Охрана - Александр Торопцев

Была у Воронкова еще одна странность, необычная даже для бывшего офицера. В какой-то момент своей в общем-то не бурной кабинетной жизни он почувствовал себя врачевателем. Ни много, ни мало. Подобное прозрение с ним уже случалось. Еще в юности. Сразу после школы.

Учился он, коренной москвич, с глубокими московскими корнями по линиям матери, отца, бабушек и дедушек в хорошей школе, но плохо. Младший сын, пуп земли, лентяй. Но талантливый лентяй. Это отмечали многие учителя, и все они без исключения махали рукой после первых двух-трех месяцев преподавательского общения с ним. Естественно, этот взмах отчаяния никто из заинтересованных лиц не видел и видеть не мог. Потому что мебельные стенки всех учителей, даже физкультурника, ломились от всевозможных дорогих подарков богатых родителей учеников этой знаменитой школы.

Физкультурник, игравший когда-то в хоккей в известной подмосковной команде и даже забивший несколько важных шайб, удивлялся быстрому игровому мышлению Воронкова и лишь сетовал (опять же не вслух, потому что опасно, как бы чего не вышло): маловат он ростом, времена Хусаинова, Харламова и других низкорослых гениев игровых видов спорта ушли. Некоторые из них еще играли в семидесятых и радовали зрителей виртуозностью и интеллектом, каким-то даже изыском, тончайшим пониманием любимого вида спорта и своего уникального места в нем. А значит, и своего места в жизни. У Воронкова этого понимания, этого важнейшего для формирования личности внутреннего чувства не было. Никогда. Может быть, потому что он был младшим ребенком в крепком семействе.

Он мог ошеломить математичку неожиданно точным вопросом, одной-двумя пятерками за сложные контрольные и столь же неожиданными провалами, объяснить которые одной лишь ленью не решился бы даже Сухомлинский, на что уж добрый учитель был. Сергей Воронков порою вытворял на футбольном поле такие выкрутасы и забивал такие смелые голы, что физкультурника в дрожь бросало от радости. И после этого – вялое фланирование по полю, бесившее бывшего хоккеиста. По биологии Воронков получил в десятом классе пятерку за первое полугодие и тройку в аттестате. С русским языком у него, правда, всегда было ровно: между четверкой и тройкой, но гораздо ближе к последней. С английским – наоборот.

Еще в восьмом классе Воронков стал похаживать от нечего делать на стадион «Динамо» в секцию самбо. Его оттуда не выгоняли. И все были рады этому. Даже брат, учившийся в военном училище. Даже физкультурник, который сам себе сказал: «А куда ему с таким ростом? Только бокс, борьба, штанга да шахматы».

Школу Воронков окончил с бронзовой медалью – так он всем говорил с пафосом на выпускном вечере. И была в его словах некая сермяжная истина. Отличникам – золото. Хорошистам – серебро. А троечникам – бронза. Все по-честному. «Я себе сам бронзовую медаль отолью, не беспокойтесь!» – успокаивал он, вероятнее всего, самого себя, потому что с бронзовым аттестатом из этой школы выходили только самые одаренные лентяи. Не бездари, а именно лентяи. Бездарей здесь все-таки не держали.

Была у Воронкова в тот год и другая бронзовая медаль за третье место в чемпионате Москвы по самбо среди юношей. До первого разряда он чуть-чуть не дотянул. В институт не поступил. Хотя честно сдавал документы, ездил на экзамены в МИФИ, затем в МИЭМ и еще раз в МИЭМ – на вечерний. Эта неудача шокировала родителей, брата – золотого медалиста ракетного училища и других заинтересованных лиц. Но семнадцатилетний Воронков был на удивление спокоен и благодушен. «Мне до армии как до луны пешком, поступлю еще, если надо будет», – говорил он, забрасывал на плечо спортивную сумку и уходил в спортзал мять маты. Так, от нечего делать, от несчастных глаз родителей, бабушек и дедушек.

Им всем почему-то хотелось определить его в престижный, еще не вышедший из моды технический вуз. А ему ничего не хотелось. Ровным счетом ничего. Даже в армию ему не хотелось идти.

«Недеяние есть тоже деяние!» – сказал однажды новый тренер, и эти слова очень понравились Воронкову, хотя изрекший их самбист все делал наоборот: его подопечные работали в зале очень много.

От репетиторов Воронков отказаться не мог. Как ни баловали его, младшенького, но всему есть предел. Самбист это понимал. Он оттягивал решение данной проблемы месяц, другой, в ноябре получил «серебро», выполнил норму первого спортивного разряда, и однажды в зале услышал странное для него словосочетание «Высшая школа КГБ при Совете Министров СССР» и вспомнил, что дед, отец матери Воронкова, тоже как-то произнес эти слова. На него все почему-то шикнули, он замолчал. А внук вникать не стал, почему шикнули взрослые люди на старикана – классного старикана, если по сути сказать.

После тренировки Сергей прямиком направился на Верхнюю Масловку и спросил, разуваясь в прихожей трехкомнатной квартиры: «Дедушка, что это за школа такая? Почему туда трудно поступить?»

Дед, а было ему в ту пору, шестьдесят семь лет, и рад бы внуку все карты раскрыть и помочь, да решено было на большом семейном совете внука в МИФИ готовить. Или в МИЭМ – он ближе к дому. Электроника, физика, математика. Прогрессивное дело. Престижные профессии. Опять же и военные кафедры там сильные. Закончишь, а уж потом, если желание будет в органах служить, напишешь рапорт. Органам нужны высококлассные специалисты в самых разных областях. Не спеши, внук. Прислушайся к советам старших. Мы тебе плохого не желаем.

А внук за свое:

– А какие экзамены там? Как туда вообще поступить?

Дед не один раз на себе испытывал упрямство внука. И в тот декабрьский вечер Сергей удивил его и насторожил. У него имелась возможность помочь внуку. Игнорировать ее не стоило. Преподавательский состав школы был великолепным, библиотека – роскошной. Режим. Спорт. Что еще нужно для молодого человека, одаренного к тому же?

Дед и внук долго беседовали за чаем, заключив между собой негласный союз. Один из них обещал воздействовать на семейный совет, решить все организационные вопросы, нелегкие, следует заметить, другой – упорно готовиться к экзаменам, заниматься спортом, получить кандидата в мастера спорта.

На следующий день состоялся расширенный семейный совет, на котором присутствовали некоторые друзья, коллеги, сослуживцы членов совета, а также старший брат Виктор с беременной женой и ее сестрой, преподавательницей английского языка. Собственно говоря, это был не совет в полном понимании этого слова, а небольшой семейный праздник, день РВСН, в которых тесть Виктора прошел славный путь от рядового в расчете знаменитой «Катюши» (тогда еще такого рода войск не было) до командира дивизии, дислоцирующейся в Прибалтике.

Сергей был не из робкого десятка, но когда он увидел за столом сразу двух генералов да двух полковников (все, естественно, в форме), да еще «англичанку» (он, что тоже естественно, сразу же в нее влюбился), то как-то неуютно стало на душе. Он поднимал бокал с лимонадом, чокался со всеми, вел себя на удивление чинно и тихо, но эти несвойственные ему манеры поведения давались юноше с трудом.

Потянулись разговоры о войне, о Королеве. Эти две темы раскололи коллектив. Дамы перешли в женскую комнату, мужчины стали часто выходить на кухню курить. Там они, видимо, говорили не только о Королеве, но Сергея это не интересовало. Он сидел рядом с «англичанкой», разглядывал ее, не стесняясь, ей это не мешало болтать о чем-то. Она была старше его на четыре с половиной года. В шестнадцать лет окончила в Германии школу, в двадцать лет – Институт иностранных языков в Москве и уже почти год преподавала английский в МИЭМе.

– Немецкий я знаю лучше. Но английский, пожалуй, богаче литературными и философскими традициями, – сказал она и стала перечислять, начиная с Роджера Бэкона и Френсиса Бэкона имена, которые абсолютно ничего не говорили юному Сереже, абитуриенту пока еще непонятно какого вуза.

– Вы так говорите, как будто в мировой литературе и философии никого кроме ваших англичан не было, – остановил ее Сергей.

– А ты можешь называть меня на «ты», – сказала она. – Что я, какая-нибудь старуха-матрона? На свадьбе мы же с тобой были на «ты». Что с тобой случилось? Повзрослел? – Она рассмеялась.

Он вспомнил, как танцевал с нею у брата на свадьбе шейк и твист и удивился вслух:

– Действительно…

Ирина опять рассмеялась:

– Это пройдет, Сережа!

– Все пройдет, как с белых яблонь дым! – В комнату вошли офицеры. С песней, но не строевым.

Пришло время держать совет. Ракетчики были за хороший технический вуз. Либо за военное инженерное училище. Другие офицеры и женщины (все, кроме молча улыбавшейся Ирины) несмело поддерживали их. У Воронковых, деда и внука, позиции были крайне слабые. Но они в тот вечер не подвели друг друга. Они упорно твердили свое, один робко, другой громко, напористо: здесь главное желание, стремление, иностранный язык можно выучить, историю тоже, сочинения буду писать каждый день, подготовлюсь.