Охрана - Александр Торопцев

Николаю стало скучно. Еще раз махнули они за уходящий год, потом – за жен.

Так они проводили 1997 год, какой-то гладенький он был для них, усыпляющий, спокойный то есть, совсем без происшествий.

Девяносто восьмой год разбежался быстро. Зима еще не порадовала морозами, как весна стала ее подгонять, уходи с дороги, не мешай. Но зима сдаваться не хотела, боролась, иной раз побеждала. Суматошно начинался год.

Касьминов ждал лета, почему-то надеялся, что оно будет хорошим – теплым, грибным, ягодным.

Но сразу после майских праздников начались для него и для всех охранников конторы перемены. Нельзя сказать, что к лучшему. Сначала ушел из ЧОПа ставленник Чагова. Хороший мужик, на объекте появлялся редко, деньги выдавал без заминок. Охранники горя с ним не знали. К хорошему-то быстро привыкаешь. И вдруг, как снег на голову. Пришел он как-то в субботу, отходной стол накрыл – пей-ешь, сколько душе угодно, представил нового начальника объекта Федора Ивановича Бакулина, выпил стопку со всеми, попрощался, и больше его в конторе не видели. И нигде не видели. Был человек и нет его.

И через десять минут после его ухода охранники сникли, услышав тронную речь Бакулина. Он говорил звонко и все исключительно верно, вот что всех сразу насторожило и огорчило. Они будто бы оказались на нудном собрании. От собраний они уже отвыкли. А тут собрание и речь – чуть ли не доклад.

– Скажу вам, товарищи офицеры, сразу. Нас здесь держать никто не собирается. Почти два с половиной года мы охраняем этот важный государственный объект. Обычно охрану меняют через два года. Но я сделаю все зависящее, чтобы мы тут остались надолго. Для этого надо поднять дисциплину на высоту нашего положения. Кроссворды нужно выбросить, это же дурь какая-то, это ослабляет бдительность. Далее. Внешний вид желает оставлять лучшего. В парикмахерскую надо ходить почаще. Обросли, как хиппи самые настоящие. Далее. Я не против таких застолий. Мы люди взрослые. Но с бодуна приходить на наш объект я больше не позволю. Сначала буду наказывать рублем. Потом отправлять в ЧОП. Там есть объекты похуже.

Приуныли товарищи офицеры, не ставшие по вполне объяснимым причинам господами. Засосало у каждого под ложечкой. Пить расхотелось. Думы печальные одолели. И все почему-то вспомнили свой первый плац, приветливые слова генералов, поздравлявших их с поступлением в военные училища. А потом слова полковников. А потом майоров. А потом и слова старших сержантов. Именно слова последних, уже не напутственные, а деловые, конкретные, вспоминали бывшие офицеры и жалели себя, не то курсантов, не то товарищей офицеров, уже смирившихся со своей сединой и с приставкой «бывший». А Бакулин, тоже ведь бывший замполит, все говорил, говорил. Дорвался человек. Не бывшим себя почувствовал. Настоящим. Фу ты!

Касьминов возвращался в тот день домой пьяный и грустный. Почему-то лезли в голову слова Чагова, сказанные два с половиной года назад: «Это для нас смотровая площадка. Осмотритесь, дело себе найдете». Он и сам так думал в те времена. Но как-то все гладко пошло в конторе. Сначала, конечно, стыдновато было стоять на посту. Но после первой зарплаты стыд быстро прошел. Деньги он получал здесь регулярно. Не бедствовали они. Все в семье сыты, обуты, одеты, на праздники есть во что нарядиться, в гости сходить, гостей пригласить. Да что там! Петька-прапор и тот стал уважительно здороваться, хотя по слухам он уже семь палаток в разных точках района скупил да дом в трех с половиной уровнях двенадцать на двенадцать заложил. Раскрутился прапор на ларьковой торговле. Или еще на чем-то. Но об этом лучше не думать. Да и Куханов изменился по отношению к нему. Он женился на бывшей однокласснице Светланы, перестал пыжиться, гонор свой показывать лыжный. И другие знакомые и бывшие сослуживцы уважительнее стали относиться к Николаю Касьминову. Четыреста долларов в месяцев – это не пенсия и не зарплата жены. Можно и в долг дать. Зачем под проценты? Он же не ростовщик. Как-то незаметно подкрался к нему этот разъедающий душу и волю, невидимый, но существующий зверь. Зачем, в самом деле, рваться, чего-то искать, добиваться, карабкаться наверх, к деньгам. Всех денег не заработаешь. А здоровье угробишь. А он нужен семье, жене здоровым. Сорок три года скоро. Из них двадцать два в армии. Может быть, хватит? Детей он и на четыреста долларов плюс пенсия поднимет. Может быть, прав Бакулин? Подумаешь, дисциплина, десять суток в месяц. Уж не такая она и строгая, если вдуматься. Зато двадцать суток в месяц – твои.

Другие охранники конторы думали приблизительно так же. Май они доработали в прежнем составе. Но в первых числах июня объект оставили полковник и подполковник. Не говоря ни слова. Навоевались, мол, и хватит. Пусть другие за нас воюют.

Бакулин замену искал неделю. Впервые после принятия группой Чагова этого объекта, здесь появился охранник с гражданки. Высокий парень, аспирант Академии имени К. А. Тимирязева, зять одного их охранников, бывшего майора Воронкова. Это было странное решение Федора Ивановича. Всегда ранее он поддерживал «внешнеполитический курс» Чагова, громко и не скромно заявлявшего: «На моих объектах не будет ни одного гражданского человека. Это я сказал». Бакулин изменил курс, объяснив это своим подчиненным так: «Надо для дела. Он не простой человек».

В принципе это назначение устраивало многих. Все знали, что близкий родственник Воронкова занимает в армии высокий пост. Кроме этого, у каждого из охранников в самом ближайшем будущем мог появиться зять или невестка. А уж если забивать этот объект за собой, то основательно, так, чтобы в случае необходимости хватило и потомкам. Современное мышление – тут Бакулин прав.

Еще одного охранника Федор Иванович подыскал прямо в своей семье, сын у него служил капитаном в надежных войсках. Самому-то сыну некогда было дежурить десять раз в месяц, да и лень, а вот отцу, заслуженному пенсионеру, сам бог велел ходить за сына на смены. Так, между прочим, сподручнее за дисциплиной следить, повышать эффективность деятельности группы охранников. И это нововведение пришлось по душе всем.

А 1998 год тем не менее медленно приближался к заветной отметке. В конторе между делом прибарахлились, как говорится. Весь руководящий состав сменил машины, гараж – микроавтобусы, а к главному экономисту конторы зачастил с чертежами бородатый прораб строительной фирмы. В конторе намечался ремонт. Однажды в начале августа бородач вышел из кабинета главного экономиста счастливый и гордый. Договор был заключен. Работа должна была начаться в середине сентября. По-деревенски сметливый Касьминов сразу понял, какую выгоду можно поиметь ему лично от этого ремонта, напрочь выкинул из головы мысли Чагова по поводу активной жизненной деятельности и стал с нетерпением ждать середины сентября, отладив движок своей «пятерки».

Когда грянул на головы россиян неожиданный для многих, но не для всех, дефолт 1998 года, Николай по-первости не сообразил, что этот скачок доллара будет означать для его семьи. Ему даже показалось: будет лучше, чем вчера. Потому что получали они все эти годы по 400 долларов, хоть и российскими рублями, но ведь в пересчете по долларовому эквиваленту. И ни цента меньше. Но когда в середине сентября ему выдали в рублях ту же сумму, которую он получал с декабря 1995 года, сердце его дрогнуло. Надули. Опять надули.

– А когда остальные дадут, по курсу, – спросил он, а Бакулин посмотрел на него наивно-голубыми глазами опытного замполита и пожал невесело плечами:

– Нам дали все. Копеечка в копеечку. По курсу 25 июля. Не нравится, можешь уходить. Мы никого не держим.

– Ничего себе, заявочки, – сказал Касьминов и почему-то опять вспомнил слова Чагова.

Расслабился Николай. Настоящим пенсионером себя почувствовал, даже растолстел на радостях. Люди в военном городке еще больше уважать его стали – сильный человек, как тренер Тихонов. Один лишь Куханов, скорее всего из-за черной зависти, посмеялся над ним: «Теперь тебе прямым ходом на лыжню!»

Касьминов вышел на перрон. Было чуть больше семи часов. Солнце грело вовсю. Ветра не было. Вечерний штиль. Хочется чего-нибудь выпить. Хоть воды в колонке. Но неудобно как-то на виду у всех хлебать вкусную колонковую воду, разлетающуюся брызгами от бетонного желобка.

У них в деревне такую колонку поставили, когда он в пятый класс пошел. Вместо колодца, который, однако, на всякий случай не засыпали. Зимой и летом Колька любил пить воду из колонки, мать с отцом ругались, а ему хоть бы хны. Потому что вкусно и удобно.

«Сейчас и ругать никто не будет, а пить нельзя. И на минералку ни у кого не попросишь, подумают чего-нибудь. Фу ты, жизнь пошла непутевая!»

Колодезную воду он любил еще больше. Именно из колодезного ведра, а не из домашнего. Но крутить ворот не всегда хватало времени, а колонку будто специально для быстроногих пацанов придумали. Бежишь мимо по каким-нибудь делам, остановился, нажал на рычаг, приклонился к металлическому шлангу, хлебнул пару раз, ощущая, как по шее сползают водяные прохладные змейки, и побежал по своим неотложным делам дальше. Ну и жизнь была!