Распутин. Три демона последнего святого - Андрей Шляхов

Воистину — заставь дурака Богу молиться, так он себе лоб расшибет.

Сказано ведь — «Не делай себе кумира…» (Исх.20:4).

Однажды Распутина пригласили к одной из светских львиц столицы, хозяйке модного салона Ольге Лохтиной. Было это осенью 1905 года. Поводом для приглашения послужила болезнь этой весьма хорошей собой женщины, не так давно перешагнувшей сорокалетний рубеж.

Болезнь Лохтиной была типичной неврастенией, возникшей у избалованной вниманием аристократки после разочарования в светской жизни. Поговаривали, что виной тому был неудачный роман Лохтиной с неким молодым человеком из общества, бывшим значительно моложе ее.

Нервные расстройства Григорий излечивал великолепно. Стоило ему появиться в спальне Лохтиной, как она, доселе передвигавшаяся опираясь рукой на стену, почувствовала себя исцеленной и, млея от восторга, предложила «отцу Григорию» (так она его называла, несмотря на отсутствие у Распутина сана) переселиться к ним. Муж ее, действительный статский советник Владимир Лохтин, движимый заботой о здоровье своей супруги, приглашение поддержал.

Распутин согласился.

До того он жил у Феофана, вечно отсутствовавшего дома и не имевшего возможности уделять должное внимание своему гостю, а затем недолгое время странствовал по домам своих почитателей и почитательниц.

Владимир Лохтин был человеком, в некоторой степени близким ко двору. Инженер по профессии, он отвечал за состояние дорог в Царском Селе. Многие современники, а вслед за ними и некоторые из биографов Распутина утверждали, что у Лохтиных старец поселился для того, чтобы быть поближе к императорскому дворцу, и действовал он с дальним прицелом.

Распутин, вне всякого сомнения, был первым мужиком, с которым столь близко познакомилась Ольга Лохтина. Она была восхищена, потрясена, очарована и бесконечно благодарна Григорию за исцеление.

Мужики, виденные ею на протяжении всей жизни, вели себя одинаково — сквернословили, много пили и клянчили денег. «Отец Григорий» оказался совершенно другим. Он так интересно рассказывал о своих странствиях, что дух захватывало. Куда там Майн Риду, романами которого зачитывалась тогда вся Россия. Распутин говорил о вечном, о любви, о Боге, говорил ярко и сочно, волнуя души своих слушателей и взывая к их совести.

Внушаемая и впечатлительная Лохтина попала под его обаяние, и не просто попала, а преобразилась духовно. Правда, вследствие каких-то своих душевных качеств преобразилась чрезмерно, со временем начисто утратив свое «я», свою личность. Такое бывает — далеко не всякий может пережить сильное душевное потрясение без негативных последствий для своей души.

Был ли виноват Распутин в том, что светская львица вскоре превратилась в юродивую, опустившись как морально, так и физически? Конечно же нет. В том была вина, а точнее — беда несчастной Лохтиной.

Познакомившись с Григорием, Лохтина тут же отправляется с ним на его родину, в таежное село Покровское. Весьма смелый и неожиданный поступок для изнеженной петербургской «генеральши» (чин действительного статского советника по Табели о рангах, учрежденной еще Петром I, соответствовал генеральскому).

Муж не препятствовал такому решению. Ему уже начала надоедать не то мнимая, не то реальная болезнь жены, и он готов был пойти на все, чтобы его «дорогая Оленька» поправилась окончательно.

Разумеется, действительный статский советник Владимир Лохтин не мог даже допустить мысли о том, что его супруга (весьма вольно, надо отметить, толковавшая понятие супружеской верности) может воспылать страстью к обычному крестьянину, пусть даже и могущему исцелять болезни.

Она ехала с ним в Покровское и всю дорогу не могла поверить своему счастью. Жадно ловила каждое слово Григория, трепетала от его прикосновений и все не могла понять — как она прожила добрую половину жизни, не будучи знакомой с Ним.

В далеком Покровском Лохтина увидела картину, знакомую ей разве что по сказкам — патриархальный крестьянский уклад, сопровождаемый комментариями Распутина наподобие «мужу и жене надо жить одним сердцем — где ты уступи, где тебе уступят».

Это было так не похоже на Петербург. Это было так искренне, так правильно.

Дни и ночи, полные духовных бесед, молений и пения церковных псалмов, сменяли друг друга. Жизнь была проникнута первозданной простотой и первозданным же целомудрием. Лохтина могла спокойно мыться в бане с Распутиным и всей его семьей, не считая это зазорным — ведь дурных мыслей у мывшихся не было.

Сама Лохтина всегда стояла на том, что между ней и Распутиным никогда не было ничего греховного. Кое-кто из современников утверждал иное. Находились очевидцы, видевшие, как якобы Распутин избивал Лохтину, требуя, чтобы она оставила его в покое и не докучала своей любовью. В избиение Лохтиной Распутиным поверить еще труднее, чем в любовные отношения между ними.

Впрочем, «блудный бес» искушал Григория Распутина постоянно. Молитвы, в которых искал спасения искушаемый, помогали ему далеко не всегда. Положение Григория отягчалось тем, что его личность, окруженная ореолом загадочности, сильно притягивала к себе женщин. Особенно тех, кто успел пережить какое-нибудь горе, испытал страдание.

Они приходили к нему за утешением и влюблялись…

Да и как было не влюбиться в такого знатока женской души? «У мужчин — всякие занятия, на которые идет много времени, — говорил Распутин. — А женщины больше в себя уходят. Вот душа-то у них и болит, а поговорю я с ними, смотришь — и легче станет. А говорю я им по простоте, что мне Бог подскажет». Или же: «Попы и крестьяне упрекают: „Зачем ты, Григорий, с женщинами постоянно?“… А женщина разве не такой же человек? Их любить не надо?.. И разве не страдает она? Не нуждается в утешении? Не могут они понять, что иначе можно любить женщину, как у вас вот, например, социалистов».

Социалисты были здесь ни при чем, сказано чисто для красного словца.

«Вспомню признание отца: „Для меня что к бабе прикоснуться, что к чурбану“, — писала Матрена Распутина. — Это сказано в том смысле, что физических чувств женщина у отца в известные минуты не вызывала. Однако от него исходила такая сила любви, что совершенно обволакивала женщину, давая наслаждение и встряхивая ее сильнее, чем любое соитие. После того как женщина испытала подобное, никакой блудный бес в ней держаться уже не мог. Голая страсть в ней просто умирала. Как это удавалось отцу, неизвестно. Объяснить невозможно».

Даже кратковременное общение с Распутиным становилось незабываемым событием. Для всех скорбящих душой у него находилось слово утешения. В павших духом он вдыхал надежду, опечаленным дарил радость.