Семь походов по Восточному Саяну - Марк Пуссе

Вечером мишка из чащи не вышел. Все должно решиться утром.

В половине пятого заняли позицию под кедрами. Изготовили оба киноаппарата. В утренних сумерках, метрах в пятистах от нас и опять не там, где предполагали, показалась спина медведя, уходившего в глубь кустарника. Очевидно, чтобы поймать ветер да и обзор улучшить, медведь встал на дыбы и шел на задних лапах, бурой глыбой возвышаясь над кустарником. Его огромная голова медленно поворачивалась то вправо, то влево, а затем все чаще и чаще в нашу сторону. «Почуял, что ли?» — встревожился я. До последней минуты мы надеялись, что он выйдет на склон к аппетитно зеленеющей черемше и начнет кормиться. Но медведь уже поднимался той же самой расщелиной, что и вчерашний олень. Еще с минуту просматривали мы его силуэт на гребне и вот его нет. Ушел!

По белогорью мы путешествовали еще неделю. Посетили цирки в верховьях Шинды, Нички, у последней установили флаг. Гористые тундры Канского белогорья сравнительно (по отношению к горам Центрального Саяна) пологие, и по ним можно прокладывать самые разнообразные маршруты. Не надо только пренебрегать звериными тропами и стараться по возможности не уходить вниз. «Эх, недельки бы две еще отпуска, — сетовали товарищи, — проникнуть бы во-он туда». Взоры спутников неизменно обращались к скрытым синеватой дымкою горам юго-востока и востока.

Канское белогорье — это водораздел рек, текущих к Ангаре, Енисею, Кизиру. Отдельные участки некоторых рек можно использовать для сплава при возвращении из путешествия. Например, по Кану от устья Тукши до Улье и даже Кан-Оклера, по Шинде к Артемовску, между правобережными притоками Сондаева и Балахтисон; по Мане — от Юльевска до Соболинки. Можно отсюда уйти и на Кизир.

На посещение избы в верховьях Большого Пезо у нас не хватает времени, и мы, круто повернув назад, обследовали оба истока Малого Пезо, после чего десятого августа возвратились к Манскому озеру. Все наши припасы оказались в сохранности.

Не задерживаясь отправились к Сивухе. У подножия этой горы, на берегу приятного озерка, выбрали уютную таежку и стали лагерем. Мы с Евгением полезли на сильно заросший и крутой южный склон горы. Спугнули первых куропаток. Одна уселась на камень и, несмотря на то, что я был совсем рядом, а Евгений даже шикал и замахивался на нее, не улетела.

Опять караулили у снежников, но кроме удивительных по красоте красок заката ничего не увидели.

У костра всех развеселил Юрий. Он только что вернулся с грибами.

— Натерпелся я сейчас. Когда возвращался к лагерю, забрел в ручей. Стою и думаю, где лучше идти? Вдруг — треск. Только мне этого и не хватало, — думаю. Не иначе медведь. Метрах в десяти раздвинулась трава, и на меня уставился северный олень.

В четыре утра снова полезли на Сивуху, на этот раз уже все. Лазили по гребню, любовались великолепными цирками, восходящим солнцем, а охотничьих результатов никаких. Спускаясь — это уже с севера, миновали три озерка и узкую, но довольно быструю речку, ее берега сплошь в звериных следах. У копытных тут водопой.

Ничего не оставалось как идти к Юльевскому.

В лагере экспедиции мы застали только завхоза и повариху. Геологи были на маршрутах. Василий Васильевич нам показал салик, подготовленный для нас геологами и помог организовать таежную баньку. «И зачем вы таскались по этим глухоманям? — сетовал завхоз. — В тот день, когда вы ушли на белогорье, двое наших на лошадях напоролись на медведицу с медвежатами, которая чуть не напала на них. А какая тут рыбалка! Посмотрите, какого я утром хариуса у вашего салика поймал», — Василий Васильевич продемонстрировал килограммового красавца.

Утром, когда кончился дождь, пошли к плотику. Рюкзаки мы сложили в возвышающийся посередине деревянный ящик, и Володя Морозов привязал их понадежней. Каждый вырубил по трехметровому березовому шесту. Как и всегда перед плаванием по горной реке, приняли меры безопасности. На спину, под куртки, уложили туго затянутые резиновые мешки со всем необходимым на случай неудачи.

Первую пару километров ниже Юльевска плыть трудно. Река петляет, много камней. Потом сплав стал легче. Часа два все шло хорошо. Но вот поперек русла легла черная полоса, и через мгновение мы уже застряли на могучих бревнах затопленного плота. Все полезли в воду, начали сталкивать салик.

По правому берегу все чаще и чаще попадаются высоченные, поросшие лесом скалистые обрывы, с пещерками и нишами, из которых тучами вылетают стрижи.

Через пять с половиной часов «чистого» сплава мы увидели четыре избы. Это стан леспромхозовских шишкобоев, откуда вертолетом вывозится собранный орех.

Мы были предупреждены, что через один приток, у Соболинки — там тоже есть избушка — начинаются рискованные, а потом и непроходимые для салика пороги. Поэтому, проплыв еще минут двадцать, бросили плот и вылезли на правый берег, вдоль которого есть тропа.

У тропы грибное и ягодное изобилие. Масса волнушек, груздей, сыроежек, подберезовиков, очень много черники, голубики, крыжовника.

Идя от избушки на Соболинке, придерживались уходящих в гору затесок. Они завлекли нас вверх по склону и долго вели над рекой. Здесь миновали мощные каменистые осыпи, бурелом и к району Большого порога спустились уже порядком намаявшиеся. Окружающие горы с камнями — останцами у вершин, сам Большой порог с полутораметровым в эту воду водопадом, — места впечатляющие. Мы долго бродим по берегу, фотографируем. По существу здесь мы уже прощаемся с Саянами, так как ниже порога уже не за горами цивилизация…

В вечерних сумерках четырнадцатого августа пришли в Ангул. В этом таежном поселке живет всего четыре семьи. Лесник Гольдшмидт помог нашему отряду транспортом, и уже вскоре мы возвратились в Мину.

В Саянах мы многому научились, обрели друзей-сибиряков.

Плыли за иллюминаторами похожие на горы кучевые облака. Внизу простирался край большого будущего. Край, покоривший нас навсегда.