Семь походов по Восточному Саяну - Марк Пуссе

Во второй половине дня, благополучно миновав кизирские препятствия, мы достигли поселка изыскателей, где и заночевали.

Хозяин избы, в которую нас пригласили, — молодой радушный парень. На стене — пять растянутых веером глухариных хвостов. Оказывается, километрах в семи отсюда необыкновенные глухариные тока.

— В праздники двадцать охотников поселка взяли за один выход 130 глухарей! Результат напугал самих жителей, и все постановили, что так больше бить нельзя.

Ночью собаки, а их тут множество, растащили из лодки весь медвежий жир и съедобные внутренности. Почертыхавшись, мы стали садиться в лодку.

Николай завел мотор, парень оттолкнул, мы машем руками, прощаясь.

Восход солнца застал нас в пути. Горы расступились, потеряли суровый облик, от реки веяло величием и спокойствием. За поворотом показались строения Иммиса.

КАНСКОЕ БЕЛОГОРЬЕ

Другой район Восточного Саяна — Канское белогорье мы запланировали посетить после ввода в строй железной дороги Абакан — Тайшет, то есть в 1965 году. 24 января после семи лет героического труда ее мужественные строители забили последний, как они его называют, «серебряный» костыль. Через пять дней из Абакана на Тайшет вышел первый сквозной поезд.

От железнодорожной станции Мана — это были три прилепившихся к насыпи вагончика, — до поселка Мина полтора десятка километров, и мы «проголосовали». Попутный грузовик провез нас по пустынной улице еще не проснувшейся Мины и остановился у ворот дома промыслового охотника Евсея Егоровича Пухарева. В письме Пухарев обещал подбросить наше снаряжение «до одиннадцатого лога», но узнавший о наших планах тесть хозяина не вытерпел: «В тайгу хочется! Заброшу конем продукты до самого Разманова».

Несмотря на то, что мы утомлены, работа кипит. Дозакупаются продукты, перекладывается по-походному снаряжение. Надо быстрей «прорваться» в Саяны, а уж отоспимся в лесу. Сначала уехал к месту встречи дед, а в три часа дня леспромхозовский грузовик помчал нас по последней, проезжей в сторону тайги 25-километровой дороге. Миновали селение Кутурчино, потом достигли «одиннадцатого лога» — тупика дороги. Как и планировалось, здесь нас уже ждал Федор Федорович Кнет со своей лошадью.

И вот наш отряд зашагал по лесной дорожке вверх по реке Мина, потом по полуразрушенному мостику перешел на ее левый берег. «До темноты желательно пройти еще километров двенадцать. Там заночуем, а с рассвета — поднапрячься и километров тридцать пройти… тороплюсь я, косить надо», — поясняет старик.

Мина речка быстрая, местами захламленная буреломом, но плыть на резиновой лодке в большинстве мест можно, разумеется, с соблюдением должной осторожности.

Федор Федорович всем понравился. Общительный старик. В свои семьдесят четыре года идет так, что мы еле за ним поспеваем. «Все мои родственники живут больше ста лет», — рассказывает он. Глядя на его сухощавую фигуру и жизнерадостное лицо никто не сомневается, что и он проживет не менее.

Воевал он в первую мировую и в Отечественную войну. В гражданскую же Федор Федорович был в партизанской армии А. Д. Кравченко, воевал с Колчаком. Об этом периоде своей жизни дед готов был рассказывать без конца.

С рассветом мы снова в пути. Километра через три перешли на правый берег.

У ручья — сооружение из жердей, Внутри него — полусъеденная корова, неумело настороженная петля из «цинкача». Подошедшие пастухи проклинают медведей: «Задрали корову, четырех телок. Медведь подходил к приваде на третьи и пятые сутки. Может останетесь, покараулите. Жизни от проклятых нет».

Пришлось извиняться. «Да, у нас есть разрешение на отстрел хищника, но караулить медведя — это значит сорвать запланированное путешествие. Сейчас ведь не весна, когда им есть нечего. Когда еще придут! А нам двадцатого августа непременно нужно вернуться на службу».

За одним из поворотов мы увидели прислоненные к кусту охотничьи лыжи. Федор Федорович говорит: «Памятник это… В начале зимы в шестьдесят втором медведь настиг здесь возвращающегося с соболевки рабочего геологической партии Васильева. Собака его тогда прибежала в поселок вся израненная. Зять мой, по весне уже, нашел останки Васильева. Один ствол его двухстволки был, между прочим, заряжен — очевидно, нападение медведя было неожиданное, и Васильев успел выстрелить только один раз. Вот и стоят теперь на этом месте его лыжи».

К обеду достигли бывшего пристанища золотоискателя Разманова. Все пространство между этими тремя избушками поросло высоченной травой, из которой на нас сразу же налетели тучи гнуса. Но и мы не лыком шиты. Намазались диметилфталатом и испортили мошкаре всю обедню…

Здесь мы должны расстаться с проводником, но Федор Федорович уже привык к нам: «Погоды неважные, сенокос потерпит. До бывшего прииска Юльевского вас доведу.

Выше Разманова, на шестом, восьмом и девятом километрах тоже есть промысловые избушки. Река заметно сузилась, стала мелкой. Тропа уводит нас то на один, то на другой берег, пока не уходит, наконец, вверх по левобережному притоку. Начинается подъем на водораздельный перевал к истоку Большой Синичаги — правобережному притоку Маны. Часто спугиваем рябчиков, глухариные выводки. Вот и сейчас шумно взлетает копалуха, рассаживаются на ближайшие деревья глухарята. Сразу оживает бегущий за лошадью пес. Местные охотники без лайки в тайгу не ходят: а вдруг медведь! Миг — и он уже умчался за тем глухаренком, что по молодости сел не на дерево, а на «пол». Я за собакой. Только продрался сквозь чащу — из-за колодины с поджатым хвостом уже убегает пес, а на земле задавленный глухаренок. Пришлось взять пса на поводок, и теперь, уткнувшись носом в землю, почти касаясь задних копыт лошади, плетется он по тропе.

Ночевали в этот день на берегу ручейка, в глухой таежке, а чуть рассвело — мы уже в пути. Лезем через Кутурчинское белогорье к перевалу. Путь этот в целом не крут и сильно залесен. Не доходя до седловины, слева от тропы увидели на кедре затесь с надписью. Таежник писал о том, как медведь расправился с его отцом, промысловиком.

Вдоль Большой Синичаги попадаются заросшие ямы — шурфы золотоискателей. «А вот и знаменитая миллионная яма», — поясняет наш проводник. — Сейчас она затоплена, а раньше здесь много золота добывали».

Идем высокотравьем. Но вот в просвете показался обрывистый склон с флагом на вершине. У подножия горы угадывается русло Маны. Глубоко внизу, в расширившейся здесь долине реки, остатки бараков бывшего прииска Юльевского. Его бросили сразу после войны.

Вошли в лагерь. У двух уцелевших изб — заседланные кони. Это геологи в тайгу собираются.