Семь походов по Восточному Саяну - Марк Пуссе

Возбужденно шипя на недоумевающих товарищей: «Тише, тише», — я ринулся вниз. Это была не только охота. За десять дней перехода мы не съели и грамма мяса. Ветерок тянул от медведя, можно было надеяться на сближение. С горного склона дно цирка кажется ровным, на самом же деле оно все в холмах и впадинах. Перебежал довольно широкий ручеек. Все время слежу за ветром, осматриваюсь. И вот наконец я снова увидел его: медведь ел черемшу. Как только он поворачивался задом, я делал перебежки. Из-за последнего куста — дальше уже поляна, выстрелил. Медведь ринулся на склон. Этого я ожидал и чуть не выстрелил вторично, но он затоптался на месте, опрокинулся на спину, снова вскочил. Уже на бегу, метров с двадцати я опять повалил его…

Минут через двадцать-тридцать показались товарищи. Занялись тушей. Вырезали добрый пуд мяса и, конечно, печень. Остальное закопали в снег.

Оказывается, от моих выстрелов на противоположный склон убежал второй медведь — мои товарищи его видели. «Скорей всего это самка».

Еще скрадывая мишку, мы заметили невдалеке, на небольшом холме удивительно плотный и уютный лесок из огромных кедров. В корнях поваленного дерева приглашающе зияла пещера. Вокруг масса сушняка, и рядом ручеек с изумительной водой. Прямо-таки санаторий! Здесь решили пожить, отдохнуть, откормиться.

Тринадцатого, закопав поглубже в снег мясо и оставив снаряжение, взяв с собой только самое необходимое, полезли на восточный склон цирка. Карабкались вверх более двух часов. На гребне увидели северных оленей. Они спокойно паслись у снежников. Некоторое время рассматривали их, но вдруг повернул ветер. Крупный рогач выскочил на скалу и замер. Голова его повернута в нашу сторону! Миг — и стадо исчезло.

От водораздельного хребта — по нему бродили весь день — до Грандиозного менее двадцати километров. Подойдя к ручейку, одному из притоков Прорвы, мы долго ахали на открывшуюся красоту и жалели, что у нас не два отпуска. «Грандиозный совсем рядом. Интересно было бы исследовать его с запада».

За этот день набегали по «оленьим хребтам» километров двадцать пять и встретили еще три стада — более двадцати оленей. Попадались и одиночки. Мои товарищи обратили внимание на раздвоенное, одиноко торчащее деревцо. Неожиданно оно зашевелилось: снова олень! Этот оказался любопытным, подошел метров на двести и долго нас сопровождал.

От созерцания нас отвлек практичный Валентин: «Снизу поднимается туман». Это значит — жди непогодь. Конечно, забеспокоились: леса-то на хребте нет. От дождя не укроешься, и костра не разожжешь. Через несколько минут наполз туман и полил холодный дождь. Мы кинулись под нависшую скалу. В наших рюкзаках есть и береста, и сухой спирт. Некоторое время можно жечь, но надвигается ночь.

Пришлось делать стремительный переход к «своему» цирку, и уже в темноте спускаться по склону вниз. Совершенно мокрые, усталые и озябшие, укрылись, наконец, в «санатории», где нас ждала «крыша», сухие дрова и обилие мяса. Всю эту ночь, как впрочем, и две последующие, шел дождь. Вершины гор накрыла плотная шапка тумана. Конечно, о переходе к Казыру вершинами гор не было и речи. Решили снова спускаться в тайгу.

Пятнадцатого июля водрузили в верховьях флаг и пошли вниз, к реке. Спуск к Казыру Верхним Китатом вели по новому пути — левым берегом. Иногда шли по реке, где много рыбачили. Тут неплохо ловится хариус.

Ниже устья Северной, когда отдыхали на речном пляже, к нам подходила медвежья свадьба. Когда мы проснулись и вышли на берег, увидели в траве три свежих траншеи, которых до этого не было. Возможно хищников отпугнул костер.

Ниже устья Белого Китата снова перешли на правый берег Верхнего Китата. Для этого выбрали широкий, тихий и мелкий участок русла. Переходили с шестами, страхуясь веревкой.

Валентин поразил нас своей зрительной памятью: запомнил одну из гор, уточнив тем самым наше местоположение. И вот снова загрохотали пороги. Ближе к Казыру все чаще находим грибы: подберезовики, подосиновики, маслята, сыроежки. На привалах едим чернику.

К вечеру девятнадцатого июля подошли к лагерю экспедиции. Геологи были на маршрутах, в бараках отдыхали вертолетчики: Георгий Павлов, Юрий Метельский и моторист экспедиции Николай Тишкин. Вечер прошел в рассказах, расспросах. Мои товарищи возятся с игривым щенком Тишкина. Ближе к вечеру у входа в барак появилась преогромная жаба. Барбоса от удивления расперло. Крутил хвостом, облаивал ее, но не приближался. Оказывается, по лагерю ползают гадюки, и одна его недавно укусила: «Два дня мучился. Бегал с распухшей мордой в лес искать траву…»

Тишкин согласился сплавать с нами на исследование «щек». «Неужели мы действительно в 1959 году в них влетели?»

До Верх-Китатского порога плыли не более получаса. Сам порог в левобережной протоке посередине реки. Правая протока хотя и бурна, менее опасна. Перенесли мотор, бензин правым берегом, обнос лодки не более ста метров — и снова уплыли вверх, но уже на другой лодке — ее экспедиция держит здесь постоянно.

У устья Большой Маетки поймали полтора десятка крупных хариусов на спиннинг. Затем подплыли к нижним воротам порога «щеки»: он совсем рядом. От Верх-Китатского порога до «щек» не более 8—9 километров. Порог «щеки» — место чрезвычайно живописное. Река прорывается здесь через зажатый в скалах извилистый коридор. Поток ревет и пенится. Походив по берегам, осмотрев порог на всем протяжении, по трехкилометровой тропе обнесли левым берегом мотор и бензобак к лежащей на берегу выше порога лодке и уплыли к речке Яшиха. Теперь уже я окончательно убедился в правоте таежников: в 1959 году мы перевернулись у входа в порог «щеки».

Конечно, сейчас реку не узнать: летом — вода малая. Еще верх-казырский водомер познакомил нас с данными о стоке Казыра: «В пик весеннего паводка, то есть в конце мая — первых днях июня сток — 2 200 м3/сек., в конце июня — 800 м3/сек., в феврале — 28 м3/сек. В весенний паводок вода в верховьях Казыра поднимается до семи метров, а опасный порог «щеки» заполняется «доверху». В этом мы убедились по усыпавшему верхние террасы наноснику.

Теперь уже с уверенностью восстанавливается география нашего плавания в 1959 году. Первая избушка, до которой мы плыли от Ванькиной избы, — у притока Поселенки. Три развалившихся сарая — у Прорвы, записку мы оставили в избушке на Петровой, изба на высоком правом берегу, до которой мы целый день шли после катастрофы, у притока Яшиха.

Распрощавшись с Николаем и оставив ему рогатину, мы отдались течению Казыра. Теперь мы плывем на трехместной надувной лодке.

За двадцатое июля прошли всего семнадцать километров: много рыбачили и дважды варили уху. Шиверу Бачуриха, которую можно было обойти берегом — из чисто спортивного интереса прошли на лодке. В одном месте нас сильно захлестнуло, так что пришлось вычерпывать воду.