Желтый дом. Том 1 - Александр Зиновьев

Направление умов

Когда я хожу по улицам, я редко смотрю по сторонам и вверх. Я обычно смотрю под ноги. Почему? Потому что хочу найти пачку денег. Вот так. Иду, и вдруг под ногами сверток. Наклоняюсь, поднимаю. Деньги! Огромная сумма. Кто-то уронил. Или, вернее, какой-то крупный грабитель или спекулянт, спасаясь от милиции, бросил этот сверток. Для него сто-двести тысяч пустяк, а для меня... Я смогу отремонтировать комнату, сменить мебель (если мое барахло есть мебель!), подкупить белья, обновить одежду, зубы починить, съездить на курорт. И выпить. И моим женщинам подарочки сделать. Вот обрадовались бы! Родителям кое-что подбросить. В конце концов, долги отдать. Да мало ли что я мог бы сделать на эти денежки! Мысль об ограблении мне в голову не приходит. Те, кого я мог бы ограбить, больше трешки в карманах не держат. А те, у кого есть денежки, сами способны ограбить тебя до последних подштанников. А найти — это безопасно и почти непреступно. Тем более, такой сверточек может обронить только преступник. Потому я и хожу сгорбившись и глядя под ноги. Но кроме пустых пачек от сигарет, обрывков газет и использованных билетов всякого рода, я ничего пока еще не нашел. Наивное ты существо, говорит мне Логик. Ты думаешь, ты один такой? Все, передвигающиеся на своих двоих, ищут такой сверточек. Так что если бы он где-нибудь валялся, нашелся бы другой такой же мудрец, который опередил бы тебя. Знаешь, какова вероятность того, что ты найдешь такой сверточек? Ноль целых, запятая, затем ряд нолей, опоясывающий миллиард раз Галактику, и в конце этого ряда единичка. Ищи!

Сердечная беседа

— Если уж ты за газеты взялся, — говорит маршал Жуков, — то в «Красную Звезду» не грех заглянуть. Вот в сегодняшнем номере любопытный материальчик есть. Называется «Сердечная беседа». Читай!

«Во время подготовки к семинарскому занятию, — начал я читать, — у одного из молодых офицеров не оказалось необходимой литературы. Минут двадцать по штабу разносился возмущенный раскатистый бас заместителя командира полка по политической части подполковника... Каких только упреков не было им высказано в адрес лейтенанта: мол, и бездельник он, и безответственнейший из безответственных, и зачем только погоны носит. В конце концов политработник выставил лейтенанта за дверь. Объявив строгий выговор, разумеется». Ну и что?

— Как — ну и что?! Во-первых, как посмели такой материал в газете публиковать?! Это же подрыв дисциплины! Во-вторых, я всегда настаивал на том, что политруков надо в шею гнать из армии.

— Ну уж извини. Вы в армии без политруков будете баклуши бить, а мы тут за вас отдувайся?! Это нечестно. Политические помои должны быть равномерно распределены по всему населению. Пусть все жрут поровну! Теперь послушай, что я тебе прочитаю. «Вдохновенно, с полным напряжением сил трудится советский народ над воплощением в жизнь исторических предначертаний... Неизменно следуя ленинским курсом партии, советский народ добивается новых и новых успехов на всех направлениях коммунистического строительства... Трудовой энтузиазм миллионов, их славные дела и высокая политическая активность — лучшее свидетельство всенародной поддержки политики партии, которая ведет наше общество ленинским курсом, освещает путь к коммунизму немеркнущим светом ленинских идей...» Эй-эй, куда ты?

— Типичный солдафон, — сказал Ленин, возникший на месте исчезнувшего Жукова. — Ему, видите ли, свет моих идей не нравится! А кому он нравится?! У меня у самого от него душу воротит. Хочешь анекдот? Буденный, как известно, после провала в Военной академии поступил в ЦПШ. На выпускном экзамене ему попался вопрос об отношениях Советского Союза с Индией. Он, конечно, ни в зуб ногой. Экзаменатор ему наводящие вопросы задает. Что ввозит Советский Союз из Индии? Молчок. Ну, подумайте, что вы по утрам пьете? Как, удивился Буденный, неужели огуречный рассол тоже ввозят из-за границы?! Ха-ха-ха! Правда, смешно?

— Пошел вон, — сказал я. — Мне завтра беседу проводить у подшефных строителей, а вы тут балаган разводите. «По-ленински мудро подходит наша партия к решению встающих перед нею международных проблем... Претворяя в жизнь исторические решения... Широко развернули социалистическое соревнование за достойную встречу... Правофланговые в социалистическом соревновании... К новым рубежам... Дружба, проверенная временем... Сговор милитаристов... Маневры расистов... Происки сионистов... Претворяя в жизнь...»

Утопии

В рабочие дни я не спеша просыпаюсь, некоторое время лежу с закрытыми глазами, стараясь припомнить, не натворил ли я чего-нибудь скверного вчера, затем некоторое время лежу с открытыми глазами, раздумывая над тем, не пора ли мне начать приводить себя в порядок и заняться утренней зарядкой по всей форме. С приседаниями. С вдохами-выдохами. С душем. Холодным? О нет. Ни в коем случае! Только через мой труп! Я ощупываю те места, где по идее должны быть бицепсы. Делаю это с полнейшим презрением к самому себе, ибо на этих местах не обнаруживаю того, что там по идее должно быть. Надо гантели купить, говорю я себе тоном приказа. А то в наше время без бицепсов пропадешь ни за грош. Будь у меня приличные бицепсы, я бы этого хмыря, что вчера прицепился ко мне, одним мизинцем придавил бы. На место поставил бы. А то (стыд какой!) еле отделался от него. Чуть было бороды не лишился. И мужичонка-то хлипкий. А вот вцепился в бороду, не оторвешь. Нет, довольно! Надо гантели покупать. После получки, конечно. Сколько я задолжал? Да, в этот раз не выйдет. Ну, в следующую получку. И чего он ко мне прицепился? Жидом обозвал. Это я-то жид?! Орал, чтобы в Израиль убирался. Что таких давно пора к стенке ставить. О Господи! Кошмар какой-то. И поразительно, прохожие только усмехались. И никто не вступился за меня. Довольно! Гантели! Бицепсы нужны! И приседания! И... Нет, обойдемся без душа. Тем более, Соседка вечно заваливает ванну грязным бельем.

Поразмышляв некоторое время подобным образом (с открытыми глазами, ибо если закрою глаза — пиши заранее объяснительную записку о причинах опоздания!), я не спеша встаю с кровати. Именно с кровати, а не с тахты или с дивана. Эта кровать перешла мне в наследство от бабушки, — железная, с железной сеткой, перевязанной в местах разрыва электрическим проводом, с тюфяком, наполненным комками ваты, твердыми, как бильярдные шары. А главное — ужасно скрипучая, даже звенящая. Когда ко мне приходят мои дамы, это обстоятельство их сначала повергает в ужас — соседи, мол, услышат. Потом им это даже начинает нравиться — романтика! Они посылают соседей на ..., хотя это лишено смысла, ибо соседи спят без задних ног после очередной перебранки. Железная сетка со звенящими пружинами начинает увеличивать амплитуду раскачивания, и мы подлетаем чуть ли не до потолка. Дух захватывает! В такие минуты начинаешь понимать летчиков и космонавтов. Интересно, как с этим обстоит дело в состоянии невесомости? Впрочем, вопрос этот коварный. Я его не люблю. Однажды, задумавшись над ним, я потерял пространственную ориентацию, и мы грохнулись на пол, опрокинув недопитую бутылку.

Не спешу я по очень простой причине. Во-первых, мне не надо одеваться, ибо я спал, оказывается, одетым. Во-вторых, мне не надо завтракать, ибо никакой еды для этой цели в доме все равно нет. Тем более, мне нужно не столько поесть, сколько похмелиться. Но это уж после того, как я распишусь в книге прихода-ухода, поболтаюсь на глазах Смирнящева и всякого рода мелких блюстителей порядка, выслушаю новые (обычно — ужасно старые) анекдоты, выложу свои анекдоты, раздобуду пятерку или, в крайней случае, трешку (до получки, как всегда) и отыщу компаньона пойти «позавтракать». Смирнящев почему-то очень внимательно следит за моим поведением; хотя он старший научный сотрудник, то есть обязан являться в институт лишь два раза в неделю, он околачивается в институте каждый день с начала и до конца и без перерыва на обед. Зачем? У меня такое впечатление сложилось, что это он делает исключительно из-за меня. Но Учитель сказал, что я преувеличиваю, что Смирнящев был параноиком еще до моего прихода в институт.

На улице каждый раз меня поражают людские потоки, движущиеся в противоположных направлениях. Толкучка. Раздражение. Я, однако, иду не спеша. Размышляю. Прохожу мимо главного здания СГУ. Бросаю насмешливый взгляд на Железного Феликса. Иду вниз к Театральной площади. Бросаю сочувственный взгляд на Карла Маркса, поскольку на голове у него вечно воркуют голуби и делают с ним то же самое, что я делаю со светлыми идеалами коммунизма, когда размышляю о них, — они его обсирают со страшной силой. А размышляю, естественно, я о том, как наилучшим образом устроить жизнь людей в обществе. Чтобы всем было хорошо. И в этот самый момент невесть откуда появляется Он. Ты — типичный утопист, говорит Он. Почему же утопист, возражаю я. Разве невозможно, например, людей поселять рядом с местом их работы, чтобы не было этих столкновений злобных потоков? Можно. Зачем же рядом, ехидно говорит Он. Лучше уж селить их прямо на месте работы. Представляешь, как было бы здорово, если бы твоя шикарная звенящая кровать (где ты ее раздобыл?!) стояла рядом с твоим рабочим столом! И тогда вообще вставать не надо. В книжке прихода-ухода расписывался бы мимоходом, по пути в туалет. А бабы? — выдвигаю я свои аргументы. А выпивка? А разговорчики? А запретные книжечки и иностранное радио? Но ты противоречишь себе, говорит Он. Для этого как раз надо жить подальше от места работы. Но я не о себе думаю, говорю я. Я о людях думаю. Ты полагаешь, что у людей нет баб, мужиков, выпивок, разговорчиков, говорит Он. Сдаюсь, говорю я. Все действительное разумно! Пусть часами толкаются в транспорте, пусть сталкиваются лбами на тесных тротуарах! Между прочим, говорит Он, советую поднажать. А то опоздаешь. А сегодня генеральная проверка. И параноик Смирнящев уже на площадке торчит. А жаждет он подловить тебя. Ну и пусть, говорю я. Может, выступит против принятия меня в кандидаты в члены. Знаешь, как мне не хочется в эту... Не надейся, говорит Он. Смирнящев свое дело знает. Он сначала загонит тебя в эту... А уж потом сожрет. Не раньше. Для настоящего параноика сжить со света беспартийного никакого интереса не представляет. Торопись!