В годы большевисткого подполья - Петр Михайлович Никифоров

Мрачные старинные форты смотрели своими подслеповатыми бойницами. Серые казармы экипажей высились над домишками обывателей. Труба портовых мастерских выпускала клубы черного дыма, который нависал грибом над портом. Свинцовые волны моря тяжело вздымались и наваливались на борта яхты; корабль вздрагивал.

Возвращаясь из отпуска, товарищи сообщали: «Матросы ходят по Кронштадту, сдвинув фуражки на затылок (это всегда было признаком возбуждения), а офицерня прячется по квартирам».

В одно из воскресений на берег поехали Паршин и Соколов. Паршин зашел в комитет партийной организации. Там ему сообщили, что движение среди матросов усиливается и нужно ждать крупных инцидентов, даже всеобщей вспышки.

Матрос Шамелин из Седьмого экипажа прислал мне записку, извещая, что идет выработка требований к начальству, скоро начнется их обсуждение по экипажам. Главным пунктом является сокращение срока военной службы.

Вся эта информация послужила хорошим материалом для наших ночных бесед. Слухи о скором выступлении матросов Кронштадта держались упорно.

Доносились волнующие вести и из Петербурга. Там на крупных заводах с новой силой развертывалось забастовочное движение. А затихшее было движение студентов вновь разгорелось. Забастовали студенты университета и Технологического института. Грандиозные рабочие демонстрации прорывались к центру столицы, к университету и на Забалканский проспект, к институту. Несли знамена с лозунгами: «Долой царя!», «Долой самодержавие!» Полиция растерялась и не проявляла былой прыти. Казачьи и драгунские патрули держали себя так, что полиция не решалась прибегать к их помощи. Гвардейский экипаж, флотские экипажи и некоторые гвардейские полки, в которых было сильно влияние большевиков, отказывались помогать полиции. За этими воинскими частями царские власти установили тщательный надзор. Начальство принимало все меры к тому, чтобы не дать «ненадежным» полкам выйти на улицу.

Надвигалась гроза. Вести о нарастающих событиях доносились до Кронштадта и усиливали возбуждение матросов. Тайные собрания сменились открытыми и бурными митингами. Создавались матросские комитеты по экипажам. Социал-демократическая организация Кронштадта постепенно овладевала движением,

стараясь с помощью матросских комитетов придать ему организованность. По экипажам началось обсуждение матросских требований.

В этот критический момент «Полярная звезда» опять получила приказ готовиться к походу. Ночью на корабль прибыл царь с семьей и огромной свитой. Рано утром яхта ушла в море. Царь покинул беспокойную столицу и направился в тихие воды финских шхер.

…Мы с Соколовым стоим на боевой вахте уже двенадцать часов бессменно. Кафельный пол минно-машинного отделения накалился так, что жжет даже через подошвы опорок. С голых тел ручьями льется пот. Мощный «Феникс» глухо гудит. Щетки динамо брызжут синими искрами. Соколов, опершись локтями на кожух второго, еще более мощного «Феникса», дремлет.

Уже пятнадцать человек кочегаров и машинистов выбыли из строя, не выдержав жары в котельных и машинных отделениях, и отлеживаются в лазарете. Наш капрал Маковский тихо уговаривал Соколова:

— Соколов, голубчик, не спи… Скоро придем, сменишься, отдохнешь…

Соколов глядел мутными глазами на капрала и сонно говорил:

— Уйди, шкура…

Отворачивался и опять засыпал. Капрал шел к трапу и караулил, как бы не наскочило начальство. Я мочил себе голову холодной морской водой: голова болела, перед глазами носились круги, но я держался.

На восемнадцатом часу вахты «Полярная звезда» начала замедлять ход. Через некоторое время, судорожно вздрагивая корпусом, корабль остановился. Глухо зарокотали цепи якорей. Стала отчетливо слышаться команда. Наконец все шумы стихли.

На этот раз яхту сопровождали все суда Балтийского флота. Они плотным кольцом окружили «Полярную звезду». Ночью над морем сияло сплошное огненное кольцо прожекторов. На горизонте шныряли быстроходные миноноски не подпуская к яхте ни одной лодки. Вглядываясь в воду, осматривали каждую подозрительную щепку.

Николай II проводил целые дни на охоте, на островах, в прогулках на катерах между островами. Меня по-прежнему не пускали на облавы, хотя срок моего ареста и кончился.

Наша агитационная работа опять замерла. Усиленное наблюдение придворной секретной охраны заставляло нас быть осторожными. Старший офицер Философов был вездесущ.

Оторванность от внешнего мира весьма чувствовалась всеми нами. Решили использовать царского дядьку. Соколов выпил с ним и попросил достать нам газеты, которые Николай и его свита получали из столицы.

— Это я могу, — обещал дядька. — Газет у нас много. Никто их не читает. Принесу. Только, тово… на офицеров не нарвитесь.

Дядька стал приносить нам газеты с нераспечатанными бандеролями. Были тут черносотенные и либерально-буржуазные газеты.

Газеты дали нам некоторое представление о том, что делается в столице. «Технологический институт забаррикадировался. Студенты требуют свобод. Полиция бессильна», — писали левые газеты. «Полиция малодушествует и потакает анархии», — писали буржуазные газеты. Черносотенные листки призывали «истинно-русских людей» «дать отпор революции». «Новое время» и «Биржевые ведомости» писали, что это не бунт, а нечто значительно большее.

Нам самим надо было разобраться в происходившем и дать верную оценку событиям. С большой осторожностью наша группа сошлась в умывальном кубрике. Умываясь, мы подводили итоги прочитанному и наметили общую линию информации, которую решили той же ночью дать матросам.

В поздний час, притаившись между висячими койками, мы сообщали матросам, что делается в столице. Мы говорили, что в Кронштадте сейчас опять усиливается движение, что экипаж «Полярной звезды» не может остаться в стороне. Если Кронштадт поднимется, наша поддержка будет иметь большое политическое значение.

— Если кронштадтцы поднимутся, то и мы с ними! — загудели матросы.

Окончив информацию, мы разошлись по своим койкам и прислушивались к разговорам и спорам матросов. Эти споры и разговоры радовали нас.

На яхте тем временем произошли два важных события. Первое — приезд Маркони. Итальянский «ученый»-авантюрист продемонстрировал управление паровым катером посредством радиоволн. Катер без рулевого, с одним машинистом совершил круг вокруг нашей яхты. (Позднее мы узнали, что этот Маркони украл изобретение у русского ученого Попова.).

Маркони уехал, и о нем сейчас же забыли.

Второе событие — приезд на яхту графа Витте, возвратившегося из Америки после заключения мира с Японией.

Царь и царица встретили Витте у трапа и устроили в честь его обед.

После обеда Витте долго ходил с царем по палубе. Он все время говорил, а Николай слушал и, соглашаясь, изредка кивал головой. Витте был очень высокого роста, и ему все время приходилось наклоняться к Николаю.

В тот же день Витте был назначен председателем кабинета министров и уехал в Петербург.

Разговоры о Витте среди свиты были сдержаннее, чем во время свидания Николая с Вильгельмом. Назначение Витте вызвало среди свиты двоякого рода настроения. Одни были раздражены «выскочкой», другие говорили: «Этот с революцией справится».

К концу сентября император вернулся в Петербург. «Полярная звезда» опять приклепалась к бочке.

Ввиду того, что срок моего