Одинокий волк - Джоди Линн Пиколт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому, когда он стоит в изножье моей кровати и разговаривает со мной, происходящее кажется абсурдным. За его спиной телевизор с выключенным звуком показывает, как участник раскручивает «Колесо Фортуны».
– Тебе больно? – спрашивает брат.
«Нет, я здесь ради изысканной кухни», – про себя отвечаю я. В телевизоре открывают гласную букву. В слове две «А».
– Бывало и хуже, – отвечаю я.
Отец часто говорил, что раненый волк не похож на себя. Он может считать тебя братом, но при этом перегрызть глотку. Когда добавляется боль, исход становится непредсказуемым. Сказав Эдварду, что мне не больно, я солгала. Хотя плечо и не болит благодаря лекарствам, морфин не действует на душевные раны.
Это единственное объяснение, которое приходит в голову, почему я каждым словом пыталась оттолкнуть его, как оружием, хотя больше всего на свете мне хотелось прижаться к нему.
– Я знаю, почему ты ушел, – заявляю я. – Мать мне все рассказала.
Меня не волнует, что он гей. Но мне всегда казалось, что уход брата окружен тайной, до которой меня не допускают. Сначала мать сказала, что Эдвард и отец крупно поссорились. Со временем я узнала, что Эдвард признался отцу в своей ориентации, а отец сказал нечто ужасное и брату пришлось уехать. Но я вот что думаю: миллионы подростков-геев признаются родителям и многие сталкиваются с эмоциональной реакцией. Из-за того что отец повел себя не идеально, Эдвард сбежал. Потом мать обвинила отца, и в итоге они развелись. Вот и вся история моей жизни в обрамлении импульсивного желания брата уйти, громко хлопнув дверью.
– Знаешь что? – говорю я. – Мне все равно, почему ты сбежал.
И я не обманываю. Мне все равно, почему Эдвард ушел. Но мне очень хочется знать, почему я не стала достаточной причиной, чтобы он остался.
Слезы подступают к глазам предательски близко. Я виню тот факт, что в больнице невозможно нормально выспаться, тебя постоянно будят, чтобы измерить давление или температуру. Я не позволю себе верить, что расстроилась из-за Эдварда. Я потратила столько усилий, чтобы запереть свои чувства за кирпичной стеной, и никогда не признаюсь, что ему удалось расшатать ее так быстро.
– Неужели ты нашел в Таиланде своего Иисуса? Или Будду? – говорю я. – Но знаешь, что я скажу тебе, Эдвард? Я тебя не прощаю. Так что вот.
Сейчас я похожа на избалованную девочку. Это он довел меня. Я еще больше ненавижу его за то, что он превратил меня в кого-то другого, чем за то, что он сидит наверху с отцом, притворяясь не тем, кто есть на самом деле.
Но Эдвард даже бровью не ведет, будто читает мои мысли с помощи некоего волшебного Розеттского камня и понимает: я говорю не то, что думаю.
– Сейчас речь идет не о нас, – терпеливо объясняет он, не выходя из себя. – У нас будет достаточно времени, чтобы разобраться в происходящем между нами. Но у папы нет этого времени.
У меня кружится голова оттого, что он наконец-то интересуется моим мнением об отце. На секунду я чувствую себя до смешного счастливой, как тогда, когда Эдвард забирал меня из школы на своей развалюхе, а моим друзьям приходилось ехать домой с мамами на намного менее крутых машинах. Брат даже разрешил дать имя его машине. Он предлагал назвать ее «Погоня», «Гадюка», «Люцифер». Как-нибудь стильно. Но я назвала ее «Генриетта».
– Кара, он не может всю оставшуюся жизнь лежать подключенным к аппаратам.
Может, виноваты обезболивающие в крови или просто потрясение от услышанного. Но мне требуется несколько секунд, чтобы расставить все точки над «i». Чтобы понять: мой брат, ушедший из дома после ссоры с отцом, вынашивал ненависть, как сорняк, пока много лет спустя она не разрослась и не заполонила его.
– Неужели ты ненавидишь его так сильно, что готов убить?
Глаза Эдварда темнеют. Мои тоже темнеют, когда я злюсь. Как странно видеть эту особенность на чужом лице.
– Ты должна быть готова сделать трудный выбор.
Я не могу больше сдерживаться. Кто он такой, чтобы говорить мне о выборе, если бросил семью шесть лет назад? Он понятия не имеет, каково это – слышать через стену, как мать плачет по ночам; каково это – когда незнакомая женщина подходит во время ежедневных волчьих разговоров отца и сует бумажку со своим номером телефона. Он понятия не имеет, каково это – присутствовать на второй свадьбе, а затем прийти домой и обнаружить отца пьяным до бесчувствия, спрашивающим, как прошла церемония. Он понятия не имеет, каково это – отвечать за покупку продуктов, чтобы семья не голодала, подделывать подписи в табеле и придумывать оправдания, когда отец забывает про родительское собрание. Он понятия не имеет, каково это – навещать мать, видеть ее с близнецами и чувствовать себя устаревшей моделью. Он вообще ни о чем понятия не имеет.
Я сделала свой выбор, чтобы сохранить семью, в то время как Эдвард был одержим стремлением ее разрушить. Потому что в итоге единственный человек, которому можно доверять, – это тот, за которого отдашь жизнь. И я собираюсь сделать это для отца, независимо от того, что думает Эдвард.
Я не могу глядеть ему в глаза, поэтому смотрю в телевизор за его плечом. Участница «Колеса Фортуны» проигрывает ход.
– Я знаю, что тебе больно, – спустя несколько мгновений говорит Эдвард, – но на этот раз тебе не придется переживать это в одиночку.
– Это?
Он отводит взгляд:
– Потерю близкого человека.
И все же он не прав. Я еще никогда не чувствовала себя такой одинокой, несмотря на то что брат стоит в трех футах от меня. Поэтому я поступаю, как любой загнанный в угол волк:
– Ты прав. Потому что я собираюсь сделать все от меня зависящее, чтобы папа поправился.
Эдвард поджимает губы.
– Если ты хочешь, чтобы к тебе относились всерьез, веди себя как взрослая, – отвечает он. – Ты слышала, что говорят врачи. Он не вернется, Кара.
Я смотрю на него в упор:
– Ты же вернулся.
Он пытается возражать, но я беру пульт от телевизора и включаю звук.
