Совершенно секретно - Ральф Ингерсолл

Разведка всегда была; главным козырем Британской империи. Когда дела англичан были так плохи, что хуже некуда, их спасала английская разведывательная служба. После Дюнкерка Англия существовала только за счет "ловкости рук" — скрывая свою слабость от немцев, умело блефируя незначительными силами. Всем этим она была обязана мастерству английской контрразведки — бесспорно, самого активного из основных отделов британского генерального штаба.

Имея монополию на информацию, англичанам ничего не стоило, особенно в начале нашей совместной работы, вывести из любого военного уравнения желательный им ответ; все зависело от значения, которое они придавали самому существенному из неизвестных данного уравнения, а именно: возможностям противника и его намерениям. Например, в течение всей войны английская разведка систематически преуменьшала производственный потенциал Германии и, таким образом (при поддержке со стороны командования американскими воздушными силами), отстаивала точку зрения, что вторжение во Францию излишне, — бомбежка немецких городов «скоро» заставит Германию стать на колени.

Самым выдающимся, вкладом в военные архивы можно считать фантастический план, известный под названием «Ранкин», автором которого был один из стратегов КОССАКа. Этот план предусматривал продвижение в глубь Германии на случай ее внезапного крушения. Через месяц после того, как в Вашингтоне было принято «окончательное» решение пересечь Ла-Манш, стратеги КОССАКа представили письменный доклад — разумеется, основанный исключительно на информации английской разведки, — о том, что крушения Германии надо ждать со дня на день и поэтому следует уделять «Ранкину» больше внимания, чем «Оверлорду».

Английская разведка не только преуменьшала способность Германии вести войну, но срывала план вторжения еще и тем, что преувеличивала мощность германских укреплений на французском берегу Ла-Манша. Немецкие генералы, взятые в плен в конце войны, характеризовали нашу тогдашнюю оценку германских береговых укреплений как победу немецкой пропаганды.

Лишь после того, как американская армия много месяцев провоевала во Франции, она приступила к созданию организации, которая могла бы снабжать ее командование информацией о противнике на основании собственных источников. Но в то время не только вся работа конференций союзников, но и все решения, касающиеся европейского театра, которые принимались в промежутках между конференциями, зависели от английской разведки.

Что касается объединенных ресурсов союзников, то англичане имели такую же абсолютную монополию на информацию относительно их вклада в общее дело, их ресурсов и возможностей. Они установили правило, по которому их оценка собственных возможностей обсуждению не подлежала. Другими словами, если англичане заявляли, что они могут выставить к такому-то сроку двенадцать дивизий и ни на одну больше, то, значит, кончено. Мы могли считать, что, перегруппировав свои силы, англичане сумели бы увеличить армию метрополии за счет гарнизонов в отдаленных частях империи; если американцы высказывали эту мысль — разговор был короткий. Это — их личное дело. Такая же ситуация получилась в начале войны, когда им заблагорассудилось сосредоточить в Англии истребительную авиацию в ущерб средиземноморскому театру или отказаться от дневных бомбежек в пользу ночных, для чего они полностью реорганизовали обучение своих летных кадров и переделали производственные программы.

Такое положение вещей обеспечивало англичанам абсолютный контроль над тремя четвертями всей информации, на которой строились совместные стратегические решения союзников; они контролировали всю информацию о противнике плюс половину информации о союзниках.

Они пошли еще дальше: в то время как английская оценка собственной военной мощи считалась бесспорной, англичане оставляли за собой право оспаривать наши оценки наших возможностей. Они притязали на это право, ссылаясь на больший опыт, и получали это право — по крайней мере, в отношении оценки сухопутных сил и авиационных возможностей США. Американский военно-морской флот склонен был считать, что это — его личное дело.

Не следует думать, что англичане, сидя против нас за столом совещаний, говорили нам: это у вас есть, а того-то нет, это вы можете, а того не можете. Вместо этого, они пользовались своим признанным правом доказывать, спорить, убеждать. Но в тяжбе о дневных и ночных бомбежках они этим не ограничились. Сначала они постарались уговорить нас согласиться с их ночной программой, потом стали убеждать нас проводить наряду с дневными и ночные бомбардировки, и, наконец, увидев, что Арнольд продолжает твердо придерживаться своего мнения об эффективности дневных налетов на Германию, они сделали попытку обойти его: в Америку был послан офицер со специально подобранной серией фотоснимков для воздействия на кабинет Рузвельта, — а также на его супругу и друзей, могущих повлиять на президента, — чтобы заставить его отменить решение своего начальника генштаба военно-воздушных сил.

В кругу некоторых американских высших офицеров было принято каждый раз, когда нам не удавалось настоять на своем, обвинять Рузвельта в предательстве. Консервативные настроения, довольно распространенные в высших военных кругах США, порождали недоверие к Рузвельту — инициатору "нового курса", и в этих кругах господствовало убеждение, что Черчилль третирует президента Соединенных Штатов, как малого ребенка. Все факты свидетельствуют о противном.

Вспомним те преимущества, которые англичане имели перед американцами. В их руках был контроль над фактическим материалом, служившим основой для принимаемых решений. Положение ветеранов, принесших много жертв на алтарь войны и постигших военную премудрость в школе сурового опыта, преисполняло их чувством морального и духовного превосходства над своими партнерами. Принимая все это во внимание, я удивляюсь не тому, что Рузвельт пользовался недостаточным авторитетом, а тому, что этот авторитет был так велик.

Теперь мы вплотную подошли к главе о личностях. Рузвельт, еще раньше, чем он согласился на создание Совета английских и американских начальников генштабов как единого органа, самостоятельно принял решение о том, как он будет вести войну, которую ему навязала история. Он решил выбрать своих военных советников сразу и стоять за них. Он поручил высшее командование людям, еще ни разу, не руководившим; боем во второй мировой войне. Он дал им carte blanche. Линкольн неуверенно, ощупью подбирал своих полководцев в Гражданской войне; генералы Вильсона пришли к шапочному разбору, англичане и французы слишком долго воевали без них, да и армия Першинга не имела ни опыта, ни снаряжения (артиллерию ей пришлось призанять, а своей авиации и вовсе не было). Но Рузвельт выбрал Маршалла, Арнольда и Кинга, раз и навсегда отдал им свое доверие и никому, ни в Америке, ни за границей, не позволял критиковать их действия.