Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина

– Позвольте, – возмущается Августа, – это еще зачем? Нам на кладбище надо!

– Именно туда, если вы будете упираться, мы вас и отвезем. За свой счет.

– Не понимаю…

– Дамочка, я вам доступным русским языком объясняю: если вы хотите увидеть своего племянника…

– Да никакой он мне…

– Молчи! – шипит Ленка, толкая Августу локтем в бок.

Неохотно переставляя ноги, они бредут к стоянке. Сопровождающий услужливо распахивает перед ними дверцу. Второй садится за руль, и серый «вольво» трогается с места, выворачивает на трассу и мчится в неизвестном направлении.

Ленка ерзает на сиденье.

– Это Али-Баба, – говорит она свистящим шепотом, – недаром он мне снился.

Августа издает какой-то определенный звук, но сопровождающий неожиданно оживляется.

– Удивляюсь на вас, – говорит он, – можно подумать, кроме Али-Бабы, уже и людей в городе нет? Мы едем к Зяме…

– А, – пытается сориентироваться Августа, – это у которого ларьки с синей полосой?

– Сама ты с синей полосой…

Трасса остается позади, машина кружит тихими переулками, выбирается на неприметную дорожку над морем, какое-то время едет по ней и наконец, въехав в услужливо распахнувшиеся ворота, останавливается у белого домика с параболической антенной на крыше.

– Прошу, – говорит сопровождающий.

– А я-то думала, – удивляется Ленка, – что это дом приемов городского головы…

– Это дом приемов городского головы. Вылезайте.

Они покорно бредут по дорожке, на которую осыпаются подсохшие лепестки роз.

В прохладной комнате с наглухо закрытыми слепыми окнами сидит в плетеном кресле маленький круглый человечек в белом костюме.

– Вот они, Зяма, – вежливо говорит сопровождающий.

– Претензий нет? – спрашивает Зяма.

– Каких? – тупо говорит Ленка.

– Ну как доехали?

– Спасибо, – говорит Августа, – хорошо. А где…

– Покажите им малого, – кротко говорит Зяма, утирая лысину батистовым платком.

Еще один амбал с красным от натуги лицом заносит в комнату стул, на котором восседает Изя. Руки у него заведены за спинку стула, рот заклеен липкой лентой. Изя извивается и мычит.

– Ах вы… – возмущается Августа.

– Спокойно, – говорит Зяма. – С ним пока еще ничего не сделали.

– Чего вам надо? – спрашивает Ленка.

– Или вы не знаете?

Зяма делает какое-то неопределенное движение рукой, и очередной амбал (то ли давешний, то ли совсем незнакомый) вносит на небольшом серебряном подносе плоский серый камешек.

– Ой, – говорит Ленка, – это наш. Откуда он у вас?

– В натуре, с кладбища.

– А где остальные?

– Там был только этот, – объясняет Зяма.

– Ну и?.. – услужливо подсказывает Августа.

– Что – и? Передайте вашему Гершензону, что он получит свой камень, если мы договоримся.

– Не понимаю, – упирается Августа, – как можно договориться с духом?

– А то… Вы же при нем типа переводчики. Так вот, если не хотите, чтобы я порезал пацанчика на мелкие кусочки, начиная с его музыкальных пальчиков, передайте вашему шефу, что мне от него кое-что нужно…

– Э… – Ленка очумело мотает головой. – А чего нужно-то?

– Имя Бога, разумеется, – говорит шепотом Зяма, доверительно наклоняясь к ним.

– О черт, – устало бормочет Августа, – и этот туда же.

– Послушайте, Зяма, он ведь может поинтересоваться – а зачем вам? – спрашивает Ленка. – Зачем такому уважаемому человеку еще и имя Бога?

– Так я же не для себя. Я для людей стараюсь. Дело в том, – тем же интимным тоном говорит Зяма, – что я типа машиах…

– Чего? – таращится на него Августа.

– Мессия я. Понятно? Рука Божия на мне. Я тут, понимаешь, в Израиль ездил, ну по делам, и пошел, ну, на гору Сионскую и тут слышу – этот… Бар-Тов?

– Бат-кол, – услужливо подсказывает амбал.

– Во, Бат-кол… короче, Глас Небесный… Ты, мол, муж в Законе и потомок Давидов, так иди установи на земле царство справедливости и храм Иерусалимский восстанови… Кроме тебя, Зяма, говорит, и некому… Похоже, возложил он на меня… Так что пусть и Гершензон ваш озаботится. Ради племени Авраамова. Я не просто так пришел на эту землю, ясно, чувырлы?

– Опять вечная суббота, – бормочет Августа, – опять сезамовидные косточки!

– Он, – неуверенно говорит Ленка, – по-моему, не ведет переговоры такого характера.

– Поведет, если вы захотите. Есть у меня сведения, что он пляшет под вашу дудку, сучок сикоморин.

– Зяма, – говорит амбал, – позвольте, я с ними немного побеседую.

– Давай, – позволяет Зяма, поудобней откидываясь в кресле, – проясни ситуацию.

Амбал берет Ленку под один локоть, Августу под другой и выволакивает из комнаты в холл. Изя мычит им вслед.

– Ну чего? – устало спрашивает Августа.

– Послушайте, – шепчет амбал, – ну что вам стоит? Уважьте старика. Он, понимаешь, после того как в израиловку съездил, немножко, блин, тронулся, ну так на делах это пока не отражается. А мальца он в натуре на куски нашинкует – Зяма шутить не любит…

– Я что, – жалобно говорит Августа, – это как Гершензон…

– Как Зяма захочет, так и будет. Зяма – он такой человек…

– Не понимаю, – удивляется Августа, – откуда он узнал…

– У Зямы везде своя рука.

– Ну, я понимаю, еще может быть своя рука на еврейском кладбище… Но чтобы наша мафия да в Совете Девяти, или как он там…

– Полегче, дамочка. Какая мы мафия…

– Ну, – говорит Августа, – что делать будем?

– Пойдем, – вздыхает Ленка, – попросим… Иначе он Изьку-паршивца нашинкует, слышала, нет?

– А может, пусть себе…

– Да за что ж ты их так не любишь, учеников-то своих?

– Довели, – мрачно говорит Августа. – Ладно, пошли. Но за результат, – угрожающе оборачивается она к амбалу, – я не отвечаю.

– Это забота Зямы, – отвечает амбал.

Они вновь входят в комнату.

– Ну? – Зяма поворачивается к ним. – И как?

– Будем просить, – говорит Августа.

– Правильное решение, – одобрительно замечает Зяма.

– Сейчас… – Августа заводит глаза к небу и замогильным голосом завывает, изнывая от нелепости происходящего: – Гершензон…

– Рабби Моше, – посказывает Ленка.

– А, черт, забыла! Рабби Моше! Посмотри на ребенка.

– На этого невинного агнца.

– На агнца. Жалко же паршивца! Может, это какой-нибудь Ростропович будущий сидит тут, связанный, в доме приемов городского головы…

– Хорошо просишь, – одобрительно кивает Зяма, – с душой…

– Что тебе мучиться? Сообщи ты ему это имя, и пусть он теперь мучается.

– Позвольте…

Стекло в окне вдруг покрывается мелкими мутными трещинками. В холле слышна какая-то возня. Ленка в ужасе видит, как в комнату вваливается какой-то окровавленный человек.

– Зяма! – орет он. – Шухер, Зяма!

– Ангелы-истребители! – взвизгивает Зяма, как мячик подскакивая с кресла.

– Какие, на хрен, ангелы? Али-Баба это!

– Блин!

Зяма куда-то выносится на своих коротеньких ножках. Слышна автоматная очередь.

Изя отчаянно извивается на стуле.

– Веревку! – кричит Ленка.

Они с Августой лихорадочно распутывают веревку. Изя валится со стула на бок, потом вскакивает.

– Рот не растыкай, – торопливо говорит Августа.

Еще какой-то тип вваливается в комнату – с автоматом наперевес.

Ленка истошно визжит.

– Валите отсюда, – говорит он. – Быстро!

И делает неопределенное движение стволом автомата.

– Пошли! – Августа кидается к двери; Изя за ней, прихватив по дороге свой рюкзачок.

– Погоди! – орет Ленка. – Камень!

Она хватает с подноса камень и, сжимая его в кулаке, выскакивает в холл. На полу, раскинув ноги, кто-то лежит – они проносятся мимо, выбегают на крыльцо и спрыгивают в траву. Какое-то время сидят, пригнувшись и прислушиваясь к отдаленной возне в доме и саду, потом кидаются к распахнутым воротам, перепрыгивают через ограждение за асфальтовой дорожкой, валятся в кусты, скатываются вниз по склону и оказываются в зарослях бурьяна над обрывом. Тут на удивление тихо. Внизу голубеет