Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина

– Скорее! – шипит Ленка.

Она хватает Августу за руку, и они выбегают из комнаты. За их спиной слышится шорох сотен крошечных ног.

– Мне стыдно, – говорит Ленка.

Они стоят, облокотившись о парапет, и смотрят на мерцающие внизу огни, на насекомоподобные силуэты портовых кранов, на маяк, вспыхивающий чистым белым пламенем, и вдыхают сумеречный ветер дальних странствий.

– Зримый мир как камень, – говорит Августа, – белый, чистый, вымытый дождями. Надежный. Но стоит лишь его поднять – и там такой клубок червей… Убежище личинок, слизняки, мокрицы… Он извлек на свет наших мокриц. Мы их прятали-прятали… Понятное дело, что тебе стыдно. Кстати, что такое шикса?

– Нееврейка. Молодая, – уныло говорит Ленка.

– Это он кого же имел в виду?

– Ох, да какая теперь разница!

– Ну и что нам теперь делать?

Ленка задумчиво бьет ладонью по низкому парапету:

– Послушай… Он ведь как сказал, этот самый Боря? Ограничил сам себя… Иными словами, он не может действовать напрямую, как бы он ни хотел обратно в эту свою могилку… Но чужие-то желания он пока выполняет. Так что если просто взять и захотеть…

Ветер пробегает по черным деревьям, и оттого кажется, что дальние огни, просвечивающие меж веток, шевелятся.

– А, – говорит Августа, – поняла.

– Ну, давай! – Ленка притоптывает ногой от нетерпения.

– Желаю, – громко говорит Августа, – чтобы он… э-э… Михаил Семенович… Моисей Самуилович… упокоился обратно.

– Рабби Моше…

– Рабби Моше.

– Ну?

– Что – ну? – сердито спрашивает Августа.

– Получается?

– Откуда я знаю…

– Ты плохо желаешь.

– Пожелай ты.

У Ленки от натуги краснеют уши. Потом она шепотом говорит:

– По-моему, не выходит.

Августа отталкивается от парапета и резко поворачивается к ней:

– Я знаю, почему не выходит! Ты этого не хочешь! Говоришь одно, а думаешь другое. Ты хочешь чуда! Лично для себя! Чтобы как Генриетта!

– Да на кой мне сдался этот чертов Добролюбов?!

– Ну не Добролюбов… Но что-то же очень нужно! Ну признайся! Хоть мне признайся! А?!

– Иди ты!

– Таскаешься на кладбище, могилки вылизываешь. Триста баксов в сезон. Стишки свои дурацкие рассылаешь по редакциям, а они тебе в конвертах обратно приходят, приходят! Или – не приходят. Одна радость – что у Лохвицкой на твоих глазах крыша поехала! Замуж не вышла! Почему ты замуж не вышла, скажи, пожалуйста? Что у тебя не так? Три ноги, что ли? А ты попроси! Он тебе Майкла Дугласа в постель за руку приведет! Он может!

– Иди в задницу, – устало говорит Ленка. – Сама-то… сама… На себя посмотри! Ты сколько лет на кафедре? Двадцать? Двадцать пять? Тебя скоро на пенсию спровадят и даже спасибо не скажут. Ну пожелай же что-нибудь толковое!

– Не хочу, – шепотом отвечает Августа.

– Почему?

– Не знаю.

Ленка вздыхает.

– Тогда, – говорит она, – нужен другой подход.

– Камни! – спохватывается Августа. – Где эти чертовы камни?

– Ты думаешь, – спрашивает Ленка, – они по-прежнему лежат рядом с могилой?

– Понятия не имею. Но знаешь, – говорит Августа, – что-то мне не хочется лишний раз…

– Придется, – сурово отвечает Ленка.

– А вдруг их там нет? Что, если… они тоже… разбрелись сами по себе?

– Странная гипотеза. И где же теперь, по-твоему, их искать?

– Не знаю, – говорит Августа, – но, может, если ему так уж нужно, он их как-нибудь нам подбросит?

– Он что, жонглирует ими, что ли? Завтра с утра поедем на кладбище, подберем эти камешки и положим их… Делов-то…

– А вдруг…

– Не боись. Все будет путем. По идее, он должен нам обеспечить все условия. Ты домой идешь или нет? Мы тут уже полчаса торчим столбом. Как жены Лота…

– Ох, – спохватывается Августа, поднимая руку и пытаясь разглядеть циферблат в сгущающейся тьме, – да что же это я… Мне к семинару готовиться надо. Завтра семинар.

– Уверяю тебя, – Ленка осторожно ощупывает ногой ступеньку, – никакого семинара завтра не будет. Гершензону семинары не нужны.

– Это, – сурово говорит Августа, – мы еще посмотрим…

– Ты лучше под ноги смотри.

Черные акации на холме покачиваются под ветром, сухие стручки на ветках слабо потрескивают… Далеко внизу, под тусклым фонарем, за масляно-черной лентой шоссе, просвечивает стеклянная будка троллейбусной остановки.

– А транспорт ходит? – вдруг начинает беспокоиться Августа.

– Гершензон пригонит…

– Ну, знаешь… Это ты его гоняешь. В хвост и в гриву.

– Нет у него гривы. Насчет хвоста я бы еще подумала. А грива – вряд ли.

– Ох, неспокойно мне… – стонет Августа, – это же такой криминальный район. Сплошные насильники…

– Это она из-за соли, – неожиданно говорит Ленка.

– Господь с тобой! Ты о чем?

– Да жена Лота. Когда эти… вестники… у них загостились, она подумала – сожрут все в доме на фиг, и вообще – нелегалы, кто их знает. Ну и пошла по соседям… Одолжите, мол, соли, вся соль в доме вышла, а у нас, понимаешь, как раз гости… Какие такие гости? А чужеземцы. Подозрительные, между прочим, чужеземцы… Похоже, из верховной полиции нравов, и заложила их… вестников.

Соседи побежали, стукнули местной охранке… Те говорят – ничего не знаем, разбирайтесь сами… Они и разобрались.

– Все ты выдумываешь… Черт, поставили парапет… Придется в переход лезть. Не люблю я эти переходы.

– Брось, вон ребенок идет. Со скрипочкой. Из школы Столярского, наверное. И ничего. Не боится.

– Дитя невинное… – стонет Августа, пристраиваясь за маячащей в полутьме хрупкой фигуркой.

В переходе сте´ны выложены бурым кафелем, отчего он напоминает общественный туалет. И пахнет примерно так же. Эхо шагов гулко разлетается в затхлом воздухе, отчего Августа каждый раз вздрагивает.

Мальчик со скрипочкой уже добрался до подножия лестницы, за которой клубится ватный туман.

– Вот видишь, – говорит Ленка. – А ты боялась.

– Девушки, – раздается веселый голос, – закурить не найдется?

Ленка оборачивается: сзади маячат две темные фигуры.

– Какая я тебе… – машинально бормочет Августа, но тут же спохватывается, – ох, бежим!

Они припускают вперед. Мальчик со скрипочкой немножко вырастает в размерах, и Ленка понимает, что это еще и оттого, что он пятится назад – еще две фигуры перегораживают выход.

– Опять его шутки! – возмущается Ленка.

– А вдруг нет? Что, сами по себе, без мистического вмешательства, хулиганы уже не нападают?

– Тогда о чем он себе думает? Мы, посредники меж тьмой и светом, последняя надежда Гершензона, бежим как две самые заурядные дуры…

– Куда мы бежим? – стонет Августа. – Бежать-то некуда…

– Эй, фраер, скрипочку одолжи…

– Тетя, а вы им скажите, что я ваш сын, – ноет ребенок, пристроившись рядом…

– Какая я тебе тетя?

Взгляд Августы затравленно мечется по пустому коридору, как мячик отскакивая от стен.

Облупленная, когда-то зеленая дверь в подсобку неожиданно приоткрывается, из нее на кафельный выщербленный пол падает яркая полоса света.

– Скорее! – Ленка кидается навстречу неожиданному спасению.

– Это, наверное, трансформаторная будка! – визжит за ее спиной Августа. – Там напряжение…

– Сейчас тут тебе такое напряжение сделают! На двести двадцать…

– И меня возьмите, – хнычет ребенок.

Они, напирая друг на друга, протискиваются в дверь, которая захлопывается у них за спиной.

– Ну и ну! – говорит Ленка.

Августа ошеломленно вертит головой.

Освещен только вход в подземелье – дальняя стенка его теряется во мраке. В полутемном, неожиданно просторном помещении на конторских стульях сидят молчаливые фигуры.

– Тайное общество! – драматическим шепотом говорит Августа.

– Интересно только какое, – задумчиво