Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

— Не спасет, — согласился с порога ленивый голос. «Зато Матвей Федорович — это я, стало быть, — жив и здоров, государь».

— Что? — царь отступил к стене.

Матвей Вельяминов, держа в руках окровавленную саблю, стоял на пороге. «Ты уж прости, Иван Васильевич, — он шагнул в палату, — я тут паре-тройке стрельцов твоих головы снес, не хотели впускать меня. Это, между прочим, родовая усадьба моя, со времен Ивана Калиты на сем месте Вельяминовы живут. Так что нечего всякой швали мне, Белому Соколу, путь загораживать».

— Белому Соколу? — государь вдруг закашлялся.

Матвей налил в кружку воды и поднес ему. «И тебе, зять, — обернулся он к Воронцову, — я ворота немного порушил, как в них въезжал, но ничего, заделаешь».

— Вон отсюда! — резко сказал царь, увидев на пороге стрельцов с ручницами. «Дверь закрыть и никого сюда не впускать».

— Так и надо, — одобрил Матвей, и, не убирая сабли, подошел к Маше Старицкой. Та, все еще стоя на коленях, расплакалась: «Матвей Федорович!»

— Ты что же, сучка, честного мужика позоришь? — Матвей небрежно ударил ее по щеке. «Петр Михайлович и пальцем тебя не трогал, боле того, он тебя, аки кошку блудливую, из своей опочивальни выгнал, не помнишь, что ли?».

— Простите, — Маша подползла к Марфе. «Простите, Марфа Федоровна!».

— У мужа моего прощения проси, дрянь, — резко сказала та, не глядя вниз.

— Герр Питер! — отчаянно закричала Маша. «Я не хотела…»

— Не хотела, а оболгала, — Матвей усмехнулся. «А что ты потом, в ту же ночь, под меня легла, и еще две недели опосля этого ложилась каждый день, — это ты тоже забыла?».

— Я вас любила! — разрыдалась Маша. «Правда!».

Ребенок, которого Иван Васильевич посадил на лавку, горько, отчаянно плакал. Матвей вдруг сунул Пете саблю: «Подержи-ка, братец».

Он поднял девочку на руки и ласково поцеловал в щечку. «Ну, прощай, дочка», — сказал Матвей. Дитя вдруг затихло, и Вельяминов погладил ее по золотистым локонам. «Похожа ты на меня, Марья Матвеевна», — улыбаясь, проговорил мужчина.

— На кол сядешь, Матвей Федорович, — жестко сказал царь. «Хоша и друг мне ты, и все остальное».

Матвей вздернул красивую бровь. «Да я и не сомневался, Иван Васильевич, ты ж у нас мужик боязливый, за престол царей московских волнуешься. А чем я не регент? — он внезапно рассмеялся. «Да и кровь у меня не хуже твоей, я варяжских князей прямой потомок, по батюшке, и византийских правителей — по матушке моей».

— Ты мне свое родословие в Разбойном Приказе на дыбе будешь перечислять, сука, — зло сказал государь. «Вот же вы, Вельяминовы, если служите, — то до конца, до смертного часа, а уж если предаете — так тоже с потрохами».

— По-другому не обучен, — Матвей передал успокоившегося ребенка Пете и взял саблю.

— Положи, — тяжело сказал царь, и, прошагав к двери, распахнув ее, крикнул: «Все сюда! И клещи с конюшни принесите, найдите какие-нибудь!».

— Нет, нет…, - забилась на полу Маша. «Нет, не надо, прошу вас, не надо! Марфа Федоровна!», — отчаянно закричала она.

Марфа смотрела поверх ее головы — на Петю. Тот морщился, растирая левую руку.

— Матвей Федорович, — Маша валялась на полу. «Пожалуйста!».

— Я, дорогая моя, отсюда прямиком на кол у Троицкой церкви отправляюсь, — улыбнулся Матвей, которому стрельцы связывали руки. «Вон, Петра Михайловича проси, хоша ты его и семью его чуть на казнь не обрекла, однако он у нас мужик добрый».

— Петр Михайлович, — косы Маши растрепались, — я не…, - она растянулась ничком на полу.

— Вот что, государь, — тихо сказал Воронцов, — у себя в Кремле, али в Разбойном приказе что хотите, то и делайте. А здесь мой дом, и никому тут резать языки я не позволю.

Царь тяжело, долго молчал.

— Думал я, — наконец, сказал он, — что у вас Степан Михайлович один такой был бесстрашный.

А ты, Петр, как я посмотрю, тоже ничего не боишься. Здесь моя земля, что хочу, то и творю! — заорал царь.

— Да уж оно и видно, — ядовито заметил Матвей, усмехнувшись.

Царь вдруг сорвал с пальца алмазный перстень и бросил Пете: «Ты уж не держи на меня зла, Петр Михайлович, ошибка с тобой вышла».

Кольцо прокатилось по полу горницы, переворачиваясь, и застыло у ног Воронцова. Тот даже не потянулся поднять его.

— Этих двоих, — царь указал на Машу и Матвея, — в Разбойный приказ. Я следом приеду.

Маша застонала — низко, горько, отбиваясь от стрельцов. «А ну тихо», — приказал царь, перетянув ее плетью по спине.

Матвей внезапно обернулся на пороге и коротко сказал: «Марфа».

Та кивнула, глядя в ореховые глаза брата и, чуть улыбнувшись, проговорила: «Да хранит тебя Господь».

— А эту куда? — спросил начальник караула, глядя на тихо плачущее дитя. Девочка потерла синие глазки и горестно сказала: «Мама! Где мама?»

— В прорубь суньте, и вся недолга, — распорядился царь, и подошел к Пете: «Дай ее сюда».

— Государь, — тихо сказала Марфа, — в монастырь ее отправь, вместе с матерью, зачем грех на душу брать, то ж дитя невинное?».

— Она мне еще советовать будет, — царь посмотрел на все еще кровоточащую щеку Марфы.

«Что ты, Марфа Федоровна, смелая, то, я давно знаю, однако ты место свое помни», — выругался царь.

Марфа стояла, положив руку на живот, чувствуя, как толкается ребенок.

— А если я тебе за жизнь ее, — Вельяминова кивнула на девочку, — в дар кое-что отдам?

— Да что ты мне отдать можешь? — Иван Васильевич рассмеялся. «Мне, государю московскому?».

— Сибирь, — тихо ответила Марфа, глядя прямо в глаза царю.

— Уехали, — Марфа высунулась в окно. «Господи, спасибо тебе!», — перекрестилась она, и, обернувшись, охнула: «Петька, что такое?».

— Ты меня наверх отведи, — попросил муж, опускаясь в кресло. Марфа встала на колени рядом с ним. «Петька, — сказала она, — у тебя и пальцы посинели. Ты дыши, дыши, пожалуйста!».

Она широко распахнула ставни и крикнула: «Федор, Федосья!»

— Батюшка! — застыл на пороге мальчик.

— Отцу помогите в опочивальню подняться, уложите его, я приду сейчас, — распорядилась Марфа, и, накинув шубку, как была, в домашних туфлях, выбежала на двор.

— Марфа Федоровна! — кинулась к ней ключница.

— Приберите тут все, — Марфа указала на трупы стрельцов, — и плотников позови, ворота заделать.

Тот, кого она увидела из окна, в проломе ворот, стоял на другой стороне Воздвиженки.

— Боярыня, — тихо сказал юродивый, — я видел все. Если что надо вам, так я все сделаю.

Марфа наклонилась к его уху и тихо прошептала что-то. Тот кивнул головой и так же тихо ответил: «Опосля вечерни за милостыней зайду». Марфа, оскальзываясь на растоптанном снегу, побежала обратно в усадьбу.

— До пострига пусть тут сидит, — распорядился царь, брезгливо глядя на валяющийся на полу, окровавленный язык. «И десять плетей ей каждый день давайте, бляди этой». Маша Старицкая, выгнувшись от боли, билась на полу.

— А чадо ее что? — спросил палач.

— С ней пусть пребывает, — кивнул царь на Машу, — коли не сдохнет, значит, на то Божья воля.

А теперь к Белому Соколу отведи меня, ино поговорить мне с ним охота, по-дружески, по старой памяти».

Он приехал в Кремль, и сразу прошел в опочивальню к жене. Та расчесывала черные, падавшие ниже бедер волосы. Иван Васильевич грубо выхватил у нее гребень и велел:

«Рубашку сними». Та медленно потянула вверх шелк. Царь нетерпеливо рванул Марью к себе, тонкая ткань затрещала, и он, толкая жену к ложу, усмехнулся: «Ну, цельную ночь сейчас подо мной пролежишь».

Уже потом, повернув ее к себе спиной, он шепнул: «Нашелся твой нареченный, Матвей Федорович, Марья. У Троицкой церкви уж помост зачали строить, а завтра там кол поставят, куда и сядет он. А ты смотреть на это будешь, поняла?».

Нежные, острые лопатки застыли, — ровно камень, и Марья тихо сказала: «На все воля твоя, государь».

— Иди сюда, — Марфа тяжело, придерживая живот, опустилась за стол, на котором были разложены счетные книги.

Федосья устроилась рядом. «Значит, так, — сказала мать, — сама знаешь, мне сейчас с твоим отцом быть надо. Да и, — она на мгновение прервалась, — другие дела у меня есть. Посему пока что ты хозяйством управлять будешь, поэтому слушай меня и не перебивай».

— Матушка, да я не сумею, — ахнула девушка. «Тут дворни одной полсотни человек, да и не знаю я сих дел».

— Значит, узнаешь, — ответила мать. «Перо бери, пиши». Она потерла пальцами виски и сказала: «До рассвета из подмосковной молоко привозят, иные припасы, — надо встать, проверить, — все ли свежее, и с возами передать грамотцу — что тебе на следующую неделю понадобится».

— А что мне понадобится? — открыв рот, спросила Федосья.

— Сие мне неведомо, — ехидно ответила мать, — однако ж семья должна три раза в день трапезовать, и дворня — два раза в день. Постные дни напоминать тебе, или же знаешь?