Оно - Стивен Кинг

Генри откатился в сторону, как парашютист-десантник, и вновь вскочил. Схватил Эдди за загривок и кисть правой руки. Из раздутого, зажатого между лонгетами носа вырывался жаркий и влажный воздух.

— Тебе нужны камни, Человек-камень? Конечно! Срань вонючая! — Он заломил руку Эдди за спину. Эдди закричал — Камни для Человека-камня, так, Человек-камень? — Он заломил руку еще выше. Эдди закричал громче. За спиной он слышал приближающиеся шаги остальных. И малыш на трехколесном велосипеде начал вопить. «Добро пожаловать в клуб, парень», — подумал Эдди, и, несмотря на боль, несмотря на слезы и страх, с губ сорвался громкий смех, очень уж похожий на ослиный рев.

— Думаешь, это смешно? — спросил Генри, и в голосе звучало скорее изумление, чем ярость. — Думаешь, это смешно? — А может, в голосе звучал и испуг? По прошествии многих лет Эдди подумает: «Да, испуг. В голосе звучал испуг».

Эдди извернулся, хотя Генри по-прежнему держал его за запястье. Кожа стала скользкой от пота, и он почти вырвался из пальцев Генри. Может, поэтому Генри заломил руку Эдди еще сильнее. Эдди услышал треск в руке — такой звук раздается, когда зимой ломается ветка под тяжестью льда и снега. От руки по всему телу покатилась боль, дикая и ослепляющая. Он пронзительно закричал, но крик этот до его ушей донесся откуда-то издалека. Мир становился серым и, когда Генри отпустил его и оттолкнул, он вроде бы полетел над тротуаром. Прошло много времени, прежде чем он приземлился на этот самый тротуар. Пока летел, он успел хорошенько рассмотреть каждую трещинку. Успел даже полюбоваться отражением лучей июльского солнца во вкраплениях слюды в бетоне тротуара. Успел заметить квадраты «классиков», давным-давно нарисованных розовым мелком. Потом — на миг — эти розовые полосы начали изгибаться, менять форму, стали чем-то еще. Теперь они выглядели, как черепаха.

Наверное, он потерял бы сознание, но ударился сломанной рукой, и это принесло новую боль — резкую, острую, обжигающую, ужасную. Он почувствовал скрежет трущихся друг о друга торцов кости в месте перелома. Прикусил язык так, что брызнула кровь. Перекатился на спину и увидел стоящих над ним Генри, Виктора, Лося и Патрика. Выглядели они невероятно высокими, невероятно здоровенными, напоминая людей, которые принесли гроб и теперь заглядывали в могилу.

— Тебе это нравится, Человек-камень? — спросил Генри, голос его долетал издалека, прорываясь сквозь облака боли. — Тебе нравятся такие игры. Человек-камень? Тебе нравится такая заварушка?

Патрик Хокстеттер засмеялся.

— Твой отец полоумный, — услышал Эдди свой голос, — и ты такой же.

Ухмылка слетела с лица Генри в мановение ока, словно ему влепили пощечину. Он поднял ногу, чтобы пнуть Эдди… и тут в жарком, застывшем воздухе послышался и начал нарастать вой полицейской сирены.

— Генри, я думаю, нам лучше сматываться, — сказал Лось.

— Я точно знаю, что мне тут делать больше нечего, — поддержал его Виктор. Из какого же далека доносились их голоса! Они, казалось, приплывали, как воздушные шары клоуна. Виктор побежал к библиотеке, через Маккэррон-парк, чтобы не маячить на улице.

Генри на мгновение замешкался, возможно, надеясь, что полицейский автомобиль едет по своим делам куда-то еще и он сможет продолжить заниматься своими. Но сирена неумолимо приближалась.

— Повезло тебе, падла, — бросил он и вместе с Лосем последовал за Виктором.

Патрик Хокстеттер чуть задержался.

— Это тебе довесок, — прошептал он низким, сиплым голосом. Вдохнул и выплюнул большой комок зеленой слизи на потное, окровавленное лицо Эдди. Выхаркнул. — Не ешь все сразу, если не хочешь. — И губы Патрика разошлись в желчной, пугающей улыбке. — Часть оставь на потом, если хочешь.

Он медленно повернулся и тоже ушел.

Эдди попытался стереть харкотину с лица здоровой рукой, но от малейшего движения боль вспыхивала с новой силой.

«Да уж, выходя из аптеки, ты и думать не думал, что очень скоро будешь лежать на тротуаре Костелло-авеню со сломанной рукой и с харкотиной Патрика Хокстеттера, ползущей по лицу. Так? Ты даже не выпил “пепси”. Жизнь полна сюрпризов, верно?»

Невероятно, но Эдди вновь рассмеялся. Едва слышно, конечно, и смех болью отдавался в сломанной руке, но он грел душу. И Эдди отметил кое-что еще: никакой астмы. Дыхание нормальное, во всяком случае, пока. Оно и к лучшему. В таком состоянии он не смог бы дотянуться до ингалятора. Ни при каких обстоятельствах.

Сирена выла и выла совсем близко. Эдди закрыл глаза, и веки просвечивали красным. Потом красное стало черным — на него легла тень. Маленького мальчика на трехколесном велосипеде.

— Все хорошо? — спросил маленький мальчик.

— По мне видно, что у меня все хорошо?

— По тебе видно, что у тебя все ужасно. — И маленький мальчик отъехал, напевая детскую песенку.

Эдди опять начал смеяться. Подъехала полицейская машина; он услышал скрип тормозов. Ему захотелось, чтобы приехал мистер Нелл, хотя Эдди и знал, что мистер Нелл — пеший патрульный.

«Так почему, скажи на милость, ты смеешься?»

Эдди не знал, как не знал, почему, несмотря на боль, он испытывает такое огромное облегчение. Может, причина состояла в том, что он по-прежнему жив, отделался всего лишь сломанной рукой и все еще поправимо? Тогда его полностью устроил такой ответ, но годы спустя, сидя в библиотеке Дерри со стаканом джина и сливового сока перед собой и ингалятором под рукой, он сказал остальным, что чувствовал — причина не только в этом; он был достаточно взрослым, чтобы это чувствовать, хотя и не мог понять или выразить словами, в чем еще.

«Я думаю, что тогда впервые в жизни ощутил настоящую боль, — мог бы сказать он своим друзьям. — И она оказалась совсем не такой, как я ее себе представлял. Она не уничтожила меня как личность… у меня появилась база для сравнения, я выяснил, что человек может существовать, испытывая боль и несмотря на боль».

Эдди повернул голову направо и увидел большие черные шины «Файрстоун», сверкающие хромом колпаки, пульсирующие синие огни. И тут же услышал голос мистера Нелла, густой ирландский, невероятно ирландский, куда более похожий на голос Ирландского копа в исполнении Ричи, чем на настоящий голос мистера Нелла… но, возможно, сказывалось расстояние:

— Господи Йисусе, это же малыш Каспбрэк!

В этот самый момент Эдди «улетел».

И, за одним исключением, довольно долго где-то «летал».

В себя он пришел совсем ненадолго в «скорой». Увидел мистера Нелла, который сидел у стены, пил что-то из маленькой бутылки коричневого стекла и читал книгу карманного формата. Называлась книга «Суд — это я».[291] Такой большой груди, как у девушки на обложке, Эдди видеть не доводилось. Его взгляд сместился с мистера Нелла на водителя. Тот обернулся к Эдди и одарил его широкой зловещей улыбкой, лицо было мертвенно-бледным от грима и талька, глаза сверкали, как новенькие четвертаки. За рулем «скорой помощи» сидел Пеннивайз.