Оно - Стивен Кинг

Мистер Кин положил узловатую, костлявую, с почечными бляшками руку на воздушный шар и надавил. Шар раздулся и вылез из-под его кулака. Эдди сжался, готовясь к хлопку. Одновременно почувствовал, что дыхательное горло перекрыто полностью. Наклонился через стол и схватил ингалятор. Плечом ударил тяжелый стакан с мороженым и газировкой. Стакан слетел со стола и с грохотом разбился об пол.

Грохот этот Эдди слышал смутно. Он сдергивал крышку с ингалятора, всовывал наконечник в рот, нажимал на клапан. Со всхлипом попытался вдохнуть, и мысли его, как и всегда в такие моменты, понеслись паническим потоком, наталкивались друг на друга: «Пожалуйста мамочка я задыхаюсь я не могу ДЫШАТЬ ох мой дорогой Боже ох мой дорогой Иисус добрый и милосердный я не могу ДЫШАТЬ пожалуйста я не хочу умирать не хочу умирать пожалуйста…»

А потом туман, выплеснувшийся из ингалятора, сконденсировался на распухших стенках дыхательного горла, и он снова смог дышать.

— Извините. — Эдди чуть не плакал. — Мне очень жаль, что стакан разбился… я все уберу и заплачу за него… только, пожалуйста, не говорите маме, хорошо? Извините, мистер Кин, но я не мог вдохнуть…

Раздался двойной стук в дверь, и Руби всунула голову в кабинет.

— У вас все…

— Все отлично, — оборвал ее мистер Кин. — Оставь нас.

— Ну, тогда изви-и-ните! — Руби закатила глаза и закрыла дверь.

Эдди вновь задышал со свистом. Еще раз пустил в рот струю из ингалятора, опять начал извиняться. Замолчал, лишь заметив, что мистер Кин ему улыбается — своей особенной сухой улыбкой. Руки он сложил на животе. Сдувшийся воздушный шарик лежал на столе. Новая мысль пришла в голову Эдди. Он пытался ее прогнать, но не смог. Мистер Кин выглядел так, будто приступ астмы Эдди доставил ему больше удовольствия, чем газировка с кофейным мороженым, стакан с которой наполовину опустел.

— Не волнуйся, — ответил он, — потом Руби здесь приберется, и, по правде говоря, я даже рад, что ты разбил стакан. Потому что я пообещаю ничего не говорить твоей матери, если ты пообещаешь не говорить ей об этом нашем разговоре.

— Конечно, обещаю, — с жаром воскликнул Эдди.

— Хорошо, — кивнул мистер Кин. — Мы достигли взаимопонимания. И ты чувствуешь себя гораздо лучше, так?

Эдди кивнул.

— Почему?

— Почему? Ну… потому что я принял лекарство. — Он посмотрел на мистера Кина, как в школе смотрел на миссис Кейси, если давал ответ, в правильности которого сомневался.

— Но ты принял не лекарство, — возразил мистер Кин. — Ты принял плацебо. Плацебо, Эдди, выглядит как лекарство, и по вкусу как лекарство, но это не лекарство. Плацебо — не лекарство, потому что не содержит активных компонентов. Или если это лекарство, то лекарство крайне необычное. Лекарство для головы. — Мистер Кин улыбнулся. — Ты это понимаешь, Эдди? Лекарство для головы.

Эдди понял, чего там; мистер Кин говорил ему, что он — чокнутый. Но онемевшие губы выдали другой ответ:

— Нет, я вас не понимаю.

— Позволь рассказать тебе короткую историю, — продолжил мистер Кин. — В 1954 году в университете Депола[289] проводились исследования с больными язвой. Ста пациентам давали таблетки. Всем говорили, что таблетки помогут им вылечить язвенную болезнь, но при этом половине пациентов давали плацебо… если на то пошло, драже «М-энд-М» с одинаковой розовой глазурью. — Мистер Кин издал странный пронзительный смешок, словно описывал какую-то удачный розыгрыш, а не научный эксперимент. — Из ста пациентов девяносто три отметили значительное улучшение своего состояния, а у восьмидесяти одного это улучшение зафиксировали проведенные обследования. И что ты думаешь? Какой вывод ты сделаешь из этого эксперимента?

— Я не знаю, — еле слышно ответил Эдди.

Мистер Кин постучал себя по голове.

— Большинство болезней начинаются здесь, вот что я думаю. Я уже много, очень много лет занимаюсь этим бизнесом, и узнал о плацебо задолго до того, как врачи из университета Депола провели свое исследование. Обычно плацебо прописывают старикам. Пожилые люди, и мужчины, и женщины, приходят к доктору, убежденные, что у них болезнь сердца, или рак, или диабет, и еще какая-то ужасная напасть. Но очень часто ничего этого нет и в помине. Они неважно себя чувствуют только потому, что они старые, ничего больше. Но что в такой ситуации делать врачу? Говорить им, что они — часы без ходовой пружины? Ха! Едва ли. Врачи слишком любят полагающиеся им вознаграждения. — И теперь губы мистера Кина изогнулись, выражая нечто среднее между улыбкой и презрительной усмешкой.

Эдди просто сидел, ожидая, когда все закончится, закончится, закончится. «Но ты принял не лекарство» — эти слова не выходили из головы.

— Врачи им это не говорят, и я им это не говорю. Зачем суетиться? Иногда такой старичок или старушка приходят сюда с рецептом, на котором прямо написано: «Placebo», или 25 миллиграмм «Blue skies»,[290] так это называл старый док Пирсон.

Мистер Кин хохотнул и глотнул газировки с кофейным мороженым.

— И что в этом плохого? — спросил он Эдди, а поскольку Эдди сидел и молчал, сам же и ответил: — Ничего! Абсолютно ничего! По крайней мере… обычно. Плацебо — дар божий для стариков. А есть и другие случаи — раковые больные, люди с прогрессирующей сердечной недостаточностью, с ужасными болезнями, которые мы еще не понимаем и не можем лечить, и некоторые из них дети, такие, как ты, Эдди! Если в таких случаях плацебо помогает пациенту почувствовать себя лучше, в чем вред? Ты видишь вред, Эдди?

— Нет, сэр, — ответил Эдди, глядя на пятна шоколадного мороженого и взбитых сливок, лужу газировки и осколки стакана на полу. Посреди этого безобразия лежала вишенка, словно сгусток свернувшейся крови на месте преступления. У него вновь сдавило грудь.

— Тогда мы с тобой одного поля ягоды! Мыслим одинаково. Пять лет назад, когда у Вернона Майтленда обнаружили рак пищевода — болезненную, очень болезненную разновидность рака, — и у врачей закончились все эффективные средства, которые позволяли снимать боль, я пришел к нему в больницу с пузырьком шариков из сахарозы. Видишь ли, он был моим самым близким другом. И я ему сказал: «Верн, это экспериментальное болеутоляющее средство. Врач не знает, что я даю тебе это лекарство, поэтому, ради бога, будь осторожен и не выдай меня. Они могут не сработать, но, думаю, они сработают. Принимай не больше одной в день, и только если боль станет совсем уж невыносимой». Он благодарил меня со слезами на глазах. Со слезами, Эдди! И это лекарство для него сработало! Всего лишь шарики из сахарозы, но они убивали большую часть боли… потому что боль — здесь.