Вопреки небесам - Карен Рэнни

Ей было над чем подумать. О том, что через несколько дней в замок прибудут гости, о платье, которое наконец-то дошили Молли и Элис, о сложных приготовлениях к празднику, которые наверняка измотали бы ее, если бы не помощь вездесущей Агнес. Конечно, во многом, если не во всем, горничная разбиралась лучше ее, тем не менее всякий раз, получая очередное тому доказательство, Сара испытывала странную вину.

В Ненвернессе толклось слишком много народу, и порой ей стоило труда улыбаться им, уверять, что с ней «все в порядке, благодарю вас». Превыше всего она ценила красоту, покой и счастье, поэтому, став хозяйкой Ненвернесса, почитала обязанностью донести свои ощущения до окружающих и удостовериться, что они чувствуют то же самое. Когда Сара поведала мужу о том, как понимает свои обязанности в качестве его жены, Хью лишь усмехнулся и поцеловал ее в висок.

Да, Агнес просто находка. А вот Кэтрин ее беспокоит. Она словно пылает изнутри, мечется по жизни, ища новых знаний, черпая их отовсюду — из книг, из разговоров. Порой Сара заставала тетку за странным занятием: та с тоской глядела в небо, словно оно чем-то ее расстроило. Но Кэтрин — член семьи, а семья — это важно.

Особенно сейчас.

Сара закрыла глаза, а когда открыла их, увидела перед собой Робби.

Она не издала ни звука, чем удивила его, Он ждал, что она вскрикнет или, того хуже, упадет в обморок. От хрупкого, похожего на эльфа создания этого вполне можно было ожидать. Однако Сара не сделала ни того, ни другого, лишь ее неправдоподобно большие голубые глаза совсем округлились, не утратив своего невинного выражения.

Сирена с душой ребенка.

Робби улыбнулся и помахал невестке рукой, удивляясь глупости своего жеста. Сара тоже улыбнулась, поправила юбку и немного подвинулась, приглашая его сесть рядом. Он подчинился, хотя обычно не любил садиться при посторонних. Оба сосредоточенно уставились на клумбу, словно их взгляд мог каким-то чудом заставить розы расцвести.

— Почему ты хромаешь? — вдруг поинтересовалась Сара.

Подобный вопрос ему задавали редко. Юные девицы на выданье, занятые поисками жениха, не углублялись в столь интимную сферу, а женщины иного сорта, которых знавал Робби, как правило, вообще ни о чем не спрашивали. Застигнутый врасплох, он скосил глаза на невестку, гадая, что она предпочтет, романтическую выдумку или правду.

Удастся ли ему когда-нибудь забыть тот день? Вряд ли, хотя надо попытаться. Жить с подобным воспоминанием слишком тяжело.

«К черту все, — подумал Робби. — Скажу правду».

— Все начиналось прекрасно. Охота, типично мужское занятие, бешеная гонка через болота… Потом мой конь угодил копытом в кроличью нору, и в результате…

Нога была сломана в семи местах, некоторые осколки торчали наружу. Хью посадил брата перед собой, и за время пути Робби несколько раз впадал в спасительное забытье, иначе просто не выдержал бы невыносимую боль. Очнулся он только на следующий день, одурманенный лекарством. Все плыло перед глазами, спальня казалась темно-зеленой, он обнаружил, что лишился части правой ноги, а вместе с ней и будущего.

— Я не обвиняю Хью. Бог свидетель, я находился в таком состоянии, что решение пришлось принимать ему.

Много часов Робби провел, изучая медицинские книги, беседуя с лучшими эдинбургскими докторами, и убедился, что брат спас ему жизнь.

— Конечно, лучше бы всего этого не случилось или имело бы другой конец. Но покалеченную ногу в любом случае нельзя было спасти, хорошо, что вообще остался жив. Теперь вот приходится ковылять на этом…

Робби с отвращением перевел взгляд на протез, любовно вырезанный местным плотником из куска платана. Деревяшка заполняла пустоту, однако все равно это была не нога.

Он через силу улыбнулся невестке, которая не сводила с него сочувственного взгляда. Ему даже удалось не поморщиться, когда Сара осторожно положила руку на его бедро в том месте, где кожаные ремни соединяли живую плоть с грубым деревом.

— Тебе, наверное, было очень больно, — прошептала она с детским простодушием, которое нисколько не покоробило младшего Макдональда.

— За пять лет я не раз жалел, что Хью не оставил меня подыхать на том проклятом болоте.

Нелегко было научиться ходить, еще труднее оказалось примириться с тем, что жизнь круто изменилась.

Отныне Робби был не просто младшим братом лэрда Ненвернесса, богатым помещиком-землевладельцем и завидным женихом, по мнению эдинбургских мамаш. Он не перестал быть младшим братом Хью, но превратился в брата-калеку, этот ярлык вряд ли мог окрасить его жизнь в радужные цвета. Конечно, богатства не убавилось, мамаши по-прежнему считали Робби завидным женихом, но он не испытывал желания связать судьбу с женщиной, для которой его туго набитый кошелек значит больше, чем он сам. С утратой ноги молодой человек не утратил вкуса к плотским радостям и вскоре с облегчением убедился, что на свете есть женщины, которых не смущает отсутствие не столь важной части тела, если другие на месте.

— Ты не должен так говорить, — испуганно пролепетала Сара, придвигаясь ближе. Простодушное выражение сменилось уверенностью, немало удивившей Макдональда. — Никогда не желай смерти, Робби. По-моему, смерть — это ужасно, желание умереть — тяжкий грех. Обещай больше так не думать.

— Хорошо. Тогда у меня есть другое желание… — Он окинул невестку добродушным взглядом. — Чтобы мы с Хью опять сблизились, стали одним целым, как моя нога и протез. А то в последнее время мы почти не разговариваем, и мне его не хватает.

Это началось давно. Повзрослев, братья начали реже общаться друг с другом. Стоило одному войти в комнату, как второй тут же выходил. К счастью, просторы Ненвернесса давали возможность для такого рода причуд.

— Я сделаю все, что в моих силах, обещаю, — взволнованно ответила Сара и с улыбкой добавила: — Ведь ты уже и мой дорогой братец.

Она положила голову на плечо деверя, не заметив стона и чувственной дрожи, пробежавшей по его телу от ее прикосновения.

Глава 12

Крик стражника, отмечавшего каждый час, да биение собственного сердца были знакомы и привычны Хью, как сама жизнь.

Зубчатые стены замка окутала непроницаемая тьма. Здесь, в этом уединенном месте, невозможно солгать, тем более самому себе. Здесь ничто не могло потревожить, разве собственные мысли.

Прямо под ним, у основания каменной стены, лежал сад, некогда принадлежавший его матери. Ребенком Хью забирался туда и крепко зажмуривался, чтобы услышать жужжание пчел, шелест листьев, падавших в каменный фонтан, журчание воды, струившейся между пальцами мраморного херувима, поскрипывание самшитовых веток. Больше всего он любил весну, когда дурманящие запахи, казалось, проникали прямо в кожу. Дух пробуждающейся земли служил фоном для изысканного аромата розовых кустов. Каждый цветок, распускаясь, наполнял воздух своим, только ему присущим благоуханием, а травы вносили аромат специй.