Вопреки небесам - Карен Рэнни

Макдональд встал из-за стола и направился к Кэтрин, которая даже не пошевелилась, хотя он надвигался на нее молча, несокрушимый и мощный, как гора Бен-Невис.

И снова Кэтрин опустила глаза, сосредоточенно изучая пол.

— Мне следовало бы насильно выдать вас замуж, — произнес он негромко, словно рассуждая с самим собой.

— Этого вы не сделаете, — возразила она.

В глазах ее блестели слезы, было видно, что она их стыдится. Какая досада, что она заплакала в его присутствии, но сдерживаться у нее просто не хватило сил.

Кэтрин вытянула дрожащую руку, словно желая остановить Макдональда, однако при виде ее слез тот замер на месте.

— Одного мужа я уже похоронила, мой супружеский долг выполнен.

Чего в этих словах больше — горечи или сожаления? Напрасно он не отослал ее, когда выяснил то, что его интересовало. Ей не следовало здесь находиться, а ему слушать Кэтрин.

— Вы его любили?

Идиотский вопрос, если вспомнить сказанное ею о муже и Уильяме, но подобная откровенность предполагает ответную.

— Ненавидела. Даже молилась, чтобы он был кем-нибудь другим.

— И кем же вы хотели его видеть?

— Да кем угодно. Кузнецом, бакалейщиком, каменщиком, лишь бы он был человеком, а не моим хозяином.

Хью усмехнулся:

— Не могу представить, чтобы вы считали кого-нибудь своим хозяином.

— А как еще прикажете называть человека, который, пригвоздив тебя к кровати, наваливается всей тушей, сопит в ухо, крепко держит за руки, чтобы ты не вырвалась?

Со смешанным чувством боли и отвращения Хью попытался вообразить себе эту картину. Почему это его поразило? Он же знал, что Кэтрин не девушка.

— Он причинял вам боль? — спросил Макдональд, неожиданно представив другую сцену.

Она лежит на кровати, широко раздвинув ноги, мужчина держит ее руки, только не грубо, а нежно. Она извивается, стонет, когда он проникает в нее, начинает двигаться, чередуя ритм. Этот мужчина — сам Хью, а имя, которое в экстазе выкрикивает Кэтрин, его имя.

— Убить его вы не сможете, поскольку он и так уже мертв, поэтому успокойтесь, — добродушно посоветовала Кэтрин, и ему стало досадно, что он не мог скрыть своих чувств. Сторонний наблюдатель вряд ли бы что-нибудь заметил, а она сразу обратила внимание и на странный блеск в глазах лэрда, и на пальцы, сжавшиеся в кулак. — Он был моим мужем, и теперь, когда его не стало, воспитание обязывает меня не говорить о нем дурно.

Макдональд глубоко вздохнул. Больше всего на свете ему хотелось сейчас, впрочем, хотелось уже давно, наклониться к ее лицу, коснуться языком чуть оттопыренной нижней губы, почувствовать ее сладость, а потом целовать эти губы до тех пор, пока не исчезнет легкая усмешка, пока они не станут такими же, как у всех женщин.

— Вы всегда следуете правилам, которые вам внушили в детстве?

— Очень редко, — призналась Кэтрин.

Хью взял ее за подбородок, сознавая, что поступает дурно, и не только из-за жены, дожидавшейся его в спальне. Его должно было остановить выражение лица женщины, которая стояла перед ним, и желание, «которое заставляло его придвигаться к ней все ближе. Он понимал, что играет даже не с огнем, а с пожаром. Хью осторожно убрал прядь со щеки Кэтрин и стал вытирать остатки слез.

— Не шевелитесь, — прошептал он.

Напряжение, владевшее Кэтрин, мгновенно улетучилось от его прикосновения. Теперь в ее взгляде не было ни притворной застенчивости, ни напускной благовоспитанности, ни жеманства, только смятение и откровенное желание под стать желанию Хью. Их взгляды встретились, Кэтрин смущенно потупилась, а Макдональд улыбнулся. Это была самая милая из улыбок, спокойная, без насмешки, чуточку грустная. Он провел рукой по ее густым волосам, потом вдруг прижал к себе так крепко, что Кэтрин уткнулась ему в грудь, отдавшись во власть его неотразимой мужественности. Их сердца бились в унисон, дыхание сливалось, будто дышал один человек, и говорили они на одном языке. На том сходство кончалось. Они принадлежали к разным мирам.

Макдональд был высок, она едва доставала губами до его шеи, чувствуя, как там пульсирует жилка. В его объятиях уместились бы две Кэтрин. В тусклом свете свечи щетина, пробивавшаяся у него на щеках, казалась иссиня-черной. Замирая, она вдыхала грубоватый мускусный запах здорового мужчины, приятно щекотавший ей ноздри.

— Господи, как бы я хотел…

Он не договорил, заставив себя замолчать, а она не стала спрашивать. Это было бы равносильно тому, как протянуть ему пустой сосуд, который он тут же наполнил бы словами, возможно, действиями, и вернул ей переполненным, так что содержимое выплескивалось бы через край, окропляя ее ладони, сердце и то место внутри, которое сладко замирало от его прикосновения. Нет, она не спросит, чего бы он хотел.

Однажды, еще девочкой, Кэтрин видела, как в дерево, росшее у их дома, попала молния. В мгновение ока могучий ствол превратился в столб голубовато-белого шипящего пламени, в воздухе едко запахло горящей древесиной и еще чем-то. Этот запах она чувствовала сейчас — тревожный запах опасности, изменивший атмосферу комнаты.

Он ее лэрд, она целиком в его власти.

Слова казались бессмысленными, но едва Кэтрин все же попыталась открыть рот, Хью приложил палец к губам и покачал головой. В его глазах был мягкий упрек и что-то еще. Что именно, она догадалась позже, ибо чувствовала то же самое. Сожаление, страстное желание и печаль, слишком глубокие, чтобы облечь их в слова.

Пока чары не рассеялись, она поспешила выскользнуть из комнаты.

Глава 11

Сара устроилась на деревянной скамье в розовом саду, безмятежно сложив руки на коленях. Легкая шаль защищала ее от ветра, резкость которого смягчали толстые стены Ненвернесса. Розовые кусты без цветов казались неухоженными и потому довольно жалкими. Их ветки чуть поскрипывали, словно переговаривались между собой, обсуждая скорый конец зимы. В таком уединенном месте хорошо было посидеть одной, помечтать до прихода Агнес.

Вся жизнь Сары протекала среди людей. С момента, как она просыпалась, и до отхода ко сну не выпадало минуты, которую она могла бы назвать полностью своей. Даже самые интимные дела строго регламентировались, словно лишнее время, проведенное за таким занятием, указывало на ее болезнь. Предполагалось, что существование у всех на виду доставляет ей удовольствие.

В сущности, так оно и было. По доброй воле Сара не искала бы одиночества, но в небольших количествах оно представлялось желанной отрадой. Вот и сейчас, в этом небольшом садике с пустынными дорожками, усыпанными сухими листьями, и дремлющими розовыми клумбами на молодую хозяйку Ненвернесса снизошел покой, которого она не знала с момента приезда.