Иван Украинский - Алексей Павлов

Под ударами третьей деникинской дивизии главные силы красных отходили через Усть — Лабинскую на левый берег Кубани. Еще раньше с ведома Сорокина под Арма

вир отвел свои части Жлоба. А вот сработать оперативно — перебросить к Екатеринодару дополнительные силы и тем подкрепить его оборону, а затем дать решительный бой белым — этого не было сделано. И поэтому город легко взяли в обхват не слишком многочисленные первая пехотная и первая конная дивизии врага. Устоять перед ними не удалось. В ночь на 17 августа деникинцы вошли в Екатеринодар. Однако и потерю областного центра еще нельзя было принимать за поражение красных войск. Численно они не только не уменьшились, а росли за счет нового притока пополнения. Не желая попасть в руки белых, в ряды красных уходили беднейшие селяне, рабочие, кустари. Тылы красных войск обрастали обозами беженцев — детей, женщин, стариков. В этой людской массе то там, то здесь рождались панические слухи, начиналась давка на речных переправах и дорогах, а на стоянках — выпивка и гульба. Некоторые командиры, опасаясь анархистски настроенных бойцов, махнули на все рукой и перестали заниматься укреплением дисциплины. Поли тработников не хватало, мала была прослойка партийцев. Снабжения — никакого. Кто, где и что добыл — тем и довольствовались. Но самое страшное — неоткуда было взять патронов, снарядов, оружия. Всякая связь с центром прекратилась.

Ценой неимоверных усилий в районе Белореченской отступившие части были приведены в порядок, из них вновь были созданы три боевые колонны (дивизии) под командованием И. Ф. Федько, М. Н. Демуса, Ф. Е. Рогачева. Под Армавиром, Успенской, Овечкой, Невинномысской образовались два красных фронта — Армавирский и Северо — Восточный. Всех войск, расположившихся по берегам рек Кубани, Лабы, Урупа было более 100 тысяч человек. К ним присоединилась вышедшая из окружения Таманская армия, героические победы которой над белыми воодушевили все красноармейские части и подразделения.

В ходе боев за Екатеринодар, а затем отхода к Белореченской и далее к границам Ставрополья конно — артиллерийский дивизион потерял большую часть своих бойцов и орудий. Вячеслав Иванов, его командир, был убит под Пашковской. Здесь же, у стен родного города, пал смертью храбрых разведчик Виктор Курамов. Когда это случилось, Иван Украинский, стоя у наспех отрытой братской могилы и прощаясь с дорогими ему товарищами, скорбно сказал своему брату:

— Какие люди гибнут в борьбе. Может, стал бы Иванов великим ученым, а Виктор Курамов инженером или красным директором. Лихая им выпала доля.

Наступила осень. Ставропольское плато посерело от пожухлой травы, на деревьях зажелтела поредевшая листва. Ночами стало холодно. Во всех направлениях по пыльным дорогам, избитым тысячами ног, колесами орудий и подвод продвигались войска. Белые наступали на красных, красные — на белых. У десятков населенных пунктов заливисто вели свои то длинные, то короткие строчки пулеметы, бабахали взрывы снарядов, в сабельных поединках сшибалась конница. Армавир, Невинномысская, Курсав- ка, Зольская… Сколько еще названий не сходило тогда с уст бойцов и командиров! Несмотря на яростный натиск врага, с каждой неделей усугублявшиеся нехватки самого необходимого, северокавказцы дрались героически, упорно, приводя в бешенство и отчаяние деникинских вояк.

У многих ставропольских селений в гуще боев не раз оказывались и братья Украинские. Как‑то Иван — старший даже удрученно пошутил:

— Не будь этой заварухи, то, может быть, я и не побывал бы в этих местах. А теперь, похоже, всю Ставрополь- щину придется прошагать.

Его военной судьбе было угодно больше: пройти и через смертный ад отступления по безлюдной песчаной полупустыне от Кизляра до Астрахани.

А пока он и его друзья, тысячи таких, как они, бились за каждую пядь ставропольской неласковой земли.

В круговерти переходов, наступлений, отходов на новые позиции Украинский встречал много знакомых лиц бойцов и командиров. Еще бы! На две трети Северо — Кав- казская армия состояла из кубанцев — представителей самого богатого и густонаселенного края. Батрацкие сыны — иногородние, рабочие нефтепромыслов, железнодорожники, беднейшие казаки — фронтовики, прошедшие многотрудный боевой путь, готовы были на любые жертвы, лишь бы поскорее возвратиться на родную Кубань. Десятки, сотни бойцов лично знал Иван по старому Кавказскому фронту и со столькими же успел познакомиться за время службы в Красной Армии.

Песчинки в людском море, братья Украинские столь же болезненно, как и другие, воспринимали нелады в управлении красными войсками, бесконечные конфликты

между главкомом Сорокиным, крайкомом РКП(б), ЦИК и созданным тогда реввоенсоветом Северо — Кавказской республики, расположившимися в Пятигорске. Удручало нечеткое руководство реввоенсовета Северо — Кавказского (с 11 сентября — Южного) фронта, занятого отражением белоказачьих красновских войск под Царицыном.

Из штаба фронта за один месяц поступило два взаимно исключающих указания: директива от 22 августа об отводе всех северокавказских войск в район Царицына и приказ № 118 от 24 сентября 1918 года об их наступлении на Батайск — Ростов, закреплении на линии обороны Ап- шеронская — Армавир — Невинномысская до Грозного и его нефтяных промыслов. В неблагоприятно сложившихся условиях последняя разумная установка не нашла реализации. В войсках нарастало гЛухое брожение и недовольство. Дисциплина падала, многие приказы не выполнялись.

На одной из небольших станций между Армавиром и Невинномысской после удачной атаки у белых удалось захватить немало трофеев. В вагонах обнаружились сотни комплектов обмундирования, десятки тонн продовольствия, несколько ящиков медикаментов. Тут бы и заняться их учетом военным интендантам, а бойцам продолжать преследование противника. Но не тут‑то было. Победители устроили на путях свалку. Тщетно призывали командиры пехотинцев, моряков отойти от вагонов и прекратить растаскивание имущества. Неуправляемый стихийный ажиотаж захватил людей.

Выхватив из кипы шинелей первую попавшуюся, один боец тут же возле вагона сбрасывал изношенную и надевал новую, другой раздевался до белья и торопливо прилаживал на себя диагоналевые брюки и гимнастерку, третий тащил горку консервов, а четвертый — шмат розового сала, тут же на ходу запихивая в рот изрядный кус.

— Товарищи, да что же вы делаете! — сквозь крики и матюки расслышал Украинский голос командира одного из отрядов, принимавших участие во взятии станции. — Прекратите безобразие!

В ответ понеслась брань.

В те же дни последовала известная сорокинская авантюра с необоснованным арестом некоторых популярных боевых командиров, расстрелом большой группы руководящих работников крайкома и ЦИК Северо — Кавказской

ззо

республики, собственная позорная смерть главкома. Все это внесло еще большую дезорганизацию в ряды измотанных, издерганных, разутых, раздетых и голодных бойцов.

Нелегко давалась тогда армейским коммунистам работа с людьми. Испытал это на себе и Иван Украинский. В одном из ставропольских городков, где остановилась его часть, артиллеристы разместились в доме врача — пожилого интеллигентного человека, заявившего, что он стоит вне политики и его происходящие события не касаются. Мое дело, сказал он, лечить физические недуги людей. Никакой строй не избавляет их от хвори и болезней, бессмертия на свете не существует. А взгляды, убеждения человека — это, мол, не по моей части. Однако же этот «нейтрал» стал подбрасывать Ивану такие вопросы, на которые и с университетским образованием не всякий и не сразу мог найти убедительный ответ.

Вечером они сидели в горнице, и врач, устроив чаепитие и пристально изучая Украинского, спросил:

— Говорят, что вы большевик?

— Большевик, — ответил Иван.

— И вы за мировую революцию? — допытывался доктор.

— А как же. Наша революция — это и есть начало мировой революции. За нами пойдут против своих буржуев все рабочие люди закордонных стран.

Врач, мужчина с благородной сединой, покачал головой, потом сказал:

— Возможно. Но пока что немцы, турки, французы, англичане, японцы, американцы и все другие стараются побольше от нас урвать, на юге и севере, западе и востоке захватывают наши земли. Как это понимать?

— Такую политику ведут правительства, а не трудящиеся люди.

— Нам, россиянам, от этого не легче. Как бы мы не профукали свое государство.

Украинский настороженно посмотрел на медика, сам задал ему вопрос:

— А какая власть вам самому больше по нраву?

Доктор, в заметном замешательстве, поправив пенсне,

начал издалека:

— Видите ли, старая царская власть мне не нравилась. Она действительно себя изжила. К новой я не успел привыкнуть. Да и вы ее окончательно еще не закрепили. Меня волнует целостность русского государства: не приведет ли