Иван Украинский - Алексей Павлов

Старуха исподлобья глянула на незваного гостя, нехотя обронила:

— Им виднее. Кабы не моя хворость, и я бы с ними уехала.

— Это ж почему?

— Ваше красное войско анчихристом мечено. Безбожники вы, убивцы.

— То ложь и клевета, — сдерживая свое негодование, вымолвил Украинский. — Ваши белые повстанцы творят неслыханные зверства. Вот они и есть настоящие убийцы. Мы же вызволяем трудящихся людей от этой чумовой банды.

Командир круто повернулся и, не прощаясь, покинул негостеприимный дом. Досадливо поморщившись, укорил себя: «А еще старый разведчик. Не распытал хлопцев, куда они меня поселяют. Вот я им всыплю чертей».

Навстречу Украинскому быстрым шагом приближался командир третьего взвода Григорий Галаган, прошедший с ним немало фронтовых дорог. В парусиновой куртке нараспашку он не шел, а прямо‑таки летел, как молодой грач. Когда поравнялись, Галаган, отирая пот со лба, прерывисто сообщил:

— Задержали поджигателя.

— Какого поджигателя?

— Того, что хутор палил.

— Откуда он сам?

— Местный. Красноармеец из соседней девятой армии.

— Ну и дурень, — посуровел Украинский. — Это ж пахнет трибуналом.

В одном из двух куреней, где разместились бойцы третьего взвода, перед начальником арттранспорта предстал задержанный, находившийся под охраной часового. Широкий в кости, с белесыми усиками на молодом бледном

лице, красноармеец поспешно вскочил с табурета, хотел что‑то сказать.

— Документы, — строго перебил его Украинский.

Задержанный подал красноармейскую книжку. «Мишин Степан Фролович, — читал начальник арттранспорта, бросая взгляды на незнакомого бойца. — С виду неплохой он парень, преданный Советской власти, — обожгла мысль краскома. — И вот что натворил».

Выяснилось, что Мишин доставил пакет из штаба девятой армии в штаб 33–й дивизии, а потом вместо того, чтобы тут же возвратиться к месту службы, прискакал в родимый хутор, свел счеты с семьей своего давнего кулацкого лиходея и заодно в порядке классовой мести, как он выразился, сжег купеческий, поповский и другие дома.

Говоря о своем личном враге, каком‑то неизвестном Ивану Митрофановичу Афоньке по прозвищу Купорос, боец, волнуясь и едва сдерживая свое возмущение, повествовал:

— Таких гадов, как Афонька, ишшо свет не родил. Он в соседнем хуторе вместе с двумя другими повстанцами захватил председателя Совета и заказнил лютой смертью. Председателя привязали к маховому крылу ветряка, и когда под большим ветром завертелись крылья мельницы, бандиты стали из наганов расстреливать свою жертву. Председателя то поднимало на крыле вверх, то опускало вниз, а эти пьяные изверги гоготали и посылали в него пулю за пулей, пока не изрешетили насмерть. Так что же, я не могу пустить красного петуха афонькиной семье, которая вся — контра? Жалеть ее?

— Жалеть не нужно, — с нотками сочувствия к заблудшему порученцу заметил Украинский. — Но и самосуд учинять категорически запрещено.

Боец вскочил с табурета, почти истерически закричал:

— А сотый приказ по экспедиционным войскам от 25 мая об чем говорит? Там прямо сказано: гнезда предате- лей — повстанцев разорить, а самих истребить.

Не дослушав пылкую речь красноармейца, Украинский со вздохом сказал:

— Знаю этот приказ. Далее в нем написано: против помощников Колчака и Деникина — свинец, сталь и огонь. Так что ж с того? Это же идет речь о повстанцах, с какими мы боремся в открытом бою, а совсем не о безоружных обывателях. Неужели не ясно?

Краском с болью и горечью продолжал:

— Вот ты спалил в хуторе семь больших домов. А это народная собственность…

— Не наша! — воскликнул красноармеец. — Эти хоромины принадлежали паразитам — богатеям.

— А могли принадлежать нам, — возразил Украинский. — Советская власть могла их конфисковать по закону и отдать под школу, клуб, больницу или под почту. А ты их развеял по ветру. Преступник ты, вот что я тебе скажу.

Задержанный сник. Похоже, что только теперь до него стала доходить вся несостоятельность безрассудных деяний.

Украинский достал блокнот из полевой сумки, черкнул записку и подал ее Галагану:

— Возьми одного бойца и сам лично сопроводи в особый отдел дивизии этого самостийного анархиста. Пусть там разберутся. Перед отправкой покорми бедолагу.

— А что делать с его конем? — спросил взводный.

— Коня — в наш парк. А самого хуторца довезти в штаб на подводе.

В течение последующих дней кавалерия, пехота и артиллерия 33–й дивизии совместно с другими частями сбили последние заслоны повстанцев на своем участке и выбросили их за Дон, заняли станицу Вешенскую. К тому времени восставшие казаки, носившиеся с идеей пере- иначивания власти Советов на свой вкус и лад без коммунистов и продразверстки, без жидов — комиссаров и пришельцев — «кацапов», но с сохранением своих былых привилегий, по логике классовой борьбы всей своей уцелевшей ратью стали вливаться в донскую белогвардейскую армию, руководство которой поначалу тоже не ахти как благоволило добровольческим деникинским войскам, а потом безраздельно объединило с ними свои силы для общего похода на Москву.

Белые добровольцы — донцы и кубанцы — щеголяли в новом заграничном обмундировании, к ним все больше поступало на вооружение англо — французских танков и самолетов.

Белогвардейское командование лихорадочно готовило свое воинство к прорыву обороны красных. Наконец 10 августа конным корпусам Мамонтова и Шкуро удалось вклиниться в стык восьмой и девятой Красных армий в районе станции Добринка и выйти на оперативный про

стор. Куда дальше путь держать? Конечно же, на Воронеж! И беляки рвутся туда. Не вышло: им крепко дали по зубам. Тогда Мамонтов со своими всадниками двинулся в рейд по менее защищенным тылам красных. На несколько дней захватил Тамбов и Козлов. Деникинцы развивали свой успех на Крымском, Харьковском, Киевском и других направлениях.

В сражения с деникинцами вступили десятки дивизий Красной Армии, конный корпус Буденного. Свое место в боях не покидали и соединения восьмой армии, в рядах которой действовала 33–я стрелковая дивизия. Особенно она отличилась на линии обороны Лиски — Бобров. В сентябре враг многократно пытался форсировать здесь Дон и овладеть Лискинским железнодорожным узлом. Несмотря на превосходящие силы, он всякий раз откатывался назад. Воины 33–й стрелковой и второй стрелковой бригады 40–й Богучарской дивизии стояли насмерть, не отступали ни на шаг. Расчет белых на молниеносный захват Воронежа был сорван, они надолго увязли в этом районе, неся тяжелые потери. На том памятном рубеже храбро и умело сражались воины 33–й стрелковой, а в ее строю и братья — кубанцы Украинские. За массовый героизм и мужество, проявленные в боях под Лисками, дивизия получила официальное наименование Кубанской.

Вскоре, однако, красные войска вынуждены были оставить этот район. При отходе с прежних позиций арт- транспорт дивизии попал в трудное положение. Осенние дороги развезло от дождей, не хватало зернофуража для конского поголовья. Остановившись со своим хозяйством в одной из деревень восточнее Лисок и юго — восточнее Воронежа, Иван Митрофанович вызвал к себе командиров взводов и отделений, строго предупредил:

— В хатах жителей обогреваться только по очереди. Весь наш обоз сосредоточить в одном месте. Фуры расставить так, чтобы можно было занять круговую оборону от неприятельской конницы. Дышла всех повозок поднять над землей, как то когда‑то делали казаки — запорожцы при ожидании нападения турок.

Расставив часовых у арттранспорта при въезде в деревню, командир ночью дважды обходил караулы, проверял несение охранной службы. Принял и другие меры безопасности, и это помогло предотвратить большую беду. Еще только занималось хмурое облачное утро, а из‑за соседнего поблек

шего леска вывернулась ватага всадников. Отряд шкуров- цев на рысях мчался к деревне в предвкушении поживы и легкой победы над тыловым подразделением красных.

Авантюра сорвалась. Укрывшись за частоколом повозок, бойцы арттранспорта при приближении белых открыли дружный огонь из винтовок и карабинов, смешали им весь строй. А когда не солоно хлебавши шкуровцы подались на попятную, потеряв четырех человек убитыми, Украинский бросил на преследование противника свою конную группу бойцов, быстро сколоченную им из ездовых и коноводов. Далеко не отрываясь от своего лагеря, летучий самодеятельный отряд вел частый огонь по врагу, что нанесло ему дополнительный урон.

В сложные переплеты арттранспорт попадал неоднократно, имелись и у него потери. Но за все время боев и неожиданных прорывов противника в тылы неприятель ни разу не мог застать врасплох бойцов арттранспорта, враг тут же получал отпор. Многоопытный командир Украинский в местах расквартирования четко налаживал караульную службу, лично следил, чтобы она бдительно выполняла свой долг, поддерживал высокую боевую готовность всего подразделения.