Смоленское направление 2 - Алексей Борисов

Якоб переоделся рыцарем, представившись братом Ульриха, служившего у фон Виде секретарём. С собой у него было послание в виде небольшого золотого католического креста и несколько слов, сказанные боярину на ухо: – Мы помним о тебе.

За столом Гримм рассказал о Хайнрике, не упустив несколько пикантных историй, которые могло знать только приближённое к будущему магистру лицо, чем и расположил к себе Строгана. Разговор незаметно перешёл на финансовое благополучие. Якоб посетовал, что Устав запрещает личные накопления, и единственное, что ему нравится в Новгороде, так это то, что знатные люди могут иметь собственное серебро, хранить его дома и не сдавать в общую казну.

– Я свои гривны никому не отдам. Вообще-то …, сплю на них. Хе-хе. – Олигарх незаметно для себя выдал тайну.

Якобу потребовалось полчаса, дабы вычислить местоположение скотницы. Она находилась как раз, под покоями Строгана, имела дубовую дверь и два люка: первый на потолке, сообщаясь с опочивальней боярина, а второй прикрывал отверстие лаза, ведущий в подземный ход. В самом подземелье была вырыта волчья яма, и если б не опыт Карла, проверяющего каждый метр пути щупом, то затея закончилась бы плачевно.

Снотворное было всыпано в очередной кубок, девки – изгнаны, а сам Якоб, демонстративно зевая, отправился в свою комнату, чтобы в час ночи предстать перед дверью скотницы. С замками Гриммы дружили, особенно, с немецкими. Имея в наличии набор великолепных отмычек, запоры поддалась за считанные секунды. Остальное был тяжкий физический труд. Награбленное имущество перекладывалось в мешки и скидывалось в подземелье, где Карл перетаскивал их к телеге. Начало светать, когда Снорька закрепил пятую крышку гроба. Скорбный поезд тронулся в сторону городского кладбища, везя гробы, за которыми шли два убитых горем человека.

– Ты крест забрал?

– Конечно, ещё когда за столом сидели. Знаешь, Карл, служить колдуну не так и плохо. Жаль, что из города уезжаем. – Якоб погладил внутренний карман овчинного полушубка, где помимо креста лежал золотой самородок, весом не менее фунта.

– Если не спросят, отдавать не будем. Пусть на память лежит. – Карл немного сбавил шаг, дабы возничий не слышал их разговора.

– Эй! Что вы там бормочете? – Снорька обернулся, потянул на себя возжи, и практически остановил кобылу.

– Молимся святому Христофору*. Мы что, уже на месте? – Карл с удивлением посмотрел на свея, ответа не услышал, и троица снова двинулась в путь.

(Образки с его изображением итальянские 'благочестивые' воры носят и в наше время. В качестве талисмана,– на шее или прикрепляют к связкам своих отмычек)* примечание автора.

Телега, миновав поворот, ведущий на кладбище, с каждой минутой приближалась к причалам. Нисим был тут как тут. Ранее утро, самое время для отхода. Вскоре Волхов покроется льдом, и мытарь будет считать дни, когда возобновится навигация, а значит, вновь пойдут поступления в казну.

– Бедные яблоньки, как вы переживёте зиму без своего удобрения? – Мысли мытаря прервал стук лошадиных копыт. – Странно, телега совсем не скрипит.

Снорька намотал поводья на оглоблю и, взяв кобылку под уздцы, направился к ладье, где его уже ожидали Лексей с Ефремом. Шапка-ушанка на голове свея была с опущенными отложными ушами. Это был знак, что всё прошло успешно. Телега не стала въезжать на мостки, а остановилась рядом, возле причала.

– Что везём? – Нисим встал между Снорькой и Ефремом.

– Сходи, да сам посмотри. Не до тебя сейчас, Нисим. Горе у нас, в Юрьевский монастырь отправляемся. – Приказчик Ильича, всегда весёлый и радостный, был на этот раз мрачнее тучи.

– Посмотрю, работа у меня такая. Ой, прости Господи. – Мытарь замер, попытался было перекреститься, да в правой руке дощечка восковая. – Это ж сколько людей Богу душу отдало?

– Считай, за это тоже мыто положено? – Ефрем посмотрел на Нисима взглядом полным ненависти.

– Тут лучше до греха не доводить. – Решил чиновник, но руки так и чесались открыть крышку гроба, когда ящик проносили мимо его.

– Постойте! А здесь что?

– Свечи, одежда переодеть. Ты что, не в курсе, что для таких случаев с собой берут?

– Слава Богу, все живы и здоровы. – Самоуверенный Нисим как-то сник. Смерть проходила рядом с ним, было неуютно и немного страшно.

– На, помяни. – Ефрем протянул мытарю кувшин с вином, а кого помянуть так и не сказал. Телегу уводил сынишка смотрителя кладбища, радуясь целой куне и смазанным осям батькиного транспорта.

– Вот так, жил человек – и нету. – Нисим провожал взглядом, уходившую набойную ладью, держа в левой руке глиняную бутыль с ручкой. – С драной овцы – хоть шерсти клок.

Добыча была знатная, особенно свечи. Строган прятал золотые монеты в воске. Кому придёт в голову проверять свечки? Изготовить недолго и везти безопасно. Якоб ещё в скотнице обратил внимание на необычайно тяжёлые изделия, и каким-то шестым чувством понял – надо брать.

Вечером, в преступном мире Новгорода обсуждался лишь один вопрос. Кто обчистил закрома хлебного олигарха? Строган побоялся вести официальное расследование. Из богатейшего боярина города он превратился в нищего. За польский хлеб платить было нечем. Торговая империя – рухнула. Попытка выяснить у местных татей судьбу похищенного имущества – ни к чему не привела. Рыцарь исчез, в галерее подземного хода никаких следов, а ведь, если бы зажигали факелы, то спалили б паутину на потолке, гнилая солома на волчьей яме не тронута.

– Господи, за что? – И тут Строган призадумался. В чудеса он не верил, значит, кто-то из своих, тот, кто знал про лаз и про золото в свечах. – Неужели жена? Убью тварь!

В монастыре всё шло своим чередом. Военное положение введено не было, однако всё чаще можно было заметить вооружённых воинов, присланных состоятельными людьми для оберегания сокровищ, свозимых в обитель как в банк. Официально, процентов за 'депозитные ячейки' не требовали, так, скромное пожертвование, соизмеримое с вкладом. Зато и гарантия давалась весомая – защита свыше, и что не маловажно, крепкие каменные стены. Не каждый предводитель враждебной армии рискнёт грабить храм Господень, тать – так и подавно. Но, в данный момент, вероисповедание противника не препятствовало разбойным действиям. В приграничных областях, православные священники договаривались с католиками о нейтралитете некоторых церквей. Например, как в Пскове. Неофициально, конечно, что давало возможность не только сохранить произведения зодчества, но и скромные накопления властей предержащих. Всё изменилось с момента создания банков. Ростовщики, ссужавшие деньги на содержание войск, требовали погашения долгов, а где взять серебро, чтобы быстро и сразу? Запылали православные храмы, под предлогом искоренения ненавистной веры. В разграбленном Константинополе ослы падали с ног, из-за тяжести вывозимого груза. Вот и не противился настоятель присутствию вооружённых лиц.

Гаврила Алексич привёз своему двоюродному брату три десятка дружинников. За себя и за Сбыслава, с радостью встречая нас, думая, что подвезли подкрепление. Орденские шайки стали замечать в тридцати верстах от монастыря, а сил на ответную вылазку было недостаточно. За час до нашего приезда прибежал смерд из близлежащей деревеньки, поведавший, что жителей вяжут, а домишки – скоро придадут огню.

– Лошадей нет, так бы выбили немца. – Алексич ходил по келье, нервно сжимая кулаки.

– За гребцов говорить не буду, но со мной восемь бойцов. – Ефрем в это время сдавал очищенное от воска золото и взвешивал серебро. Расчитывать можно было только на охранников, нанятых для сопровождения каравана в Смоленск, ещё летом.

– Схизматиков пять десятков, твои восемь, да мои …, одолеем. Пошли, смерда расспросим, должен же он скрытые подходы к деревне знать. – Гаврюша перекрестился на образ и скорым шагом направился во двор, где отпаивали, горячим сбитнем гонца.

Рассказ смерда особо не удивил. Рано утром деревню окружили, жителей согнали к дому старосты, и начался грабёж. Странно было лишь то, что на запястьях гонца ссадины, как будто связан он был.

– А как сумел улизнуть, если деревню окружили? – Вопрос задал Гаврила.

– Сам не знаю, пока бежал всё молитву читал. Господь и подсобил. – Однако креститься гонец не стал.

– Значит, в полоне ты не был? – Сомнения в правдивости смерда начали нарастать.

– Нет. Сказал же, убежал я. – Глазки сельского жителя забегали.

– Гаврила Алексич, ты на руки его посмотри. Ничего не замечаешь? – Сабля выскочила из ножен, и остриё клинка коснулось шеи гонца. Шапка слетела с головы смерда, на макушке был виден отчётливый след запекшейся крови.

– Христом Богом прошу! Простите православные. Заставили меня. Жена и пятеро детишек у них. Убить грозились, если в монастырь за подмогой не побегу. – Смерд упал на колени, сабля лишь чиркнула по бороде, однако раскаявшийся крестьянин не обратил на это внимания.