Диалоги - Евгений Сатановский

На самом деле, если бы не было пособий, огромная масса этих людей никогда в жизни не поехала бы в Европу. Чего они в Россию-то не едут, на самом деле? И кстати, почему их нет в аравийских монархиях? Туда вроде и идти поближе. Не надо плыть через море. Сирийские лагеря беженцев в Иордании есть? Есть. Народу в них сотни тысяч, если не миллионы. Пересеки границу – и вот уже Саудовская Аравия. Километров пятнадцать-двадцать. Но там же никто не ждет. Никто не обнимет, не даст бутылочку воды. И если не расстреляют, так еще спасибо скажешь, если сядешь в зиндан на полурабских условиях.

Европа не способна ни на что. Те европейские страны, кому пришлось принимать беженцев, брошены на произвол судьбы. Просто брошены. Прекрасная демонстрация европейского единства – вот такого, как оно есть. Шенген рассыпается на глазах. В 2015 году Германия приняла более миллиона беженцев. И что, она каждый год будет принимать по миллиону? По два миллиона, по десять миллионов? Сколько надо людей запустить в страну, чтобы она уже не радовалась так сильно?

Так что складывается четкое ощущение, что уже в обозримом будущем никакой единой Европы не будет. Будет Европа с жесткими государственными границами. Иначе не получится ничего. А что тогда будет собой представлять этот Евросоюз? Когда ввели евро, я задавал своим европейским партнерам, коллегам и просто знакомым один вопрос: «Ребята, а вам от этого хорошо? Вот не кому-то в Брюсселе, не теоретическому европейскому единству. Мы тоже помним про дружную семью советских народов. Вам в Греции, вам в Германии, вам в Австрии – хорошо?» Все ответили: «Плохо». Не было ни одного обывателя, который не сказал бы, что цены выросли. И выросли иногда в разы. И услуги подорожали.

Тогда кому от этого стало хорошо? Да в общем, никому. Ну, то есть некоторой довольно большой группе лиц, конечно, стало хорошо. Тем, кто этот проект придумал и осуществил. Сегодня выясняется, что Европа не состоялась с точки зрения свободы передвижения. Что либеральные ценности превратили ее во вкусную приманку. Но она же не может вместить в себя весь мир. Или полмира. Или даже куда меньшую, но значительную часть.

Но Европа рассыпается на глазах по регионам не только поэтому. Она задыхается под ворохом инструкций Еврокомиссии, которые в бешеных количествах производит Брюссель. Например, о температуре приготовления пиццы в Италии, которая не должна быть выше нормы в двести-двести пятьдесят градусов. Всю жизнь на пятистах делали! А в Германии это запрещено. Значит, теперь и в Италии нельзя. О том, в каком регионе какую сельскохозяйственную культуру выращивать, а какую не выращивать. Да ее там две тысячи лет выращивали, еще с римлян! Там сорта, которых больше нет в мире нигде! В той же Италии, в Испании. Но нет, нельзя. Квоты переданы другой стране.

Люди постарше отлично помнят, как это было в Советском Союзе. Как в Москве утверждали латвийские рецепты тортов, и как латыши из-за этого бесились. Как меню ресторана в Тарту или в Таллине тоже надо было утверждать в центре. Все было централизовано до предела. И теперь то же самое мы видим в Евросоюзе. Вплоть до дико смешных вещей типа норматива на кривизну бананов, который вроде бы уже отменили.

Иными словами, это такой всеобщий маразм, бюрократия, дошедшая до фантасмагорического состояния. И вдобавок к этому все, что делают сейчас европейские политики, нацелено на то, чтобы похоронить имеющиеся плюсы Европы. Свобода передвижения, это здорово, да. Когда она есть. А когда ее де-факто нет? Когда ты не можешь выйти на свою чистенькую, вымытую вчера с мылом улицу, потому что ее забил народ, пришедший оттуда, где представление о санитарии и гигиене, мягко говоря, слабое. Или, может, оно и есть, это представление, но – война, беженцы, как-то не до того… Надолго ли хватит терпения? И что, кроме деклараций, от Европы останется?

Я очень много говорил с людьми, которые пытались мне объяснить, что такое интеграция России в Европу. Но так до сих пор и не понял – где плюсы? Нет промышленности, нет сельского хозяйства. Нет ни черта, кроме того, что ты рынок европейских товаров. А тогда в чем смысл? Непонятно. В свое время я пытался найти промышленность в нежно любимой Венгрии. Вот в Чехии, наверное, какая-то промышленность осталась, если немцы ее купили. А в Венгрии – нет. Нет больше «Икаруса», который был гениальным автобусом для российского, да и не только для российского рынка и мог бы замечательно ходить до сих пор. Нет Чепельского комбината. Нет ни черта. Что, плохие были автобусы «Икарус»? Нет уж, позвольте усомниться. Львовские и правда были не очень, а вот «Икарусы» хороши. Так в чем тогда смысл единой Европы на самом деле? Убить конкурента и оставить свое производство?

Яков Кедми: В самом начале, когда организовывался Европейский союз, было Европейское объединение угля и стали. Общий рынок. Иными словами, было здоровое зерно. Страны с похожими экономиками, взаимно дополняющие друг друга, могли объединить те или иные экономические правила для того, чтобы общий продукт был больше и лучше, чем у каждой из стран в отдельности. И на определенном этапе это работало. А дальше экономические расчеты были отброшены в сторону в угоду политическим. И страны с разным менталитетом, с разной физиологией и культурой экономики, мало того, с разными финансово-экономическими системами вдруг стали лепить в одну кучу. И навязывать им общие законы, которые не подходили ни там, ни здесь.

Евгений Сатановский: Поставить рядом, к примеру, Австрию и Болгарию – разница колоссальная. Хотя находятся они неподалеку.

Яков Кедми: Такая уравниловка всегда работает плохо. Тем более плохо, если единая валюта, которая больше отвечает экономическому положению Германии, вводится и в экономически слабых странах. Ведь оттого, что их взяли в Евросоюз, они не стали экономически сильными сами по себе. Тогда начинается и ломка цен, и ломка экономической целесообразности. И то, что было нормальным при ценообразовании в национальной валюте, становится абсолютно нецелесообразным и неэффективным при другой валюте, при других финансовых расчетах, при других экономических и налоговых законах, которые хороши для одной части Европы, но смертельны для другой.

Евгений Сатановский: Но это означает, что Шпенглер был прав, и «закат Европы» сейчас как раз и начинается.

Яков Кедми: Все это больше похоже на колонизацию одних стран Европы другими. Но колонизация никогда не шла на пользу тем странам, которые колонизировали. Эти страны высасывают. Так и Западная Европа высасывает квалифицированную рабочую силу других стран. Перераспределяет экономики. И ничего не добавляет, ставя экономически слабые страны на своеобразную дотацию. Но таких стран становится все больше и больше. Многие более серьезные экономики этого не выдерживают – как испанская, итальянская, французская, – и тоже становятся дотационными. Если к этому прибавить всякого рода спекуляции и раздувание финансовых пузырей, то все еще больше усложняется.

Европа сейчас находится в странном положении. Она накопила огромный интеллектуальный потенциал. Самый большой в мире. Великолепные технологические, технические, научные, образовательные способности. И все более обостряющиеся внутренние противоречия в экономике. Все более бездарное национальное руководство. Все более объединенное, парализующее каждую страну в отдельности общеевропейское руководство. Проблемы из-за конкуренции и «холодной войны», к которой европейцы не имеют отношения, между Соединенными Штатами, Китаем и Россией на фоне усложняющейся международной обстановки. При этом Европа, как уже говорилось, не в состоянии принимать правильных решений. И весь уникальный культурный, технологический, научный запас, который Европа скопила за последнее тысячелетие, сводится на нет бездарным руководством и потерей способности самостоятельно принимать нужные самой Европе, а не кому-то другому, решения.

Спасение Европы скорее всего придет с Востока. Сама она не сможет выдержать те потрясения, с которыми столкнулась. Благодаря Китаю и Европа, и весь остальной мир вышли из кризиса 2008 года. И вероятно, теперь Европе придется все больше и больше интегрироваться с Азией. Или каждой стране по отдельности, или всем вместе. Потому что будущее экономики – к востоку от Европы, а не к западу. Может быть, придется все-таки отказаться от единых европейских законов. От единой Европы. И координация между отдельными странами будет на два порядка меньше. Но и не надо!

Евгений Сатановский: Зато вернут себе гибкость.

Яков Кедми: Не будет чисто политического диктата одних стран Европы в отношении других. И тогда развитие каждой страны в экономическом объединении все-таки будет идти на пользу каждой стране в отдельности. А не одним странам за счет других.

Пока этого нет. Но, вероятно, Европа к этому придет, потому что на нее надвигаются все новые и новые экономические потрясения. Сегодня, кроме старых проблем, это прежде всего новые проблемы с беженцами. С миллионами беженцев. Вдобавок – проблемы из-за различных неразумных экономических мероприятий, наподобие санкций против России. Кроме того, на шее Европы сейчас сидит абсолютная черная дыра, которая называется Украиной, – Путин совершенно справедливо повесил Украину на шею Европе. Плюс – слабая дотационная экономика большинства европейских стран. Чем южнее, тем хуже. И Греция, о которой еще вчера все говорили и проблем которой все боялись, по сравнению с сегодняшними проблемами, а особенно завтрашними, покажется детской игрой. А уровень руководства неадекватен проблемам, стоящим перед Европой. Как политическим, так экономическим.