Дорогая, я дома - Дмитрий Петровский

– Ну что, давай встретимся? – предложила она.

– Давай, – сказал я, – а мужик твой что?

– Какой мужик?

– Ну этот, с которым ты на приеме… Манфред, что ли?..

– А-а-а-а… Я уже и не помню, как его зовут! – засмеялась она. И потом еще долго подкалывала меня тем, что я всех называю «мужиками». А я все равно называл – мне по фигу, кто он там такой и какая у него должность. Мужик – не баба.

Мы вместе поужинали. Терпеть не могу девчонок, которые ломаются и отказываются от еды, типа они на диете. Никакого кайфа куда-то с такими ходить. С этой все было нормально – она хорошо ела и пила тоже что надо. И кстати, настаивала на том, что сама заплатит. Я ужасно не хотел, но это спасало, потому что на работе мне платили плохо.

В колл-центр меня устроил дядя. Тот самый, через которого я попал в Израиль. Он очень просил не рассказывать, как оно было на самом деле с Израилем – вот я и лепил коллегам, и Максу, моему напарнику, горбатого про благородного добровольца. А потом, когда Европейский союз принял закон о полной демилитаризации и мы, доблестные воины Бундесвера, разъехались по домам – тогда я и оказался здесь. Как бы то ни было, я сразу знал: это ненадолго. А как только увидел своих руководителей – понял, что если там была война, то тут – просто гражданская разводиловка.

Они, считай, набрали сотню ребят с улицы, по-быстренькому, за две недели, научили управляться с программами по бронированию билетов, а потом предложили «Дойче Люфттранспорт» отвечать на их звонки и клиентов ихних обслуживать. Не знаю, чего там их главному наговорил наш главный, Фельдерман – не иначе наобещал экономию и золотые горы, – но тот согласился. Еще я слышал, что согласился он с тем условием, чтобы колл-центр был в Германии. Ну, типа, поддержать экономику. И наши покивали, но на самом деле втихую открыли второй колл-центр в Касабланке и часть звонков отправляли туда, а нас заставляли за грошовые сверхурочные, которые еще и вовремя не платили, обучать местных, совсем тупых арабов, по скайпу правильно отвечать на звонки. Я отказался – сказал, у меня нет учительского таланта. Но дело не в этом, конечно. Не могу я за просто так болтать с арабами, которых буквально несколько месяцев назад еще ставил под автомат.

Я там отдохнул – девчонки, столовка, работа непыльная. Все было окей, пока не начался этот долбаный кризис.

– Кризис, – говорил один из директоров, – нас не минует. Я только что видел цифры за полгода – они чудовищные. Так что готовьтесь, будет плохо…

Фельдерман, который про кризис толкал, был самый большой мудак. Толстый и маленький, в очках, председательствовал в какой-то еврейской организации, все время тусовался, изображал культурного – а сам жлоб жлобом. При других, чужих директорах, кидал километровые понты насчет того, какой у него великий бизнес и какой он магнат, а с нами, просто сотрудниками, корчил рожу и говорил, что денег нет совсем. У него это, клянусь, одновременно получалось – и что они есть, и что их нет. Он себе спортивный «БМВ» купил, как кризис начался.

Второй, его братец, жил где-то в Испании и появлялся редко. Ничего, нормальный мужик, хотя видно было, что ему эта вся история по барабану. Третьей была тетка, госпожа Луках, она к началу кризиса себе «Мазерати» прикупила. Она на молодых парней поглядывала, и я думал еще – а что если… Но потом противно становилось, как только представлял.

Да, а четвертый – четвертый, типа, помешан был на здоровье, на полезной еде и прочем. Он руководил финансовой частью, бухгалтерией – и к нему все ломились, когда с баблом были проблемы.

В общем, с той девчонкой мы познакомились удачно. Денег у меня не было. Дядя иногда помогал, но не все же к дяде ходить. А ей я иногда звонил, спрашивал, нет ли чего поесть. Приходил, сам готовил. Выпивали, забирались в постель. С ней классно было, она все умела, в постели. Даже жалко было, когда я того старого мужика вспоминал на приеме, – ее то есть жалко.

Я ей тоже помогал. У нее кошка дома жила, и эту кошку надо было кормить, когда она уезжала. Без понятия, куда она все время ездила – то на пару дней, то надолго. Она дала мне ключ от квартиры и перед отъездом просто звонила. У нее классная квартира, недалеко от моей работы, я там иногда даже на ночь оставался.

А потом она исчезла. Неделю нет, другую. Я захожу, кормлю кошку. Сплю иногда. Вот и теперь поехал посмотреть, что да как…

* * *

Вот представьте: ночью, в теплой стране, где со всех четырех сторон море, где ночью теплынь и небо не плоское, а огромной звездной чашей, и в центре – ты. Стоишь в карауле, ходишь по бархану над аэродромом – и в темноте вертолеты с обвисшими лопастями кажутся такими же барханами. Куришь, смотришь на сонно вертящуюся антенну на контрольной вышке. И вот когда хочешь уже присесть, покемарить, опершись на автомат, – со стороны границы, из темноты, сквозь колючку, на тебя вдруг прет, ломит что-то непонятное и опасное. И когда уже вскидываешь автомат, переводишь на очередь и готовишься палить, без прицела, «битым полем» – оно выпрыгивает из темноты, путаясь в юбках, чем-то звеня – такой колобок: черные волосы по ветру и глаза в пол-лица.

Оно падает под ноги и просит – по-арабски, на иврите, – а потом, когда видит белое лицо, просто повторяет: «Хелп, хелп!»

Я кое-что знаю по-арабски. Руки вверх, к стене, документы. Она выполняет только первое. Стены тут нет, и документов, видно, тоже нет. Надо вести ее на базу – и я тычу между лопаток автоматом, толкаю вперед, говорю «иди». Она идет, юбка метет песок, босые ноги мелькают, и она часто поворачивается ко мне – и у нее такие огромные, умоляющие глаза, такой прямой тонкий нос и такие пухлые губы. Говорят, на ресницы красавиц можно класть спички. А ефрейтор из Хайфы хвастал, что на ресницы его подруги можно положить стреляную гильзу от пистолета. Она оборачивается еще раз, и я понимаю, что ефрейтор не врал – на ее ресницы гильза ляжет спокойно. И чем ближе