Дорогая, я дома - Дмитрий Петровский

бокала, выключил музыку и, проходя мимо отцовского столика, забрал зайчика. Потом перешел длинную сцену гостиной и потушил свет – белая шкатулка погрузилась в темноту. Завтра будет новый день. Завтра – его день рождения. Завтра никто не отнимет подарка, спрятанного в бархатной комнате, – ни немецкий бомбардировщик, ни наглый русский парень, ни эгоистичная, жадная девчонка.

Она уже шесть лет живет у меня, и гостиная моя сейчас пуста, но что мне гостиная – я выпью вина, надену свежую рубашку, спущусь в подвал – с цветами, как мой отец. Она будет ждать меня – каждый раз, когда спускаюсь вниз, я чувствую ее, а она чувствует меня – сквозь двойную железную дверь, сквозь звукоизоляцию и бархат. Мы дрожим навстречу друг другу, когда я останавливаюсь у двери и набираю код. Раз-два-три – считаю я, стоя у пока еще закрытой двери.

Вы замечали, что врать в ответ на вопрос, откуда у тебя деньги, очень трудно… Гораздо труднее, чем, например, врать о том, где шлялся всю эту ночь… Вот, например, ты зарабатываешь тем, что потрошишь банкоматы. Или угоняешь в Польшу машины. Или торгуешь коксом. Или тупо гробишь людей за деньги, как я. Короче, делаешь что-то, что почти для всех неприемлемо, а для тебя – ну как бы уже почти нормально.

И тут, конечно, начинаются вопросы. Все лучшие твои друзья, чисто по-доброму, не могут удержаться и спрашивают: а откуда у тебя столько денег, ведь ты не работаешь! А твоя девчонка устраивает тебе сцены, потому что ты иногда отключаешь телефон и на время исчезаешь… И еще – тебе звонят странные люди и приходят странные письма. Обо всем об этом приходится врать, глупо и неубедительно, путаться в своем вранье – и в какой-то момент ты понимаешь, что больше не можешь. И когда тебе звонит очередной друг – ты просто не берешь трубку. И девчонке своей больше не звонишь. И вообще понимаешь, что с людьми, которые каждый день ходят на работу и подают налоговые декларации, тебе говорить уже особо не о чем. Ты оказываешься типа как в космосе, который такой огромный, пустой и весь – только для тебя. Макс, мой бывший друг, сказал бы, наверное, что такова жизнь недочеловека. Или околочеловека. Или сверхчеловека – я не помню. Он, Макс, был гораздо умнее меня.

Арно Больдт, без определенных занятий

Исчезновение

Взял бабло со стола – и пошел из кабинета, мимо сотрудников, приемной, секретарш и дальше – к лифту. Нацепил по дороге куртку, воткнул в уши плеер, побренчал молниями – не поминайте лихом, девчонки-мальчишки… И так я засиделся в этом вашем колл-центре, за этим вашим паршивым телефоном. Сейчас выйдем на воздух – и первым делом закурим, а потом посмотрим, что там у нас с жильем.

Нажал на кнопку айпода, и в ушах заиграла моя любимая «Guns of Brixton» Clash. Сколько ей лет – а все равно лучшая.

When they kick at your front door

How you gonna come?

With your hands on your head

Or on the trigger of your gun?

Круто выйти из душного офиса на свежий воздух. Еще круче – выйти навсегда, зная, что не вернешься. Еще круче – с пачкой бабла в кармане, наконец-то выданного. А вспомнить глаза этого управделами, этого червяка в директорском кресле – так и вообще ничего больше не надо для счастья.

Скоро зима, люди одеваются все теплее, дыхание становится паром – неважно, куришь или не куришь. По Кохштрассе все эти клерки, журналисты, страховщики топали к метро. Навстречу прошла официанточка из нашей столовки, улыбнулась мне, а я ей. Если по-хорошему подумать, прощаться жалко именно с этими секретаршами, продавщицами, официантками – они здесь такие все опрятные, красивые, приветливые. В Израиле я совсем отвык от таких девчонок.

У метро остановился докурить. Посмотрел, как они там все шаркают по лестнице, поднимаются, спускаются, ждут поезда – и пошел на другую сторону – к стоянке такси. Будем жить как белые люди. Теперь могу – хоть каждый день. И пока таксист спрашивал, куда ехать, а я искал бумажку с адресом, я вдруг подумал – зайти еще раз к этой пропавшей русской. Вдруг объявилась? Я бы долг вернул, купил бы что-нибудь приятное, и вообще – просто завалились бы с ней в постель. С ней хорошо – ну, почти как с той, в Израиле… Короче, я назвал ее адрес.

* * *

Колл-центр, если кто не в курсе, – это такое место, куда вы звоните, если что-то не так. То есть вот вы купили билет на самолет «Дойче Люфттранспорт», а вам приходит на мейл сообщение, что рейс переносится на следующий день. И вы звоните по телефону, который указан у них на сайте, в полной уверенности, что попадете в офис авиакомпании. Но это не так, вы попадаете к нам, ребятам, которые умеют бронировать и перебронировать билеты и знают наизусть готовые фразы типа «Добро пожаловать в сервис-центр „Дойче Люфттранспортгруп“, меня зовут Арно Больдт» или «К сожалению, по соображениям безопасности ваш рейс отложен. Мы приносим свои извинения». Ну и вы, конечно, побухтите-побухтите и положите трубку, полетите в другой день – хотя рейс отменили просто потому, что на него продали недостаточно билетов, а гонять пустой самолет туда-сюда нерентабельно. И мы – это не «Дойче Люфттранспорт», а «Дойче Люфттранспорт» платит нам за то, что мы вас грамотно сливаем. Точнее, платит нашим хозяевам, братьям Фельдерманам, господину Надману и госпоже Луках…

Короче, я бы там и дня не остался, если б не девчонки.

С девчонками у меня все нормально. В колл-центре этом была куча молодых, и от всех них, особенно от тех, что с иностранных линий, было ощущение, что мужики о них просто забыли. Я как только пришел туда, еще с израильским загаром, считай, с войны, из казарм – сразу понял: мне тут будет лафа. Я с ними и на дискотеки ходил, и на корпоративные вечеринки, и на свадьбе даже был на одной. А на одной такой вечеринке я и увидел эту рыжую.

Она, с виду вся такая свежая, была с каким-то старым, но, видимо, важным мужиком, которому Летиция, наша замдиректора, пыталась что-то впарить. Мужик говнился, Летиция наседала – а я и эта русская были как бы не при делах.

Я стал с ней разговаривать