Другой мир за углом (сборник) - Александр Шорин

– Давайте, давайте свою писанину! – директриса едва удостоила меня взглядом, совершенно проигнорировав традиционное приветствие, и уставилась в написанные мной строчки так, будто я ей принес чью-то анонимку в её адрес. Дойдя примерно до третьей строчки, она подняла на меня негодующее лицо и слегка приоткрыла рот…

Однако чем она осталась недовольна в моей статье, я так и не узнал – в этот момент словно чья-то невидимая рука стальными тисками сжала моё сердце и я, каким-то шестым чувством осознав, что оно больше не бьётся, с легким вздохом упал куда-то набок, на миг потеряв всякий контроль над своим телом. Сознание почему-то оставалось совершенно ясным – я, так и не почувствовав удара, тупо взирал на ножку письменного стола, обречённо думая о том, какой переполох вызовет сейчас мое падение.

Это длилось целую вечность. Тишина заполнила меня без остатка, боль куда-то ушла, а затем вернулась вновь, но слабее. В этой тишине я почувствовал частые-частые удары своего сердца и холодный пот, стекающий вниз по спине. Я как мог поспешно вскочил на ноги со словами: «Всё в порядке, не беспокой…», и остолбенел – директорша сидела неподвижно, как статуя, уставив свой негодующий взор в то место, где я сидел до своего падения. Я осторожно дотронулся до её руки – та была теплой, но какой-то безжизненной. Взгляд её был осмысленный, но какой-то замороженный.

В панике я рванулся к двери, распахнув её резким движением. Дверь глухо ударилась обо что-то твердое. Я протиснулся в щель и увидел одну из сотрудниц Дома культуры (Ирина, кажется), наклонившуюся к двери.

ПОДСЛУШИВАЛА ЧТО ЛИ?

Она была также неподвижна. В панике я, обогнув её, вылетел в коридор – тот был полон восковых статуй, выглядевших до абсурдного неестественно: в конце коридора техничка с ведром в руке сморкалась на ходу в видавший виды носовой платок, а в двух шагах от нее миловидная девушка, наклонясь, поправляла туфель.

Я прошел на лестницу, где обычно курили, доставая сигарету. Здесь картина была ещё интереснее – парень в зелёном пиджаке держал в вытянутой руке зажжённую спичку, а девушка, слегка наклонясь, утопила в этом огоньке кончик своей сигареты. Огонёк стоял совершенно неподвижно…

Что-то меня отвлекло, «выбросило». Шары сидели кружком и чего-то там «сюсюкали», на капитане не было лица. Я почему-то обозлился и меня понесло…

…»Что? Что делать, что?» – эта мысль неотвязно преследовала его, как муха, жужжащая и бьющаяся в стекло. «ЧТО?».

То, что жизнь состоит из полос – черных и белых – он знал давно, привык неудачи переносить стоически и радоваться подаркам судьбы, но события последних месяцев перевернули всю его жизнь.

Как игра с дьяволом: первый же бросок костей – и пара черепов, перекрещённых костями. Не забыть никогда, как безнадёжен был голос профессора, который ещё вчера шутил с ним, рассказывая всякие байки: казалось, профессионализм в тот момент уступил место простому человеческому состраданию.

«Год, два, может быть… Бывали случаи, когда три, даже пять… Мой совет – немедленная операция. Шансов мало, но без неё – вообще никаких. Это я тебе, парень, уже просто по-дружески… Нужно обязательно лечь на дополнительное обследование…».

Его руки – уверенные руки хирурга – сейчас были такими же безнадёжными, как голос. Безнадёжная сигарета в безнадёжных пальцах, безнадёжный стол с отвратительным телефонным аппаратом безнадёжно черного цвета.

…Он тогда нашел в себе силы собрать в сумку диктофон и свои журналистские блокноты. Даже улыбнуться: «Чёрт дёрнул пройти обследование, жил бы себе спокойно… Нет, нет, спасибо, что сказали, я не хотел… Да, да, обязательно. Обязательно пройду. Да, конечно, все понимаю. Да, да, ДА!».

Потом пил в одиночестве отвратительную, тёплую водку (как это по-русски!) и рассматривал с отрешённостью руку, державшую стакан. Эта рука уже казалась какой-то чужой. Невольно представилась рука скелета из третьесортного «ужастика».

Жизнь выбивалась из-под привычного контроля, логики планирования.

Уйти, убежать, уплыть, улететь. Разбросать, раскидать, сжечь мосты. Так легче терять.

Второй бросок – пара шестёрок на бис: новая работа, друзей побоку. Ветром всех расшвырял – любимую на Запад, друга – на Восток. Одиночество, зарплата – на еду и выпивку, плюс жильё. Живи – не хочу. Точнее – умирай.

НЕ-ХО-ЧУ. В том то и дело, что не хочу!

И вот один. Всё удалось, но… испугался. Впервые в жизни так сильно испугался, что заметался. Чего? Сам не знал, пожалуй. Просто как фобия – не хочу и всё. Исследовать свои желания и поступки к тому времени я уже зарекся…

Меня «выбросило» снова. Ощущение: вывернут наизнанку. Я взглянул на «зрителей» – их не было. Капитан молча показывал мне на нашу шлюпку. Я вяло доплёлся до неё.

Неужели война? Про себя я ругался, обзывая себя то Еленой, то троянским конём. Так и не выбрал.

…Спал я долго, без сновидений. Так спят после тяжелой физической работы. Разбудил звонок капитана.

– Мне зайти? – спросил я у него.

– Не нужно, отдыхай. Вечером – ко мне.

– Зачем? – я не удержался.

– Зачем, зачем… Вторая попытка.

– Им… Им понравилось?

– Нет. Но они хотят ещё.

Ах ещё?!!! Ну я им выдам!

Я лихорадочно сел за наброски. У меня была идея – из произведений многих авторов беря по несколько абзацев или даже строчек и сочиняя «мостики», составить что-нибудь осмысленное и интересное…

Стоп! Я осознал свой «прокол»: как может быть инопланетянам понятна какая-то там «опухоль мозга»? Нужно что-то… что-то вечное, как у классиков. Что?

Любовь, например. Ревность. Или что-то в этом духе. Накидал в качестве сюжетного наброска что-то совсем уж непонятное:

…В. соблазняет Н. по заданию М. Этому М. это очень важно, т.к. Н. «избранная» – та, через которую в Мир может прийти Ч.

«Мешающие» факторы – С. (который её любит) и, в какой-то мере, сама Н…

Мура, конечно. Но ничего лучшего в голову не приходило. Главное – чтобы был соблазн, ревность, любовь и т.д. …

Тут мне на плечо легла тяжелая рука.

– Что, готов, писатель?

– А?

– Извини, я воспользовался капитанским доступом в твою каюту. Нам пора.

– Каша в голове, – пожаловался я в катере.

– Каша так каша… – неожиданно легко отреагировал капитан. – Откуда ты знаешь, что им нужно? Меня другое волнует – понимаешь, с Землёй никакой связи уже около суток. Боюсь, что плохи наши дела. По сути, мы просто тянем время. Так что давай… работай.

«Шаров» на этот раз было около десятка. Я на них даже не взглянул. Сел за свой «компьютер» и погнал по полной. Ух, развернусь! Для начала я решил описать образ девушки – чтобы им было понятно, о ком идет речь.

…Волосы – вороново (воронье?) крыло, карие глаза пытаются спрятаться за стеклышками очков, нежный овал лица с неожиданно волевым подбородком с ямочкой, над верхней губой – легкий пушок волосков. Кожа с оттенком лёгкого загара, походка – иноходь (иноходец!), движения удивительно мягкие, голос не слишком высокий, но чистый. Фигурка тоненькая и хрупкая, веет чем-то восточным и пряным.

В её комнате царил беспорядок, который вежливые люди называют «творческим», а зануды именуют «бардаком». Она выплывала навстречу в лёгком халате, ошеломляя при этом какой-то странной обнажённостью, которая, кажется, проглядывала бы в ней даже через зимнюю шубку. Сигарета, зажатая длинными пальцами со свежим маникюром, её ничуть не портила, даже придавала какой-то необычный шарм…

«Портрета» мне показалось мало – я решил описать противоречивость женской натуры:

– Значит так: первую из них зовут Матильда, – она смотрела на меня лукаво. – Тебе здорово повезло, что она проявляется чаще остальных, потому что именно она говорит тебе: «Люблю, сю-сю» и всё такое прочее. Она – лентяйка и неряха, но зато очень добрая.

– А как зовут ту, которая устраивает ссоры? – я смотрю на неё насмешливо, стараясь подыграть этой очередной шутке.

– О, это страшная личность! – она старается придать своему лицу серьёзное выражение. – Мало того, что это редкостная стерва, так ей ко всему прочему доставляет удовольствие унижать других людей (тебя, в частности!), делать им всевозможные гадости. Её зовут Кларисса.

– Это всё?

– Нет, конечно. Опять ты меня недооцениваешь! Третью зовут Джейн. Это та, которая работает – например, может сутки просидеть за компьютером, занимаясь вёрсткой твоей дурацкой газеты…

– Ну, во-первых, не только моей…

– Не перебивай, а то срочно стану Клариссой! Есть ещё последняя, четвертая. Это та, которая все бросает и начинает заниматься уборкой в доме. К счастью, эта дура появляется настолько редко, что у неё даже нет имени…

– Так значит, – я подхватил её на руки и закружил, – ты едина в четырёх лицах?