Другой мир за углом (сборник) - Александр Шорин

На улицах особенно опасны бритые с битами: они, сволочи, не курят и не пьют. Они бегают хорошо. Вот такие вот как они, не далее чем вчера, двоих наших отправили в реанимацию…

Мы тихонько присели в тёмном подъезде. Здесь сыро, здесь воняет мочой, но нам хорошо: нет сзади топота ног, нет истошных криков: «Вон они! Держи их!!!».

Я произношу риторическую фразу:

– А ведь хорошая была идея!

– Хорошая, – вздыхает Валерка.

Оба мы знаем – верни всё назад, и ни за что бы мы не оказались в числе тех, кто сейчас живёт в охраняемой зоне, а на улицах бегает от бритых гопников. В конце концов… их можно понять: повернись всё иначе, может быть мы с Валеркой сейчас тоже бы ловили… таких, как мы.

Всё гениальное просто.

Как просто заменить и радио, и сотовые, и доступ в Интернет, всего лишь мазком оранжевого маркера. Шлёп – и всё: через десять минут на коже никаких следов, а обладатель оранжевого мазка может усилием мысли переключать у себя в голове радио, входить в Интернет, звонить по телефону…

Мы-то кто? Мы всего лишь рекламировали эту услугу и распространяли её. Мы – те, кто ставили метки этим маркером.

Тогда, когда всё это началось, ведь никто и предположить не мог, что стереть след маркера невозможно, хотя учёные и бьются над этим.

…И дело даже не в спаме, которым заваливают наших клиентов, и даже не в том, что любой из них может теперь быть прослежен посекундно: хоть полицией, хоть собственной женой… (Кстати: эта долбаная полиция сквозь пальцы смотрит на то, как бритоголовые ублюдки нас бьют!) …Дело в том, что единицы (единицы!) могут усилием мысли эту хрень отключить хоть на минуту: и во сне, и на работе, и во время секса… всегда их (да что ИХ, ведь нас-то, НАС тоже!!!) преследует поток информации. Некоторые, правда, бегут в тайгу или в Гималаи, где, по слухам, ещё нет хорошей связи, другие смирились… Но есть третьи – и их много! – это те, которые просто нас бьют.

Где-то в глубине моего мозга раздался голос начальника: «Чем вы там заняты? Сегодня у вас девять подключений, а сделано только два!». Ему, козлу, хорошо, он не выходит из охраняемой зоны и не бегает от гопников…

Впрочем, думается мне, очень скоро все устаканится, и мы снова станем представителями очень уважаемой профессии. Все это ненадолго, надо только немного подождать.

А может… Может тоже махнуть в Гималаи? Махнем, а Валерка?!!

– Отдохнул? – спрашиваю я у напарника. Тот кивает.

– Ну, тогда вперед!

Связь – наша профессия.

Про сильный ветер

– Господи, что здесь произошло? – Марк, командир корабля “Омега-6”, хрустел ботинками по мелкой бетонной крошке. – По всем координатам здесь должен быть Нью-Йорк, а в реальности – пустыня. И ни радиации, ни воронок взрыва…

Руку поднял метеоролог:

– У меня есть предположение, капитан.

– Слушаю.

– Мы исключили вероятность исчезновения человеческой цивилизации из-за атомного взрыва, химического воздействия, экологической катастрофы… Мы исключили все причины, достойные внимания, так?

– Так.

– Мы забыли самое простое.

– Что?

– Известно, что если идеально обработанный бильярдный шар увеличить до размеров планеты, то на ней окажутся куда более высокие горы и глубокие впадины, чем на Земле.

– Ну и…

– Ну и представьте себе, что человечество – это мелкая пыльца на поверхности этого шара. Дунь – и нет её…

– То есть причина…

– Ветер. Просто сильный ветер.

Крушение мечт

Вот и осень, и снег в окно стучится,

Вот и осень, и улетают птицы.

Вот оторвался от земли

Последний журавлиный клин…

Делать нечего, да и не хочется ничего. Осень. Зябко.

Мысли, как сонные мухи, ползают, шевелятся в голове, попискивают, цепляются одна за другую. Им хочется чего-то – чего? Нового? Необычного? Яркого?

Каждый день одно и то же: ходить в школу, есть, спать, читать книги, поливать цветы, слушать новости, прибираться в квартире – сегодня, завтра, послезавтра, через месяц, через два… И больше ничего! Как люди не сходят с ума? Как глупо, бесполезно утекает жизнь…Мечтается о чем-то далеком и прекрасном: о голубых мерцающих звездах далеких галактик, о дальних странах, о полных приключений путешествиях по Земле, о пиратских сокровищах и необитаемых островах, о сказочных балах в старинных замках, о параллельных мирах, о полете на ковре-самолете, об экспедициях в морские глубины в поисках затерянной Атлантиды…

Маша, зевнув, села на кровать. Взглянула на телевизор, надоевший ей своей крикливой, пошлой болтовнёй. Он сердито молчал, надув серый стеклянный живот.

Как же так? – думала она. – Почему детские мечты развеиваются? Почему, перешагнёшь 16 – и вытесняет всё «взрослая» жестокая практичность, стремление к стабильности и спокойствию? Работа с оплатой «максимум» и усилиями «минимум», автомобиль, квартира, выгодный брак, дорогая мебель, модная одежда отгораживают душу от наивного, но такого прекрасного мира детских мечтаний, и за этой серой массой не виден больше простор и далекий чистый горизонт. Тонет человек в житейском море, тонкая струйка его жизни вливается в море ей подобных. Иссякнет она, нет ли – никто не заметит, только цвет её, возможно, разглядишь среди кишащей массы…

О мечтах (сказки о…)

Великий маг Кирибей, пролетавший неподалеку (срочные дела звали его на Север, но – когда нужно! – он всегда оказывался неподалеку – иначе не был бы Великим магом), почувствовал неожиданно одиночество юной девушки. Ей так хотелось многого… и так мало было суждено. И он пожалел её и решил рассказать несколько сказок. Именно таких, о которых она мечтала. С приключениями.

Решить-то решил – да только вспомнил, что сказки – они только для детей. Для маленьких детей. Девушке же было лет 16, не меньше. Не мог он ей рассказывать сказки. Зато мог… Да, да не удивляйтесь – он очень многое мог. Нечто гораздо большее, чем просто сказки. Он мог ей подарить…

Что? Слушайте.

Снова зевнув, Маша почувствовала, как сон бесцветной тенью скользнул по потолку, опустился на подушку. Шепчет-шепчет, застилает глаза мягкой дрёмой, гладит по лицу невесомой пушистой лапой. Хитрый…

О голубых мерцающих звёздах далеких галактик

…Когда она их впервые увидела, они действительно были голубыми, эти звёзды.

«Оптический эффект отраженного луча», – так объясняли это в космошколе.

Но ей было всё равно: оптический это эффект или какой другой – она просто была в них влюблена. С первого взгляда.

На старте ей было 16. Считалось, что это лучший возраст: большой запас здоровья и времени, когда она ещё может рожать детей. Не исчезли ещё детские мечты о далёких галактиках и голубых звёздах. Способность к самопожертвованию ещё не была вытеснена стремлениями к стабильности и спокойствию, к желанию иметь автомобиль и квартиру, к выгодному браку…

На Земле её – и таких как она – провожали как героев. Ещё бы: первый полёт к другой галактике: такое не забывают…

…У капитана были грустные глаза и седые виски. Совсем седые. Это было первое, что ей запомнилось, когда она вышла из анабиозной камеры. Ей почему-то вспомнился он (вчерашний?) перед её «заморозкой»: бравый такой, совсем еще молодой… Сколько ему было? 25? 27? Может быть 30? Никак не больше.

Камеры размораживались произвольно (как в лотерее), видимо ей не повезло, и она пробыла в «заморозке» довольно долго. Сколько? 10 лет? 15? Спрашивать почему-то не хотелось.

Из зеркала на неё смотрела незнакомая женщина лет 30. Или меньше? Говорят, что в анабиозе стареют намного медленнее. Ей стало слегка страшно. Она оторвалась от зеркала (не буду смотреть!) и пошла к массажному столу – в период адаптации ей положено было по инструкции проводить там не менее 6 часов в этой стадии реабилитации – несмотря на продуманную систему массажа тела в анабиозе, мышцы всё равно сильно ослабели, и её содержали в режиме минимальной гравитации.

Капитан пока больше не появлялся: он должен был только убедиться в том, что «разморозка» прошла удачно, сейчас в течение нескольких дней ее предоставили самой себе, и только чуть позже она присоединится к бодрствующим. Считается, что такой период необходим. Ей же было скучно, и она считала дни (часы!), когда же наконец её тело восстановится до прежней нормы.

Как-то сложится её жизнь дальше? Она постаралась вспомнить то, что было заложено в уложении-инструкции. Там было записано, что после полной реабилитации она должна выбрать себе мужчину (из тех, кто сейчас бодрствует) в качестве полового партнера и забеременеть в указанный срок. Если получится – её ждет несколько лет бодрствования, если нет – то снова придется лечь в анабиоз. Она знала: получится, снова лежать в камере хотелось меньше всего в жизни.

…После очередного массажа она прошла в столовую-автомат и заказала несколько блюд из меню. Когда же кончится это одиночество? Она готова была уже проклясть этот дурацкий «реабилитационный период». Кто его выдумал? Она попробовала выйти в общий бокс, но дверь не открывалась, личный код на цифровом замке не работал. Встроенный телефон, конечно же, был, но он – для экстренных случаев. Вдруг они решат, что у неё не все в порядке с психикой и засунут её назад – от греха подальше? Нет, рисковать не стоило – лучше потерпеть.