Другой мир за углом (сборник) - Александр Шорин

К ней повернулся Врач и подмигнул. Вернее она догадалась, что он подмигнул. За маской, за кожей, которая от мороза висела у него на лице почерневшими лохмотьями, глаза были видны еле-еле. Воспалённые красные щёлки, а не глаза. Мороз – страшный, выжигающий мороз не пощадил даже их цвет: такие яркие, небесно-голубые, они были сейчас мутными и белёсыми. Даже из-под очков. Ей почему-то подумалось, какими они будут, если он умрёт – наверное, совсем белыми.

Все идут с большим трудом и страшно измучены. Только каюр, коренной ненец, кажется таким же невозмутимым как всегда: те же глаза-щёлочки, которым не требуются полярные очки, та же добродушная физиономия. Она будет такой же добродушной, когда он будет своим ножом свежевать Куцего. А ей Куцего почти не жаль: хоть один из них отмучается, все остальные будут идти дальше. А каждый шаг – такое мучение, что кажется следующего и не сделаешь. Однако делаешь – и ещё, и ещё. Больше всего ей не хочется, чтобы мужчины жалели, что взяли её – женщину – с собой, чтобы она была обузой. Чтобы была с ними на равных – как вчера, как неделю назад.

Куцего ей было не жаль. Жаль было немного себя: то, что Куцего не будет, означало бессонницу – такую же, как у мужчин – на таком холоде Врач не позволял никому дремать больше нескольких минут, иначе всё – не проснёшься. Она же последнее время спала в обнимку с псом…

Она прощально положила руку на голову Куцего, но тот неожиданно прянул. Что-то покатилось у неё под ногой, и она неловко присела. Боли она не чувствовала, просто нога перестала слушаться – вот так, сразу. Все остановились. Подошли. Глаза-щёлочки каюра были добродушны: как всегда.

«Кажется сейчас время меня под нож, а не Куцего. Ничего, пусть пёс ещё поживёт…».

Сквозь помутневшее сознание она слышала голос Старшего:

– Где-то здесь по карте должно быть жильё. Я пойду один. Я вернусь.

Он не тратил слов – как всегда.

…Когда прогорел костёр, ей почудилось, что она умирает. Что это сияние, этот белый свет будет теперь с ней навсегда, что кроме этого света никогда и ничего больше не будет.

Очнулась от того, что её грели два тела. Два почти холодных тела. С двух сторон. И от этого тепла и заботы ей стало неожиданно так страшно и стыдно, что больше всего на свете ей захотелось домой.

– Мамочка! – Шептала она. – Мамочка…

А на небольшом костре, в котелке, остро пахнув, варились куски того, кто ещё утром назывался Куцым.

Этот сон сошёл неожиданно легко, а другие были мимолётны: о пиратских сокровищах и необитаемых островах она вспомнила только то, как люди с автоматами прыгают с катера на их белоснежный морской теплоход. Мускулистому юноше, который минуту назад так нежно обнимал её в танце, ударили прикладом в колено.

Уплывая среди других женщин, она увидела, как он всё ещё корчится от боли, пытаясь стоять – в числе других на пустынном берегу небольшого островка. Как бы она хотела, чтобы её оставили там, с ним… НЕТ!

Сказочный бал в старинном замке ей понравился меньше всего остального: он с самого начала был какой-то фальшивый. В первую очередь фальшивыми были музыканты: почему они все во фраках, но при этом без штанов? А дамы, господи, дамы – все разрисованы, раскрашены и возбуждены. Ей решительно здесь не нравилось. А когда один из фрачных кавалеров – этакий Мефистофель с рогами (или Пан?) потянул к ней руки с длинными ногтями, она почувствовала, что дышать ей очень трудно: грудь сдавил корсет, да так сильно, что сейчас она упадёт в обморок… НЕТ!

В параллельном мире (было почему-то сразу ясно, что там всем всё параллельно) было ещё хуже. Взглянув в одно, в другое лицо, она поняла: все тут живут для себя, и она тут никому не нужна. Не нужна настолько, что её просто никто не заметит, хоть воем вой. Она и завыла. У–У–УУУУУ!!!!!

Ковер-самолет был старый. Латанный-перелатанный. Побитый молью. Некто в чалме на голове сидел на его краю, спиной к ней, скрестив под собой ноги. Она, едва придя в себя, поняла: всё так и будет. Ковёр этот будет лететь, а этот некто в чалме всё будет так сидеть, что бы ни произошло – хоть час пройдет, хоть год. Ей даже показалось, что она увидела, что чалма эта уже давно посерела от времени… А ещё ей почудилось, что он повернется и лица у него не будет: только халат – и сразу чалма. Тут он медленно начал поворачиваться, а ей стало так страшно, что она начала кричать, просто визжать от страха. А–АААААААААА!!!!!!!!

А вот экспедиция в морские глубины в поисках затерянной Атлантиды ей понравилась. Где-то сбоку (или чудилось?) все время вертелся Кусто в неизменной смешной шапочке. Добрый такой, на Ленина похож, только почему-то без бороды. И всё лопотал по-французски что-то ласковое… А вот те, которые из Атлантиды – те наоборот, страшные какие-то: вместо глаз – одни белки, и всё руки тянут: «Иди к нам! Иди к нам!». И пузыри пускают. Жуть, да и только. А Кусто к ним бежит, лёгкий такой, невесомый. И шепчет ей:

– Не бойся, они уже умерли. – И добавляет шепотом: – И я умер, ты не бойся.

И совсем, еле слышно:

– И ты умерла…

И даже кричать не хочется. Тело – как вата, вся измучена. Зато скуки – ни в одном глазу.

И мысль страшная: «Режиссер хреновый попался. Во, блин, попала, а?». Что ж дальше-то будет?

И так вдруг захотелось покоя. Стабильности, спокойствия. И чтоб муж хороший, квартирка, машинка, мебель дорогая…

Ой ли?

Ничего земного

Мы болтались на орбите планеты Тарлинг уже три недели, когда меня вызвал к себе капитан. Я пошёл, конечно, но с самыми дурными предчувствиями. Зачем, скажите, может понадобиться на орбите космический строитель?

Захожу в рубку, ко мне поворачивает лицо седой, усталый человек. Постарел, бродяга, за последние дни. Ещё бы – попробуй-ка взять на себя миссию по переговорам с разумными осьминогами. Я вытягиваюсь по струнке.

– Садись, – говорит он мне.

Я осторожно присаживаюсь в свободное кресло. Он смотрит на меня долго, изучающе, а потом спрашивает:

– Седов, ты кем был на гражданке?

Докладываю подробно:

– Был строителем-монтажником новых домов. А что? Красота! Заказывает тебе, к примеру, гражданин, откупивший участочек в Гималаях, зимний домик. Прыгаешь в флаер, координаты вводишь в компьютер и включаешь старый добрый рок. Тяжелый, конечно. На месте уже смотришь – нужно ли снег подтапливать, прикидываешь размеры комнат в зависимости от того, какой участок, потом варианты кидаешь заказчику. Тот ломается, конечно, выделывается – типа мне солярий пять на восемь мало, да на стене бассейна пожалуйста вид на черноморское побережье… Знаю я этих мажоров – им в Антарктиде подавай вид на сафари, будто лень до Африки смотаться. Дурость, в общем, но я его внимательно так слушаю – типа как работник серьёзной фирмы. Хотя какое там серьёзной – всем известно, что фирму нашу за глаза «мыльным пузырём» зовут. Так оно и есть: домик-то его дай бог неделю простоит, затем исчезнет как морок, успеет разве что друзьям похвалиться или бабе какой. Зато дёшево и никакого вреда экологии. Всем известно, что это главное.

Ну и пусть «пузырём» зовут, мне-то что. Я на это обычно отвечаю тем, кто всё любит «по старинке», так: построит кто-то в тех же Гималаях нормальный дом, прочный. А аренда кончится – не все же миллионеры. И что? Что-что, снос за его счет или плати штраф. А тут никаких проблем – испарился и всё. Современные технологии, между прочим.

Казусы, правда, случаются: тут один заснул с женой в шезлонге под пальмой, а в это время морок-то и пропал. И лежат они, родненькие, в болоте по колено. Смеху! Тот, оказывается, с участком продешевил – выбрал из низшей категории. Говорят, прямо так в флаер и лезли вместе с бабой – по уши в грязи, не помывшись. Наши техники долго потом рассказывали, как те кричали: «В суд подадим! Безобразие!». Какой там суд? Сами виноваты! В общем весело. А после работы я читаю книжки, все больше старые – нравятся они мне. Или на флаер – и к Зинке. Хорошая девчонка, учится на телохранителя. По этой причине половину мозгов у неё удалили (для преданности клиенту), зато мышц понакачали – страсть, да и растяжка – не приведи господи, на шпагат может сесть в две секунды из любого положения. Ещё она молчаливая и в постели, это у них входит в курс обучения…

– Так, хватит. Подробности опустить!

Лицо старика слегка багровеет, от общения со мной это случается. Капитан чешет седую щетину и говорит:

– Таланты присутствуют, будешь писателем.

– Че-во? – от удивления у меня аж глаза на лоб полезли.

– От-ставить!

Видимо он ожидал чего-то подобного и подготовился к твердым мерам воздействия. Но, посмотрев на меня, видимо сжалился. Ласково так говорит:

– Понимаешь, Саша, какое дело…

И рассказал…

Ни черта я на самом деле не понимал! Нет, конечно, никто не ожидал, что мы нарвёмся на разумную цивилизацию, и старику-капитану придется выступать в роли межпланетного дипломата… Но я-то тут причем? Навести морок-базу на поверхности дикой планеты, например – это ко мне, это моя работа. А писать?