Дыхание судьбы - Тереза Ревэй

А какой она была когда-то красивой, просто восхитительной, эта униформа вермахта! В груди раздался странный звук. Он почувствовал, как его торс начал сотрясаться, и не без удивления осознал, что его тело содрогается от смеха.

Андреас сосредоточенно порылся в кармане своих брюк. Где-то должен был остаться кусочек хлеба. Он научился не съедать все сразу из того, что ему удавалось раздобыть. Пусть даже порция была ничтожной, он всегда оставлял часть на потом. В начале их долгого пути к родным местам товарищи подшучивали над ним, но он держался и лишь пожимал плечами в ответ на насмешки. Он отмерял свои порции так же, как рассчитывал свою надежду. Чтобы не проглотить сразу то, что попадалось ему под руку, хотя его желудок корчился в муках голода, чтобы оставить на потом хоть чуть-чуть, он убеждал себя, что проживет еще немного, три минуты, три часа, три дня — какая разница… Вера в завтрашний день была вызовом смерти.

Наконец его рука нащупала корочку хлеба, раздобытого на одной из ферм несколько дней назад, и он поднес его ко рту. Благодаря выпитой воде, у него начала выделяться слюна. Андреас оставил хлеб медленно размокать во рту, стараясь, чтобы он не попадал на левую сторону, где вот уже несколько дней болел зуб. От порыва пронизывающего ветра он вздрогнул, хотя после пятидесятиградусных русских морозов западная весна казалась истинным удовольствием.

Наслаждаясь вкусом хлеба, таявшего на языке, он спокойно оглядел окрестности. Неподалеку от него покоилось нечто бесформенное. Это был его спутник, который лежал на животе неподвижно вытянувшись, напоминал ствол дерева. Интересно, он еще жив? Андреас не посчитал нужным подняться, чтобы в этом удостовериться. Он узнает это совсем скоро, когда нужно будет вставать, чтобы идти дальше. В любом случае, если этот человек мертв, он уже не сможет ему ничем помочь, а если он еще дышит, лучше дать ему поспать. За ночь они прошли тридцать километров, и его товарищ имел право на отдых.

Он достал из кармана клочок бумаги, а также кусок почерневшей палочки, которую его пальцы держали с трудом. Дрожащей рукой он сделал очередной штрих. Восемьдесят три дня пути, не считая времени заключения в лагере для военнопленных… Он не понимал, зачем вел этот кропотливый подсчет, но заметил, что многие из его товарищей заводили странные привычки, которые помогали цепляться за жизнь. Один капитан не забывал каждое утро чистить себе ногти на руках и на ногах. Что с ним стало? Однажды, когда они, преодолев очередное болото, рухнули без сил на твердую землю, перепачканные грязью и тиной, и сделали перекличку, капитан не отозвался. Из семидесяти восьми мужчин, которым посчастливилось безлунной ночью прорваться сквозь русское окружение и которые предприняли совместный поход в сторону Германии, осталось только двое.

Он аккуратно убрал листочек в карман. Его пальцы наткнулись на письмо, завернутое в кусок клеенки. Для него уже вошло в привычку проверять, не прохудился ли карман. Он ни в коем случае не должен был потерять это письмо. Это была его еще одна навязчивая идея.

Той ночью было очень жарко. В одних рубашках с расстегнутым воротом, они сидели, прислонившись к деревенскому сараю. Наступление должно было начаться на рассвете, в половине шестого. Пятьдесят дивизий, четырнадцать из которых танковые, два воздушных флота, около девятисот тысяч людей, — и все это для того, чтобы снова атаковать этих дьявольских русских. Операция «Цитадель» должна была развернуться на линии фронта протяженностью в пятьсот пятьдесят километров. Курская битва должна была стать реваншем после немыслимого разгрома, высшей степени унижения под Сталинградом.

И, как обычно перед решающими сражениями, когда жизнь сжималась до таких размеров, что умещалась на ладони, наступали минуты спокойствия, почти болезненного, настолько они были безмятежными. Они оба написали письма своим родным. Обменявшись ими, каждый заявил, что первым вручит его адресату. Это было пари двух мальчишек, бросивших вызов судьбе, гораздо более азартное, чем кинуть бутылку в море: ведь почти не было шансов, что хотя бы одно из этих писем однажды дойдет до адресата. Но во время этой получасовой передышки два солдата, вот уже несколько месяцев плечом к плечу смотревших смерти в лицо, позволили себе предаться мечтам о лучших днях. В тот вечер, выкуривая сигарету и выгоняя вшей из складок униформы, вместо привычной анестезии алкоголем они подарили себе надежду.

Наступление продлилось пять дней, во время которых день слился с ночью. Сотни танков горели, похожие на странных скарабеев, заблудившихся в пшеничных полях под неестественно ярко-синим небом, таким огромным, что кружилась голова. Тогда он потерял из виду своего товарища. Был ли тот еще жив? Или попал в плен?

По мере того как они отступали, это письмо, спрятанное глубоко в карман, постепенно становилось талисманом. Когда он не знал, найдет ли в очередной раз в себе силы оторваться от земли, чтобы двигаться дальше к германской границе, такой же недостижимой, как линия горизонта, письмо его товарища становилось веским доводом для мобилизации сил. Ведь оно было так же ценно, как и его собственное письмо. Он решил выиграть это пари. Что бы ни случилось, он будет первым из них двоих, кто передаст письмо адресату.

Он вздохнул, три раза постучал по клеенке указательным пальцем, — этот жест он повторял каждый день вот уже более двух с половиной лет.

— Мой лейтенант! — раздался хриплый голос.

— Я здесь, — проворчал он немного раздосадованно, поскольку при этом не мог не проглотить остатки хлеба.

— Я испугался. Подумал, что вы ушли.

Андреас смотрел, как его спутник медленно сел и начал тереть кулаками глаза, словно ребенок. Определенно, этот парнишка не переставал его удивлять своими нелепыми приступами страха. Куда он мог уйти, и с чего ему было его бросать? Это не имело никакого смысла. Вместе с тем этот мальчишка, который в свои двадцать лет признался, что боялся спать один в темноте и всегда оставлял включенным свет, встретил атаку советской артиллерии и глазом не моргнув.

Юноша поднялся, потянулся и посмотрел вокруг с видом близорукого человека, потерявшего очки.

— Как вы думаете, нам еще долго идти?

Андреас раздраженно поднял глаза к небу.

— Послушай, дружище Вилфред, ты задаешь мне этот вопрос каждое утро вот уже несколько недель. Это начинает надоедать. Мы двигаемся вперед, так? В нужном направлении. Во всяком случае я на это надеюсь. Поэтому заткнись и поднимайся!

Солдат с улыбкой почесал в затылке.

— Вы сегодня в хорошем настроении, мой лейтенант.