Дыхание судьбы - Тереза Ревэй

— Женщины…

Тино постоял молча несколько секунд, затем с понимающим видом покачал головой.

— Да… но сколько таланта! — пробормотал он.

Под жемчужно-серым сводом зимнего неба дома, окаймлявшие улицу деи Ветраи, жались друг к другу в тусклом свете дня, глядя на мир полузакрытыми глазами. Неподвижный канал отливал металлическим блеском ружейного ствола. Жители Мурано передвигались быстрым шагом, выпуская изо рта клубы пара.

Ливия не ощущала холода. С непокрытой головой, небрежно набросив на плечи свое старое черное пальто, она шла по улице опустив руки, чувствуя себя бабочкой, бьющейся о стекло в тщетных попытках выбраться наружу. Она не осознавала, что чувствует, гнев уступал место тревоге. Ей очень редко приходилось ощущать подобную неуверенность. Не зная причин, по которым Флавио так внезапно решил проявить инициативу, она понимала, что он только что завладел ситуацией. Возможно, он не разделял любви членов семейства Гранди к стеклу, но он унаследовал их упорство. Он никогда не отступится, пока не добьется того, что задумал. И это было самое страшное, потому что Ливия не имела ни малейшего представления о намерениях своего брата.

Дрожь пробежала по ее телу. Мастерскими мог управлять лишь один капитан. Что бы ни говорил Флавио, для нее здесь не было места. По крайней мере, какого она хотела бы. Слова дедушки, произнесенные в тот день, когда она поссорилась со своей лучшей подругой, раздались у нее в голове: «Будь осторожна, малышка, гордость Гранди иногда становилась причиной их гибели… А у тебя ее в избытке». Она по своему опыту знала, какими болезненными могут быть удары по самолюбию.

— Ну что, ты узнала новость?

Она не слышала, как сзади подошел Марко. У него был хриплый голос, словно он простудился. Толстый шерстяной шарф был три раза обмотан вокруг его шеи.

— Не понимаю, о чем ты, — сказала Ливия, притворяясь безразличной.

Она направилась по набережной в сторону маяка, где находился один из причалов вапоретто. Марко, не раздумывая, пошел за ней.

— Флавио наконец вспомнил о своих обязанностях. Ты не можешь на него за это сердиться. Теперь, когда Алвизе не стало, он должен исполнить свой долг. А ты — свой.

Ливия молча поднялась на мост. Серо-голубая лодка скользила по водной глади.

— Ciao[36], Марко… Ciao, Ливия… — крикнул лодочник.

— Ciao, Стефано, — ответили они хором, не глядя в его сторону.

Она ускорила шаг, но Марко не отставал.

— Ты простудишься, если не наденешь пальто.

Ливия резко остановилась и повернулась к нему с вызывающим видом.

— Послушай, Марко Дзанье, ты не имеешь права ни указывать мне, ни читать нравоучения. Ты мне не отец и не брат. Ты всегда стремился влезть в мою жизнь, но мне ничего не надо от тебя, слышишь? Когда ты, наконец, оставишь меня в покое?

Несколько секунд он молча смотрел на нее. Над их головами кричали чайки.

— Ты становишься еще красивее, когда злишься, — произнес он с одной из своих самодовольных улыбок, которые одновременно раздражали и пугали ее.

Марко был влиятельным человеком. Семья Дзанье имела связи в высших финансовых и политических кругах. Марко был наследником семейства, непревзойденного в искусстве лавирования, недосказанности, знающего в совершенстве все механизмы, которые позволяли сбить с толку противника. Эти связи распространялись и на Рим, где один из дядей Марко уже много лет вращался в кулуарах различных правительств, и Марко любил пользоваться своим положением с самого раннего детства. Когда говорили о ком-нибудь из Дзанье, лица становились более чопорными, как в церкви.

В Италии остерегались таких загадочных отношений с властью, стараясь держаться подальше от этих в большей или меньшей степени безликих богов, которые с нескрываемым злорадством дергали людей-марионеток за ниточки. Лишь на бурных заседаниях коммунистической ячейки имя Дзанье сопровождалось нелестными эпитетами.

— Ты прекрасно знаешь, что есть только одно решение, — продолжил он тихо. — Ты отказываешься его признавать, но не можешь игнорировать, и поэтому бесишься. Алвизе здорово подвел вас, запретив продавать мастерские. Вам нужны живые деньги, но ни один банк не даст вам кредит, потому что ситуация слишком нестабильна, а изделия Гранди воспринимаются не так, как до войны. Когда вы последний раз получали приз на международной выставке? А когда у вас был последний крупный заказ? Тебя не спасут те несколько штук бокалов, которые ты отнесла старику Горци. Ты сражаешься с ветряными мельницами, Ливия. И теперь Флавио тоже знает об этом.

Он выдержал паузу, взгляд его был полон сочувствия. Ливия не могла вспомнить, чтобы она хоть раз испытывала к кому-нибудь такую ненависть.

— Единственный человек, который может вас спасти, — это я. Если хочешь, чтобы мастерские Гранди продолжали существовать, ты должна выйти за меня замуж. Я профинансирую Флавио, и он сможет восстановить производство. В противном случае ваши печи угаснут одна за другой, и Дом Феникса скоро станет лишь красивым воспоминанием.

Ливия надела пальто, застегнула его на все пуговицы, затем решительным жестом затянула пояс на талии.

— Знаешь что, Марко? — заговорила она, поднимая капюшон. — У меня даже не получается разозлиться. Скорее, ты вызываешь у меня сострадание. Опуститься до шантажа, чтобы найти себе жену… Как жалко ты выглядишь, мой бедный друг!

Он резко схватил ее за руку.

— Флавио согласен со мной, но не решается сказать тебе это в лицо. Похоже, твой братец робеет перед тобой! Но я тебя не боюсь. Когда-нибудь ты все равно станешь моей женой.

— Отпусти меня, Марко. Отпусти меня немедленно, — произнесла Ливия ровным тоном, отчеканивая каждое слово.

Он помедлил пару секунд, прежде чем подчиниться. Не добавив ни слова, она отправилась к причалу, где с вапоретто гроздьями высыпали пассажиры с покрасневшими от холода лицами.

Коридоры отеля были пусты. В целях экономии горел один настенный светильник из двух. На лестничном пролете бра, украшенное цветами из розового и голубого стекла, арабесками и витыми узорами, тоже было погашено. Если бы оно горело, возможно, Ливия не решилась бы подняться по ступенькам. Яркий ослепительный свет, требующий определенности, мог бы ее отпугнуть, но полумрак, где все только угадывалось — силуэт портье, позолоченные номера на дверях, патриции в своих барочных рамках, — был ее союзником.

Венеция мало подходила для мягкосердечных и чувствительных натур. Воинственная Светлейшая больше всего на свете обожала секреты. Дерзкая соблазнительница в загадочной маске, накрашенная, напудренная, когда-то она снисходительно наблюдала за скользящими по ее каналам гондолами с задернутыми шторками, скрывающими от любопытных взглядов тайную любовь.