Стихотворения. Прощание. Трижды содрогнувшаяся земля - Иоганнес Бехер

СМЕРТЬ ГЁТЕ

Глаза уже болят без козырька.Слепящий март теплом в окошко дышит.И Гете поднял руку. И рукаОт слабости дрожит. Дрожит, но пишет.Откинувшись, полуложится он.Лишь пальцы шевелятся. Краткий роздых.И вновь незримо чертит сеть письмен,Гигантскими штрихами чертит воздух.Вычерчивает что-то. Ставит точку.И вдруг рука поникла, но опять —Чтоб главное навеки зримым стало —Простерлась ввысь и подчеркнула строчку.Так он и мертвый продолжал писать…Он умер, но рука его писала.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

БУРЯ — КАРЛ МАРКС

Навис палящий зной. ЗагромоздилиВсе небо тучи. В чтенье погружен,Над письменным столом склонился он,И лоб его морщины бороздили.Великую загадку брал он с бою.Он как титан над миром вырастал.В раскатах грозовых звенел металл,А он под вой грозы сражался с тьмою.Закрыл глаза он, но рука писала.Он не увидел молнии зигзаг.Был озарен сияньем душный мрак —То мысль его искрилась и пылала.Писал он, в нетерпенье привставая.Тяжелый сумрак туч его давил.Писал он, словно сам грозою был —Из фраз летели молнии, блистая.Писал он, словно бурею влекомый:«Что разделяет, как врагов, людей?В чем движущая сила наших дней?»Ревели над землей удары грома.Какая непогода разразилась!Жестокий ветер дом едва не снес.Он встал. Он вышел в грозовой хаос,В густом чаду громада туч катилась,Но буря налетела и минула.Не он ли буре грянуть повелел?Закон эпохи он постичь сумел.В вечернем небе радуга сверкнула,Закон эпохи понят, обоснован.Ночь звезды в темной синеве зажгла.Все мирозданье буря потрясла —Был ею новый век ознаменован.

ГОРЬКИЙ

Он звался «Горький», потому что онНе захотел кабальной жизни горечьПодслащивать словами. То, что горько,Он горьким звал. Она была безмерна —Навязчивая горечь нищеты.Как много проглотить ее пришлось,Пока ее не выплюнул с досадойРабочий люд и не воскликнул гневно:«Мы этой горечью по горло сыты!Не горькой жизнь, а сладкой быть должна,Такою, как она нам часто снилась.Теперь ее узнаем наяву!»Он звался «Горький». Он поведал намО вкусе жизни…

МАЯКОВСКИЙ

Так он стоит: штанины широки,Квадратны плечи, выбрит наголо.Гигантский зал зажал его в тиски.Над залом реет лозунга крыло;Внизу, как волны северной реки,Партер ворочается тяжело.Ни стен, ни крыши! Словно самолет,Взмывает зал, кружит над городами,И мириады звезд меняют ход,Они иными строятся рядами —И новый космос снова сотворен.Все станции забиты поездами,Идет за эшелоном эшелон.Как скарабеи черные, упрямоВползают танки на могильный склон.Какая-то накрашенная дамаТерзает онемевший телефон.Дымясь, растет средь уличного гамаРяд баррикад. Авто берет разгон;В нем — человек в консервах, с темно-ржавойФальшивой бородой. Он кинул трон,С которого повелевал державой.Поэт рукой взмахнул, и зал поет:«Владеть землей лишь мы имеем право!»Звезда пятиконечная плывет,Небесные светила затмевая,Рождаются слова… слова… и вотУже над залом плещет речь живая,Подобно флагу. Стиснув кулаки,Сидят красноармейцы, ей внимая.Прищурен глаз. Уверен взлет руки.Вновь ленинский смеется острый взор,И города, как скалы, высоки…Поэт показывает на простор.Слова растут, слова — шаги… ТеснимГигантским залом, говорит в упорПоэт — и повторяет зал за ним.

АККОРДЕОНИСТКА

Нельзя ей сердце выпустить из рук.У ней на пальцах — музыка утрат,Когда колени у нее дрожатПеред лицом неимоверных мук,Чей страшный мир вплотную к ней прижат.Все горе мира к ней прильнуло вдруг,Чтоб вы забыли свой кромешный ад,Услышав самый чистый в мире звук.С трудом дыша, обнять людское горе,Чтобы запели пальцы в скорбном хоре,Чтобы судьбу она переборола.Звучанье каково! Мотив каков!У ней в груди — рыдание веков,Песнь горестной эпохи: баркарола.

ГЕНЕРАЛ МОЛА[16]

(Из времен гражданской войны в Испании)

Сидел он автоматом безупречным,Подписывая смертный приговор.Остался только китель человечнымВладельцу своему наперекор.Был китель человеку так подобен, —Изделие из тонкого сукна, —Как будто бы душа ему дана,Как будто бы заплакать он способен.Когда в горах, не кончив свой маршрут,Сгорел аэроплан у перевала,Никто не опознал его сперва.Потом нашли обугленный лоскутОт кителя. Все, что у генералаОсталось от людского естества.

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ МОЛЧАЛ

«Нам нужно имя. Только имя! Имя!Молчишь?! Не отмолчишься. Бросит в жар!»Их четверо. Дубинки с ними.И на молчавший рот упал удар.Какая боль! Но, крик куда-то спрятав,Он только шевельнул беззвучно ртом.Еще удар… Еще… Четвертый… Пятый…Счет потерял он на шестом.В ушах как будто загудели трубы,А губы стали очень горячи.И словно палец лег ему на губы властно приказал: «Молчи!»«Молчи, мой рот! Молчи!Ты нем как рыба. Ты это имя позабыл…»Тяжелая на грудь свалилась глыба —И голубой туман поплыл.Все тело разрывается на части.И все неистовей ударов злость.Как жарко дышат яростные пасти…Как сердце к горлу поднялось.«Нам нужно имя! Говори, собака!»«Молчи, мой рот! Я имя позабыл».Но имя вырвалось из мрака.С трудом глотнув, он имя проглотил.Удар… Удар… Размашисто, жестоко…Глаза распухли. Все горит внутри.И снова чей-то голос издалека:«Ты скажешь имя? Имя! Говори!»Какое имя? Он припоминает…Нельзя… Не надо… Думай о другом.Бульвар. Скамейка. Музыка играет.И публика шатается кругом.А на скамье, придвинувшись друг к другу,Сидят они, былые имена,И все молчат, и бегает по кругу,Как в мышеловке, тишина.Но кто-то тишину нарушил,Назвал то имя. Тсс! Молчи!Ведь чьи-то сбоку появились уши,И вновь заговорили палачи.«Ты скажешь имя?!» Комната кружится,И стены падают… встают…А тот, быть может, спать сейчас ложится,Не зная, что тебя здесь бьют.Что имя? Слово, семь иль восемь букв,Семь-восемь звуков — больше ничего.Но почему резиновым бамбукомТак выколачивают имя из него?Да, это имя — важное звеноВ цепи заветных, драгоценных слов.И если с губ слетит оно,То сколько вслед за ним слетит голов!Он видит всех. Готовятся бои.«Товарищи! Не бойтесь, я молчу.Товарищи, товарищи мои,Я никого не выдам палачу!»Как странно!.. Повернулся потолок…Зачем я здесь? Удар по животу.Он падает, как брошенный мешок.И снова соль прихлынула ко рту.«Ты скажешь имя?!» Имя есть звено.Оно расплавилось и льется изо рта.Вот на полу написано оно,Под ним — кровавая черта.Он задрожал: «Сейчас они прочтут,Прочтут разлившееся имя.Нет, я не дам! Я жив еще, я тут.Я не пожертвую другими.Стереть… Стереть!.. Ну, кто теперь прочтет?Пусть кровь течет, пусть рот кровоточит…»И он, с трудом скривив в улыбку рот,Встает, шатаясь, и молчит.

Так он молчал. Не нужно величанья,Ни громких слов не нужно, ни похвал.Но встанем все и в тишине молчаньяСклонимся перед тем, кто так молчал.

В ЦЕЛОМ КЛАССЕ БЫЛ ОН ОДИНОК