Шопинг с Санта Клаусом - Елена Логунова

«Так, может, в этом все дело? – встрепенулся мой внутренний голос. – Может, яркий и выпуклый образ Александра Великолепного заслоняет тебе вид на менее внушительные фигуры? Ну-ка, отгони Сашку прочь и загляни в свое недавнее прошлое еще разок. Никого другого там не видишь?»

Я аккуратно передвинула жемчужину моего музея – «Портрет мужчины в голубом» – в запасник, вновь пристально вгляделась во мрак собственного беспамятства и в самом деле увидела там какую-то неясную фигуру! Точнее говоря, я ее не столько увидела, сколько ощутила: смутно, на уровне тактильных ощущений, припомнила крепкие плечи, за которые цеплялась руками, и широкую грудь, к которой прислонялась головой. В глубине моего подсознания маняще забрезжил волшебный апельсиновый свет, и вдруг я вспомнила:

– Медведь! Оранжевый мишка! Я видела его, точно!

«И не только видела, но и обнимала, как родного! – обрадованно хмыкнул внутренний голос. – Ну, хоть что-то! Какая-то зацепочка!»

Мне не нужно было объяснять, о чем он говорит: о берлинских медведях, конечно! Эти монументальные звери нравились мне все, без исключения. Выйдя из ресторанчика, где мы ужинали с Сашей, я горячо обняла первого встречного желто-зеленого мишку, а несколько позже точно так же повисла на шее у какого-то медведя оранжевого цвета. Интересно было бы выяснить, где стоит такое чудо: возможно, удалось бы восстановить маршрут, который привел меня из ресторана, название которого я не запомнила, в отель «Эльза». Хотя пары точек, даже таких ярких, как расписные топтыгины, для этого могло быть недостаточно.

Я еще раз попыталась дозвониться Ирке и Вадику, но они были недоступны. В принципе, ничего страшного, я надеялась, что найду друзей там же, где мы расстались, – в своем законном отеле. И добраться до «Берлина» не представляло большой сложности, десяток евро на такси я вполне могла наскрести по сусекам. Но меня вдруг охватила такая апатия! Одна-одинешенька в незнакомом городе, в чужой стране, в гуще проблем и неприятностей, я почувствовала себя так скверно, что словами не передать. Хотя мой внутренний голос все-таки попытался это сделать и мрачно поэтизировал мое состояние: «Камень на душе и нож в сердце!»

– Бр-р-р! – вздрогнула я, физически ощутив убийственный трагизм лаконично обозначенного образа.

Скучный дождик незаметно превратился в мокрый снег, тяжелые влажные хлопья падали вниз, как нераскрывшиеся парашюты, а я все сидела, отсыревая от осадков наружно и от рыданий внутри, пока мой внутренний голос не взвыл за нас двоих: «Ну, не может же все быть настолько плохо?! Надо искать позитив!»

– Где же его искать? – пробормотала я и окинула панорамным взором заснеженный сквер.

И вдруг за кладбищенски сумрачной хвойной зеленью утренним солнышком заалела крупная фигура. Из-под елки, стряхивая на землю комья сырого снега, с треском полез кто-то большой и красный, как скульптурный мишка, стерегущий врата отеля «Берлин»!

Медведь, снег и елки органично сочетались в русской сказке, но не в центре второго по величине города Европы, поэтому мысль о том, что мои жалобные стенания пробудили от спячки живой символ немецкой столицы, я заклеймила как бредовую. Даже вслух сказала:

– Бред какой-то!

И правда, это был вовсе не медведь. Из-под елки, кряхтя и добродушно ворча, выбрался... Дед Мороз! Самый настоящий, живой бородатый дядька в красном с золотом долгополом тулупе, в парчовой шапке с песцовым околышком, с пухлым мешком за спиной и крепким посохом в руке!

«Точно, это бред! Пора к Топорковичу! – мгновенно согласился со мной внутренний голос, упомянув фамилию нашего общего с Иркой доброго друга, профессора из городской психушки. – Ты, дорогая, окончательно спятила!»

Возразить на это мне было нечего. Я вообще потеряла дар речи. Округлив глаза, я молча таращилась на чудесное явление и ошалело думала: может, это и есть исчерпывающий ответ мироздания на просьбу явить мне какой-нибудь позитив? Право, в то время года трудно было бы придумать что-либо более позитивное, чем здоровенный, широкоплечий, румяный Дед Мороз в искрящихся мехах, сверкающей парче и алом бархате, да еще с полным мешком подарков!

– Гм! – увидев меня, Дедушка смущенно кашлянул, поддернул богатую шубу и глубоким протоиерейским басом с вологодским оканьем вопросил:

– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

«Точно, ты спятила! – раздражающе надоедливо повторил внутренний голос. – Русскоязычный Дед Мороз в Берлине – это уже перебор!»

– Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты! – пробормотала я, начиная улыбаться так, что вопрос о том, тепло ли мне, хорошо ли, весело ли, представлялся излишним. – Веселее могли быть только пациенты профессора Топорковича: Наполеон Бонапарт, Гай Юлий Цезарь и иже с ними. Мы с Дедушкой Морозом неплохо вписались бы в эту знойную шизоидную тусовку.

– Борода не из ваты, она из пластмассовой мочалки, это гораздо круче, – возразил Дед Мороз, аккуратно снимая означенное украшение.

Под ним обнаружилась симпатичная физиономия, свежий румянец которой затеняла мужественная густая щетина. Очевидно, Дедушка Мороз был молод не только душой.

– Подвинься, милая! – сказал этот сказочный персонаж, бесцеремонно тесня меня на лавочке бархатно-золотым бедром. – Куришь?

Я покосилась на сигаретную пачку и холодно ответила:

– Нет. И вам не советую.

– Тебя, часом, не Минздрав зовут? – хохотнул отнюдь не примороженный Дедушка.

– Меня зовут Лена.

– А меня Костя! Будем знакомы!

И мы познакомились.

Мой новый знакомый оказался и не Морозом, и не Дедом. Константину было двадцать шесть лет, и только десять из них он носил звучную германскую фамилию Розенкранц. Ее Костя получил вместе с паспортом, который вопреки воле родственников по отцовской линии оформил на фамилию мамы. Этот Костин поступок был не плевком в скуластые лица рязанской родни, не пустым пижонством, а всего лишь началом планомерной кампании по интеграции уроженца Рязанской области в мировую экономику.

Назвавшись Розенкранцем и вскоре подав документы в Берлинский университет, Константин деликатно постучался в двери общеевропейского дома. Ему открыли, впустили в прихожую, и вот уже четыре года новообращенный Розенкранц изучал в Германии славистику. Выбор предмета, по сути, был завуалированным извинением в адрес покинутой, но не забытой рязанской родни. Ее Костя периодически вспоминал с тоской – как потенциальный, но не реализованный источник моральной и финансовой поддержки. В отсутствие таковой учебу в университете приходилось совмещать с работой. Она была временной, зато разнообразной, хотя неизменно пребывала в широком русле славистики. Костя подрабатывал экскурсоводом в турфирме, ориентированной на гостей из России, помогал с организацией презентаций представительствам субъектов РФ в Германии, выступал в массовке местного Русского театра и выполнял самые разные поручения Пети Вайсмана. Это имя Костя произносил с благоговением.

У меня сложилось впечатление, что Петер Вайсман – тот еще гусь. Ушлый парень, умудряющийся в обход немецких законов заполнять собой сразу несколько смежных экономических ниш: музыкальное сопровождение и видеосъемка свадеб, организация частных и корпоративных вечеринок, предоставление услуг такси и эскорта. Я, грешным делом, подумала, что шустрый Петя, наверное, и сутенерства не чужд, но говорить об этом вслух не стала. Узнав, что я представляю собой лучшую половину мобильной телевизионной «двойки», мой новый приятель Розенкранц невероятно оживился, замахал рукавами, как ветряная мельница, и сделал мне весьма заманчивое предложение:

– Как насчет того, чтобы утренничек отснять? Вайсман нормально заплатит. Кстати, мне еще Снегурочка нужна.

Я задумалась. Играть Снегурочку мне было не внове: я успешно дебютировала в этой роли в старшей группе детского сада. А что касается «левых» съемок... На экстренный камбэк в Берлин мы с Вадиком потратили свои собственные денежки, которые родная бухгалтерия нам нипочем не вернет. С учетом расходов на отель и обратный перелет на родину удачным случаем зарастить дыры в личных бюджетах пренебрегать не стоило. Я вспомнила, что еще неизвестно, не пробила ли дополнительную брешь в моей финансовой крепости необъяснимая ночевка в отеле «Эльза», и сказала Косте торжественно, как в ЗАГСе:

– Да! Я согласна!

Для полноты сходства с церемонией бракосочетания Константин радостно меня облобызал, и мы рука об руку пошли ловить такси. Следовало поскорее поставить в известность о наших новых планах моего напарника и Ирку: утренничек, на который мы были ангажированы, начинался ровно в полдень.

22

– Бисмарк!

Херр Китцель вытянул из-за пазухи ярко-желтую пластмассовую тарелку и игриво помахал ею, словно желая разогнать сизый утренний туман.

От реки тянуло промозглой сыростью, влажный воздух быстро созревал для новой серии осадков. Погода была особенно скверной для ревматиков, поэтому фрау Китцель не рискнула выйти на утреннюю прогулку вместе с мужем и Би. А вот супруг фрау Марты болезнями суставов не страдал, его самой серьезной проблемой был склероз. Но, поскольку херр Аксель по понятным причинам о своем диагнозе постоянно забывал, то нисколько им не тяготился.