Тревожные ночи Самары - Эдуард Кондратов

— Не можешь?! — пронзительно взвизгнула она. — А я? Я могу?!

Повернувшись, она бросилась к двери, но ее остановил крик отца, полный страдания и боли:

— Анна! Почему ты не откроешься мне?

Нюся молчала, стоя спиной к отцу и глядя под ноги.

— Завтра утром я уезжаю, — торопливо, чтобы успеть сказать ей главное, заговорил доктор. — Я совсем ненадолго. Как приеду, я позову. И ты… обязательно приди, слышишь, дочь? Обязательно…

— Не знаю. Я пойду, — шепотом откликнулась Нюся. — Прощай.

Так и не повернулась — как слепая, неуверенно, обеими руками надавила на дверь и вышла из комнаты.

Темная улица, без единого фонаря — повесить их обещали к осени, да и то керосиново-калильные, — невидимая под ногами, но ощутимая, ласковая пыль, и все обыкновенно, обыденно, обычно…

Анна Звягина-Здановская прислонилась щекой к выщербленному углу кирпичного дома и заплакала. Слезы ее не были злыми, и скоро Нюсе стало легче.

Она посморкалась в платочек и потихоньку побрела домой.

Суббота

1

Под конец рабочего дня — на стенных часах было без двадцати шесть — в операционном зале финотдела появился грузный человек в хорошей пиджачной паре и в белом картузе. Под мышкой он сжимал трость с набалдашником из слоновой кости, а в руке — платок, которым то и дело вытирал складчатую шею и лоб. От двери толстяк направился прямо к барьеру, за которым работали служащие, на ходу поискал нужную надпись на стекле, нашел и сунулся в окошко кассы.

— Будьте любезны, барышня, — слегка задыхаясь, проговорил он, — бланк заявления, будьте добры… Для патента.

Соня Ратанова вскинула на него зачерненные «под Франческу Бертини» веки и бросила на барьер рыжую бумажку. И не удержалась, хихикнула: очень уж забавен был розовый толстяк с испуганными поросячьими глазками.

С бланком, зажатым за кончик двумя пальцами, будто была опасность испачкаться, Башкатин протопал к столу для посетителей и с облегчением опустился на лавку.

Через минуту он уже старательно выводил кудрявые строки, заполняя многочисленные графы бланка… А еще через десять минут протянул заявление через барьер коренастому человеку с похожей на тыкву рыжей стриженой головой.

— Ого, — сказал фининспектор Старухин, опытным взглядом охватывая сразу весь текст. — По старым временам вы на вторую гильдию потянули бы…

— Слушай, Старухин, ты не заметил, что нынче в «Первом Совкино»? — спросил у него, подходя и опуская на плечо руку, молодой гладко причесанный человек в косоворотке. — Вроде бы «Молчи, грусть, молчи», ты не помнишь?

— Нет, Борис Аркадьевич, там вовсе другая фильма, — звонко отчеканила со своего места Сонечка. — Тоже с Верой Холодной, но другая… Она наморщила маленький лобик и вспомнила: — «Позабудь про камин, в нем погасли огни» — вот какая фильма! Говорят, очаровательная вещь.

— А-а, — протянул молодой фининспектор, не торопясь отходить от стола Старухина. — Надо будет посмотреть…

Старухин вернул заявление.

— Вот здесь у вас исправлено. — Он отчеркнул ногтем графу. — И здесь. Так не положено, перепишите. Сонечка, дай гражданину еще бланк!

Вздыхая, Башкатин взял бланк и, сопровождаемый ироническими ухмылками — больно уж потешный, — опять поплелся к столу…

…И откуда было знать этим финансовым мышатам, что Александр Федорович Башкатин вел с ними тончайшую политическую игру! Так, по крайней мере, казалось ему самому.

Всего три часа назад, когда Александр Федорович у себя дома только-только вознамерился попить чайку на травках, к нему в гости пожаловал человек. В нем Башкатин сразу признал соседа по столику в «Паласе» — того самого, что приехал из Тамбова и намеревался открыть в Самаре свечной завод. Тогда он неожиданно исчез, и Александр Федорович даже забеспокоился, уплатил ли его новый знакомец по счету. Но поскольку официант помалкивал, Башкатин решил, что уплатил, и вскоре забыл о щупленьком тамбовчанине. Однако сейчас, нежданно-негаданно увидев его у себя, обрадовался: после больницы, где его продержали сутки, он из дому еще не выходил и успел соскучиться по людям.

Белов не дал ему времени поудивляться, а сразу показал свою книжечку чекиста, и, когда хозяин малость очухался, согласился выпить с ним стакашек настоящего китайского чая. И вот теперь они сидели на веранде друг против друга: Башкатин — в глубоком кресле, положив руки на подлокотники, и Белов — на стуле, чуть нагнувшись вперед и уперев локти в колени. Толстый купчина в мягком фланелевом костюме, похожем на пижаму, в удобных, отороченных мехом шлепанцах и худенький, в скромной косовороточке и затертых брюках Белов — контрастная эта пара могла бы вполне вдохновить передвижника на жанровое полотно «Хозяйская милость» или, скажем, «Угощайся, любезный»! Позы были подходящи, фигуры — тоже, да только вот не выражения лиц: брюхан-хозяин явно заискивал перед неказистым гостем.

— Очень я рад, Александр Федорович, что у вас со здоровьицем дела на поправку пошли, — доброжелательно говорил Белов. — Как на духу скажу: крепко я на вас рассчитываю. На старого, значит, знакомого…

Простовато улыбнулся Иван Степанович, ласково. Слабое подобие улыбки обозначилось и на лице Башкатина, хотя слова Белова его заметно разволновали.

— Почту… за честь, — выговорил он, чуть запинаясь. — Только чем же… Чем я могу быть полезен ЧК?

Слово «ЧК» он произнес шепотом.

— Вы, Александр Федорович, можете оказать нам большущую услугу, — еще мягче продолжал Белов и дружески положил ладонь на слоновье колено Башкатина. — Вашу личную безопасность я гарантирую, не пугайтесь… Да и дело-то предстоит пустяковое.

При слове «безопасность» по лицу толстяка пробежала тень тревоги.

— Слушаю-с, — тихо сказал он, не отрывая глаз от лица чекиста.

— В общем, так. — Белов помедлил. — Есть резон побывать вам у фининспектора на Советской. И заявить патент… Или как там называется — выбрать?.. Короче, объявить о своем желании взять патент на большую сумму оборота.

— Но я не собирался покуда… У меня здоровье… — забормотал ошарашенный Башкатин.

— Соберитесь. И лучше сегодня, до закрытия… Заявку оставите, а деньги внести не успеете, хорошо?

— Зачем… это?.. — горестно прошептал Башкатин.

— Надо, Александр Федорович, надо. Слушайте дальше…

…Вот и действовал теперь Башкатин по чекистской инструкции. Когда он сунулся к Старухину со своей бумагой, было без трех минут шесть.

— Давайте, любезнейший, отложим до послезавтра, — сказал начальственно рыжий фининспектор. — Все едино деньги ваши мы сегодня уже не примем.

— А… листок… оставить? — робея, осведомился Башкатин.

— Заберите! — Старухин мизинцем ковырнул бланк, и тот скользнул по барьеру к толстяку. — Послезавтра, все послезавтра!

Подавленный, спускался Александр Федорович по лестнице из финотдела. Бланк, который не взял фининспектор, жег сквозь пиджак и жилет. Господи, боже мой, что скажет чекист?..

2

Секретарь Самарского губкома РКП(б), высокий худощавый человек, еще не старый, но седой, говорил, обращаясь к шестерым своим слушателям, сидящим в его кабинете за длинным столом:

— Давайте не будем разбрасываться, говорим мы себе сегодня, давайте сосредоточим все силы на главных направлениях. Но вот вы скажите мне, что не главное? Агатов — знаете, наверное? — наш предгубкомтруддезертир, доложил мне вчера, что на заводах Самары сейчас работает в среднем по шестьдесят человек. Представляете? Борьба с трудовым дезертирством — главное? Главное! А борьба с холерой не главное? Боевой эпидотряд, на который мы так надеялись, явно не справляется, товарищи. Идем далее: голод. Вы знаете, сколько хлебных ходоков стучится ежедневно в кабинеты губкома и губисполкома? Хотя это — ладно, стерпим. Но вот на вокзалах начинают находить умерших от голода детишек, так ведь, Шмагин?

Начальник транспортной ЧК кивнул: точно, есть такие факты.

— Товарообмен с Сибирью, Украиной и Белоруссией только-только наклюнулся, рассчитывать на него пока не стоит. Начинаем эвакуацию голодающих, а ведь у нас еще беженцев да военнопленных сколько! Тысячи. Особоуполномоченный Центроэвака товарищ Меркин жалуется на нас, товарищи. Правда, он просил меня вручить Ратнеру вот это…

Секретарь выдвинул ящик стола и достал лист плотного белого картона.

— Разрешите, я зачитаю.

«В тяжелые для Советской Республики дни зимы — весны 1921 года начальник особого отдела ЗВО товарищ Ратнер оказал деятельное содействие губэваку в деле продовольствования свыше 10 тысяч человек беженцев переселенческого и военнопленного контингентов. Благодаря энергии и умелым мерам облегчено катастрофическое положение с продовольствием и не допущены печальные последствия голода. Горячая признательность тов. Ратнеру!».