Генерал в Белом доме - Роберт Иванов

И все же ему было очень трудно как в профессиональном, так и в чисто личном плане. У него «не было имени», его мало знали не только в английской, но и в американской армии. Он не имел никакого боевого опыта, никогда не командовал в военное время даже ротой.

И наконец, у Эйзенхауэра было скромное и совсем недавно присвоенное звание генерал-майора. Когда Дуайт прибыл в Лондон, то в его подчинении оказалось 366 генералов, которые были выше его рангом[152].

Организуя работу своего штаба в Англии, Эйзенхауэр, очевидно, вспомнив бюрократизм, присущий Макар-туру, заявил своим подчиненным: «Мы будем работать в условиях максимального отсутствия формализма, не для отчета, а для того, чтобы выиграть войну. Я всегда буду стремиться быть вам полезным, но я хочу, чтобы вы сами решали свои проблемы, а не полагались на меня»[153].

Эйзенхауэр постепенно устанавливал контакты со своими английскими коллегами. Успешному решению этой задачи во многом способствовали присущие ему простота в общении с людьми и деловой демократизм. Но было и немало трудностей. Англичане, например, никак не могли смириться с его привычкой называть своих американских и британских коллег сокращенными именами. С некоторыми представителями английского генералитета отношения так и остались натянутыми.

В первую очередь это относилось к Монтгомери. Уже во время первого приезда Эйзенхауэра в Лондон у него произошел неприятный инцидент с Монтгомери. Дуайт был приглашен на его лекцию. Вскоре после начала выступления английского генерала заядлый курильщик Эйзенхауэр не удержался от искушения сделать пару затяжек. Сразу же раздался громкий раздраженный голос докладчика: «Кто курит?» – «Я», – ответил Эйзенхауэр. «Я не разрешаю курить в моем кабинете», – строго заметил Монтгомери. Дуайт молча погасил сигарету. Этот мелкий, но неприятный случай не повлиял отрицательно на отношение Эйзенхауэра к Монтгомери, не поколебал его мнения об английском военачальнике. Он говорил, что это человек «решительного характера, исключительно энергичный, обладающий большими профессиональными достоинствами»[154]. Однако личные отношения между двумя генералами оставались сложными. И в 1944—1945 гг. во время боев в Европе упрямый Монти попортил немало крови Айку.

Эйзенхауэр познакомился с традициями чопорного высшего света английской столицы. После первых же посещений фешенебельных лондонских клубов он получил много полезной информации: во многих клубах было запрещено курить, поведение посетителей жесточайше регламентировалось. Однажды Эйзенхауэр потерял всю вторую половину дня. Он посчитал неудобным отказаться от ланча с королем Норвегии. Однако оказалось, что никто не имеет права вставать из-за стола раньше короля. Монарх же, очевидно, находясь в хорошем настроении, никак не хотел уходить. А в штабе ждали неотложные дела! 4 июля, в День независимости, Эйзенхауэр по долгу службы посетил американское посольство. Ему пришлось сделать в этот день 2600 рукопожатий[155]. Это переполнило чашу его терпения. В дальнейшем он избегал подобных церемоний. В ответ на приглашение посетить те или иные протокольные встречи Эйзенхауэр любил отвечать: «Не могу. У меня свидание в Берлине»[156].

Вставал Эйзенхауэр в 6.15 утра, его рабочий день продолжался не менее 12 часов. Отправлялся спать он нередко далеко за полночь. Обычно на ночь генерал любил почитать вестерны, последние издания которых Мэми регулярно присылала ему из США. Айк утверждал, что это лучшее чтиво, потому что, читая ковбойские истории, «не надо думать»[157].

Единственным человеком в Лондоне, предложения которого о встрече он никогда не отклонял, был Уин-стон Черчилль. Каждый вторник они встречались за ланчем на Даунинг-стрит, 10. Черчилль регулярно приглашал его на обеды, между ними устанавливались деловые отношения, для которых был характерен значительный элемент взаимной симпатии.

Более того, Черчилль расценивал Эйзенхауэра как «великого, творческого, конструктивного и разностороннего гения»[158].

Доброжелательные личные отношения между руководителями союзных держав всегда являются важным фактором, способствующим успешному функционированию союза.

Сразу же после Пёрл-Харбора премьер-министр Великобритании вылетел в Вашингтон для встречи с Рузвельтом. Черчилля исключительно тепло и радушно приняли в Белом доме. Ему были выделены апартаменты вблизи помещений президента, рядом находилась и спальня большого личного друга Рузвельта Гарри Гопкинса, который пользовался особым доверием президента.

Этот первый визит Черчилля в США продолжался более трех недель и, по свидетельству Гопкинса, отличался исключительной теплотой и доверительностью. Оба лидера встречались в непринужденной обстановке за обеденным столом. Рузвельт готовил Черчиллю коктейли, а последний настаивал на том, чтобы ему было дано право выкатывать президента из гостиной в кресле-коляске.

Для неофициального, подлинно товарищеского характера этой встречи показательна история, к которой любил возвращаться Гарри Гопкинс. Однажды утром Рузвельт появился в комнате Черчилля и застал его выходящим из ванной комнаты в чем мать родила. Смущенный Рузвельт извинился и хотел ретироваться, Черчилль воспротивился его намерению и сказал: «Премьер-министру Великобритании нечего скрывать от президента Соединенных Штатов»[159].

7 июля 1942 г. Эйзенхауэру было присвоено временное звание генерал-лейтенанта[160]. Его военная карьера была беспрецедентной. За 16 месяцев – четвертое воинское звание. Менее года назад он стал полковником – предел его амбиций в свое время, а теперь был уже одним из 16 генерал-лейтенантов армии США.

Главнокомандующий оказался человеком очень неприхотливым. К еде он был практически безразличен и ел то, что ему предлагали. Пил Эйзенхауэр очень мало. Как он однажды заметил, его голова занята слишком серьезными проблемами, чтобы давать ей еще такие перегрузки, как алкоголь. «Он относился к спиртному так же внимательно и осторожно, как солдат к заряженному оружию»[161].

Но генерал был заядлым курильщиком. Зачастую ему не хватало двух пачек сигарет в день. Тяжелые физические и нервные перегрузки привели к тому, что у Эйзенхауэра все чаще начало подниматься кровяное давление. Тогда сотрудники штаба стали вводить для него табачную квоту. Генерал реагировал на это вполне миролюбиво.

Однажды Эйзенхауэр бросил замечание, что не мешало бы завести в хозяйстве американского штаба небольшую собачонку. Генерал утверждал, что ему хотелось бы иметь рядом с собой живое существо, которое не станет задавать вопросов о войне, а если он скажет что-либо не подлежащее разглашению, то это не будет распространяться. 14 октября 1942 г., в день рождения Эйзенхауэра, сотрудники штаба подарили ему маленькую черную собачку, которую тот возил по всем фронтам.