Вещий. Разведка боем - Юрий Корчевский

– Кольчуги есть?

– Есть, токмо на нас не налезают.

Понятно, на наших молодцев надо делать специально. Сейчас это просто невозможно – долго очень.

Я уже придумал, как выманить на себя банду. Надо выехать из монастыря на повозке в сторону Нижнего, как всегда делают монахи. Мне, чтобы не выделяться, тоже надо надеть рясу послушника. Оружие – в телегу, слегка прикрыть сеном. Вот щиты брать нельзя – их сразу видно, шлем на голову нельзя. Кольчугу свою я взял – ее под рясой не видно. А там уж как повезет.

Я рассказал про план Федору и Василию. Им моя задумка понравилась, и я направился к настоятелю. Отец Кирилл был не в восторге от того, что я надену рясу, но вынужден был согласиться.

Свободных дней у меня было немного, поэтому выезжать решили завтра утром.

Утром выехали на пустой желудок: есть перед боем – плохо, при ранении в живот шансов выжить у сытого значительно меньше.

В телегу положили оружие – саблю, секиру, топор. Когда выехали, я предупредил монахов:

– Вы, главное, слушайте меня и прикрывайте мне спину, от меня не отрывайтесь. И еще: что бы ни происходило – не пугайтесь.

– Ты нас, Юрий, не пугай.

Мы отдалились от монастыря на версту, и когда телегу затрясло на корнях деревьев в глухом лесу, на дорогу перед нами вышли разбойники. Именно – спокойно вышли, а не выбежали. Уверенные в своей силе: как же, на троих – целый десяток.

– Разобрали оружие, – тихо сказал я.

Монахи похватали оружие, но продолжали сидеть на телеге. Я обернулся – сзади еще пятеро, поигрывают дубинами, мечами. У всех на губах гадливые улыбки. Ну ровно наши недоросли на улицах после «Клинского». И что меня задело, так это их спокойствие. Никаких криков, угроз, приближаются медленно, желая нагнать страху. Вот тут они промахнулись. Главное в любой схватке – дезорганизовать противника, раздавить морально, лишить уверенности в победе.

Я вскочил на телегу во весь рост – надо определить главаря. Вот он – здоровый амбал, наверняка занял место в шайке благодаря немереной силе. С него и начнем.

– Стоять! – заорал я.

Резко выкинул вперед руку и швырнул в него огонь. Раздался треск, как при электрическом разряде, синий сгусток огня ударил в главаря, и он вспыхнул. Занялось сразу все – волосы, одежда. Мерзавец закричал, стал метаться, пытаясь сбить пламя. Все – и монахи и тати – замерли, ошеломленные увиденным. Пока они не отошли от шока, я повторил фокус с другим разбойником, явно приближенным главаря, в хорошей одежде и с мечом в руке. Выбросив руку, снова ударил огнем. Второй тать тоже полыхнул сразу, как облитый бензином. От необычного и тем более страшного и жуткого зрелища на татей напало просто оцепенение – глаза повылезали из орбит, челюсти отвисли. Никто не помог горящим, разбойники катались по траве и жутко кричали. Мне кажется, эти крики, просто дикие, животные, еще больше усиливали эффект увиденного. Нельзя терять время.

– Руби татей! – закричал я и спрыгнул с телеги. Ударил саблей татя, что держал под уздцы монастырскую лошадь, рванулся вперед, вонзил саблю в живот молодому парню; едва вытащив, срубил руку с дубиной крепкому мужику. За мной грузно топали монахи, налево и направо нанося удары.

Когда мы уже положили большую часть шайки, только тогда разбойники пришли в себя, но организованно напасть уже не смогли. Мы поодиночке добивали тех, кто еще стоял. Я быстро обернулся назад – татей, что подходили сзади, не было. Увидев, как покрошили их товарищей, они бросились в чащу.

– Добивайте этих! – крикнул я монахам, а сам бросился в лес. Надо уничтожить всех, иначе банда возродится, как гидра.

Вот впереди бежит в синей рубашке парень. Быстро бежит, сволочь. Выхватив поясной нож, я метнул его в спину. Споткнувшись, парень упал, пролетев по инерции еще несколько метров. Я бросился в сторону – там трещали кусты, как будто лось ломился. Мелькнула цветная рубашка, я бросился наперерез и, почти догнав, ударил кистенем по голове. Разбойник стал заваливаться. Слева шум, мелькает тень. Еще один. Я бросился за ним. Услышав, что его догоняют, разбойник остановился, повернулся ко мне. В руке – дубина, утыканная железными шипами.

– Что, взять меня хочешь? Сейчас я твою башку в кисель превращу!

Парень взмахнул дубиной, а я бросил кистень – бросил так, как учил меня Михаил – сбоку. Кожаный ремешок обвил дубину, и я дернул кистень на себя. Дубина вылетела из руки разбойника, и, не дав ему опомниться, я саблей рубанул его по плечу, почти разрубив до пупка.

Я замер и прислушался – тихо. Я хорошо помнил, что сзади стояло пятеро; троих я убрал – значит, двое или удачно сбежали, или спрятались в лесу. Наверняка свой лес они знали лучше меня. Тогда им повезло, пусть другим расскажут, как и чем кончается лихая жизнь.

Я вытер саблю об убитого, вбросил ее в ножны и пошел к дороге. Монахи уже расправились с оставшимися. Я прошелся по дороге – мать моя! Оба обгоревших трупа еще чадили, издавая запах паленого мяса, на обочинах лежали куски тел.

Славно поработали монахи: удар секирой – и уже не один человек, а два, только маленьких. Монахи деловито собирали с убитых оружие, ножи, складывали в телегу; железо – ценность, им не разбрасываются.

Завидев меня, оба здоровяка заулыбались – ну ровно дети. Побаловались в песочнице, и вдруг родителя увидели. По большому счету – молодцы, не впали в ступор от моих шалостей с огнем и оружием дрались хорошо – не струсили, ни на шаг не отступили, прикрывая спину.

– Молодцы! Непременно настоятелю доложу о вашей храбрости.

– Кабы не ты – не устоять бы нам; полтора десятка – это очень много. И это… – Федор потупился, – больно у тебя с молоньей, что с руки мечешь, ловко получилось – ровно как Илья Громовержец. Мы аж спужались поперва. Виданное ли дело – огонь руками бросать!

– Предупреждал же я вас – не пугайтесь, как необычное что увидите.

Василий помялся:

– А руку поглядеть можно?

– Смотри, за погляд деньги не берут.

Я протянул раскрытую ладонь. Оба монаха ее внимательно осмотрели, даже ощупали, но, ничего не найдя, сильно разочаровались.

Мы уселись на подводу и поехали назад, в монастырь.

Лошадка еще не добрела до ворот, как они распахнулись и высыпали монахи. Федор и Василий не выдержали – не хватило терпения, соскочили с телеги и, поддерживая руками рясы, побежали навстречу, крича:

– Победа! Разбили поганых!

Радость встречающих была бурной. Для всегда степенных, спокойных монахов это было необычно.

В воротах встретил настоятель, осенил крестом. Оглядел забрызганные кровью рясы, приказал поменять. Я свою просто снял, отдал Федору. Оба ушли вглубь – видимо, к хозяйственным постройкам.

Настоятель и вся братия прошли в трапезную, сели на лавки. Меня усадили рядом с отцом Кириллом. Наступила тишина.

– Ну что же, с Божьей помощью побили нечестивцев. Давайте, братья, помолимся.

Монахи встали, обратили лица к иконам, стали молиться, бить поклоны. Я же только перекрестился и отвесил поклон. Знал я всего несколько молитв «Отче наш…» и боялся, что они будут не к месту.

После молитв все уселись, и настоятель попросил подробно рассказать для братии, как все прошло. Я пересказал, что и как происходило, умолчав об огне и особо отметив храбрость, смелость и стойкость Федора и Василия, их умение владеть оружием. Как только я закончил говорить, монахи стали оживленно переговариваться.

В трапезную вошли переодетые в чистые рясы Федор и Василий. Братия встала, отвесила им поклон, а настоятель перекрестил. Оба монаха подошли к настоятелю и начали о чем-то шептать на ухо.

Выслушав, отец Кирилл отпустил всех, кроме меня и Федора с Василием. Настоятель вперился в меня взглядом:

– Это правда, что ты молнии метал во врагов?

– Было, отец Кирилл, лгать не хочу.

Настоятель задумался.

– Вот что. Вы оба будете молчать о том, что видели, – тем более что Юрий словом не обмолвился о том, когда братии о бое славном повествовал. Понятно?

Оба монаха кивнули.

– Ну а теперь отопьем в знак победы вина простого, прозываемого кагор.

Настоятель достал стеклянный штоф, разлил вино в серебряные чарки. Сотворив молитву, мы их осушили.

– В канун праздника большого – усекновения главы Иоанна Предтечи – свершилась сия малая победа, когда поминают воинов, павших на поле брани за веру и Отечество. Помянем же, братья!

Мы выпили по второй, потом по третьей. Но на том и остановились. Настоятель отпустил монахов.

Мы сидели друг против друга, нас разделял стол.

– Думаю, чем вознаградить тебя за труды ратные?

– Сколько дашь, отец Кирилл, столько и возьму. Мы о сумме не договаривались.

– То так.

Настоятель вздохнул, отцепил с пояса ключи, открыл маленькую дверцу в стене, долго там возился; повернувшись, положил передо мной кучку серебряных рублей, навскидку – около двадцати. Не сказать, что много, но у купца я получал за месяц вдвое меньше. Помолчав, молвил: