Инкубатор для шпионов - Фридрих Незнанский

— Исключено, Александр Борисович. — Возможно, ему это только почудилось — она произнесла его имя-отчество с едва уловимой иронией, словно бы в ответ на его собственное — «Нина Дмитриевна». — Исключено, — повторила она. — Формулировки здесь абсолютно чеканные. И… компетентные.

— Значит, все-таки и не секта? — вздохнул Турецкий.

— Совсем не похоже.

Турецкий еще помолчал и сказал:

— Смешного тут действительно немного. Как бы это все переварить — то, что вы сказали. Если я верно понял, получается страничка из руководства какого-нибудь Джеймса Бонда, а?

Она молча улыбнулась — совсем чуть-чуть, краешком рта. В сущности, они все обсудили, это было ясно. Но почему-то уходить Турецкому смертельно не хотелось.

— Как жаль, — сказал он, — что я не могу привезти к вам эту девочку, чтобы вы выяснили, насколько она здорова… — Тут он спохватился и рассказал о «боевом» прошлом Жени Земляникиной — о многократном «минировании» школы.

Коростелева слушала с интересом, не перебивала и вопросов не задавала. Турецкий с удивлением отметил это про себя — такие собеседники давно ему не встречались, а ведь это была «ее» тема, казалось бы, Коростелева должна встревать со своими ремарками то и дело. Отнюдь.

Когда Турецкий закончил, она сказала:

— Я совсем не убеждена, что это Женя просто так развлекалась. Видите ли, сейчас такое время… Репортажи по телевизору с мест разных трагедий привели к тому, что очень многие почувствовали себя участниками событий. Как результат — сильный посттравматический стресс. Сначала люди испытывают шок, затем как будто приходят в себя. Но у многих спустя два — четыре месяца стресс проявляется снова. Люди становятся раздражительными, плохо спят, у них развивается невроз. У простых людей реакцией на пережитый стресс может стать увеличение конфликтов взрослых с детьми. У неуверенных в себе сограждан развивается комплекс неполноценности. На уровне массовом это проявляется в ксенофобии, которая вообще является уделом слабых.

— Что уж тут о детях говорить, — пробормотал Турецкий.

— Совершенно верно. Такой «эпидемии» детских страхов, как за последние два года, в России не было еще никогда. Насмотревшись телевизионных репортажей о заложниках, травматической реакции подвержены оказались все. И дети особенно, потому что их психика более восприимчива к чужой боли. Ну и конечно, это приняло максимальные размеры после захвата школы в Беслане.

— Кажется, таких людей психологи называют вторичными жертвами?.

— Совершенно верно, — кивнула Нина Дмитриевна. — У большинства школьников «после Беслана» возникали всевозможные страхи, появлялись тревожность, нервозность, подавленность. Разумеется, это касалось в основном младшеклассников — так говорит статистика. Но я думаю, лишь потому, что в младшем возрасте дети откровеннее со взрослыми. Наверное, подростки чувствовали те же страхи. Все это порой усугубляется необдуманной тактикой педагогов. Например, в одном областном городе на уроке рисования детей заставляли рисовать фигурки террористов, а потом зачеркивать их.

— Вот придурки, — негромко сказал Турецкий.

— В Москве тоже были подобные вещи. В одной из столичных школ на стене вывесили громадную стенгазету с фотографиями окровавленных заложников, представляете?

— Как жаль, — снова сказал Турецкий, — что я не могу ее пока найти…

Коростелева кивнула.

— Слушайте, Нина, — вдруг брякнул Турецкий, неожиданно и для себя самого, — хотите выпить? Меня вчера приятель совращал, а я, дурак, отказался. Теперь вот жалею.

Коростелева с удивлением посмотрела сперва на Турецкого, потом на часы.

— Ну да, — спохватился Турецкий. — В такое время суток, понимаю. Да и вообще, психологи, наверно, напряжение так не снимают, да? У вас небось какие-нибудь свои изощренные методики…

— Психологи снимают напряжение всеми имеющимися способами, — засмеялась Коростелева. — В этом преимущество нашего образования: уж мы-то понимаем все «за» и «против». Но вы — правы, сейчас слишком рано. И у меня лекция через пятнадцать минут начнется. Однако после пяти часов я освобожусь.

— Тогда я заеду, — сказал Турецкий. И настроение у него немного поднялось. Может, просто потому, что пообщался с психологом, снимающим напряжение всеми имеющимися способами.

Сев в машину, он, чтобы отрезать себе все пути к отступлению, позвонил жене и сказал, что работы по горло и не исключено, он приедет сегодня поздно. Домой в самом деле не хотелось. В крайнем случае, подумал Турецкий, поеду к Славке Грязнову и напьюсь по-человечески.

Тут позвонил Денис.

— Сан Борисыч, — сказал он без лишних экивоков. — Информация о матери Жени Земляникиной собрана и перепроверена. 5 мая 1991 года в 22.15 Елена Константиновна Земляникина была сбита легковой машиной на Можайском шоссе. Умерла спустя полтора часа в больнице Склифосовского. Разрыв печени, травма головного мозга. Оба повреждения не совместимы с жизнью. Что дальше? Видимо, это конец дела, отбой?

Турецкий помолчал, потом сказал:

— Продолжай наблюдение за братом Жени и отцом.

— Ладно.

Как ни странно, в голосе Дениса прозвучало даже некоторое удовлетворение. Между тем разговор он не заканчивал.

— Ну что еще?

— Александр Борисович, — сказал Денис, — а можно спросить наконец, почему вы вообще занялись этой девочкой?

Турецкий вздохнул:

— Сам себе не могу ответить на этот вопрос. — Определенная доля лукавства, конечно, в его словах была. Пропавшая Женя оказалась как-то связана с проблемой Стасова. Но дело, конечно, было не только в этом.

Но Денис, этот пройдоха, чутко уловил настроение Турецкого.

— Типа, мы в ответственности за того, кого приручили?

— Слушай, Экзюпери доморощенный, никто никого не приручал! — рассердился Турецкий. И поймал себя на каком-то очень неуютном чувстве. Что-то внутри у него шевелилось, точно он по недоразумению проглотил живое существо, а оно возьми да и вырасти.

… — Куда мы поедем? — спросила в машине Нина Коростелева. — Как говорит молодежь, где клубиться будем?

— Клубиться? — не понял Турецкий.

— Это означает тусоваться в ночных клубах.

— Понятно. А вы сами-то — разве не молодежь?

— Я молодежь, — не отказалась Нина. — Но зрелая.

— Ладно. Куда бы вы хотели? Выбирайте.

Она посмотрела него с интересом:

— Вы большой знаток злачной Москвы, да?

Кажется, эта женщина умеет ставить мужчину на

место, подумал Турецкий. И пока он сочинял достойный ответ, она огорошила его новым вопросом:

— Вы любите классическую музыку?

— Ну… не так чтобы очень, — промямлил Турецкий.

— А ужинать под классическую музыку?

— Совсем другое дело, — воспрял он духом.

— Тогда командовать парадом буду я.

— Отлично, только вовремя говорите, куда поворачивать.

— Вы производите впечатление коренного москвича. Значит, знаете, где Концертный зал Чайковского. Едем туда.

— Вы не шутите? — покосился на нее Турецкий.

— Едем-едем.

По дороге он спросил:

— А что мы станем там делать?

— Ну вы как маленький. Что делают в концертном зале? Будем слушать музыку, конечно. Ну и ужинать.

— Там разве есть где ужинать?

— Вы что, Александр Борисович, там никогда не были?

— Давайте без отчества, — попросил Турецкий. — Может, я там и был. Просто не помню. — Не говорить же было, в самом деле, про жену, музыкального педагога, по милости которой у него уже много лет от классической музыки уши вянут. — Ну шучу, был, конечно. Давно. А что мы будем слушать? Моцарта? Шопена?

— Увидите, — загадочно улыбнулась Нина.

Через полчаса, минуя пробки, они подъехали к

Концертному залу.

На афише было написано «Музыка из бумаги»,

— Что это значит? — ужаснулся Турецкий. — Надеюсь, не в прямом смысле?

— Посмотрим, — хладнокровно пожала плечами Нина.

— Что значит — посмотрим? — В Турецком проснулся подозрительный следователь. — Мы будем это смотреть?

— Обязательно. И смотреть, и слушать. У меня на сегодняшний вечер большие планы. Кроме того, мы не сможем тут выпить, если не купим билеты.

До начала концерта было еще добрых полчаса, и нужно было куда-то себя девать.

Всяких мелких закусочных в окрестностях Концертного зала действительно оказалось немало. Надо же, какое противоречивое место, подумалось Турецкому. Вроде и классическая музыка, и оркестры, и орган, и такие тяжелые массивные двери. А вот пожалуйста — понапихали пиццерий и кофеен с круассанами. Вообще-то довольно пошло.

Ничего этого вслух он, конечно, не сказал. Но к его приятному удивлению, двойная мраморная лестница привела их в «Драм-бар». На самом деле это даже был маленький ресторанчик.