Восьмой дневник - Игорь Губерман

сейчас уже мало мне равных

в искусстве разлить на троих.

* * *

Немало проживя ночей и дней,

на лире я рассеянно бряцал,

и сроду я никчемности моей

не отрицал.

* * *

Люблю я память лет наивных,

эпоху клёкота петушьего,

когда ко мне от девок дивных

лилось обильно равнодушие.

* * *

Я часто думаю о смерти,

поскольку жизнь весьма ценю,

а смерть означена в десерте

земного нашего меню.

* * *

Не зря стучит моя клавиатура,

настанет час, неведомо какой,

и тихая чувствительная дура

заплачет над какой-нибудь строкой.

* * *

Печально покрутившись так и сяк,

я вижу сквозь магический кристалл,

что мой родник не полностью иссяк,

однако быть фонтаном перестал.

* * *

Настолько много мыльных пузырей

надули мы надеждами своими,

что где-то, очевидно, есть еврей,

который наши души лечит ими.

* * *

И вот я до чего за целый день

додумался своим умом невежды:

смирение и кротость – просто лень,

одетая в удобные одежды.

* * *

Читаю предпочтительно о древности

и в этом увлечении не каюсь;

от мерзких дуновений современности

я кашляю, чихаю и сморкаюсь.

* * *

Сболтнёшь по пьяни глупость ненароком –

смеются собутыльники над ней,

а утром просыпаешься пророком:

реальность оказалась не умней.

* * *

Я зэкам в лагере прошения

писал о пересмотре дел,

к литературе отношения

мой труд нисколько не имел.

Но я был счастлив.

* * *

В державе, где централен мавзолей, –

апатия, усталость, безразличие;

Россия нынче спит, и снится ей

недавнее зловещее величие.

* * *

Двух устремлений постоянство

хранит в себе людское племя:

страсть к одолению пространства

и страсть к покою в то же время.

* * *

Есть нечто – пока без названия,

но жжёт не слабее огня:

изжога от сока познания

весьма изнуряет меня.

* * *

Нисколько я не склонен к упованию,

что чем-то я иной меж божьих тварей,

однако к моему существованию

история – всего лишь комментарий.

* * *

Что осталось от разных возможностей?

Я уже не расстанусь с бумагой,

избегать буду жизненных сложностей

и беспечным не стану бродягой.

* * *

Всё мерзкое, больное и гнилое,

что было, ощущалось и текло, –

когда перемещается в былое,

то помнится душевно и тепло.

* * *

Пришёл я к горестному мнению

от наблюдений долгих лет:

вся сволочь склонна к единению,

а все порядочные – нет.

* * *

Мной выпито не больше, чем воспето,

скорее даже меньше, если честно,

однако длится жизнь, и неизвестно,

сколь часто она будет подогрета.

* * *

Судить народы я не призван,

хоть вижу мир почти что весь:

идеализм с идиотизмом –

кошмарно взрывчатая смесь.

* * *

Давно уже я чтению запойному

предался, бросив писчее перо,

и знаний накопил в себе, по-моему, –

огромное помойное ведро.

* * *

Душа пожизненный свой срок

во мне почти уже отбыла,

была гневлива, как пророк,

и терпелива, как кобыла.

* * *

Когда мы созреваем в ходе дней,

фильтрует нас невидимая сеть:

собой остаться можно (что трудней)

или сломать себя и преуспеть.

* * *

Когда-нибудь обсудят и философы

на вечном философском карнавале

влияние истории на способы,

которыми евреев убивали.

* * *

От жизни получая наслаждение

и помыслов исполненный дурных,

я свято соблюдал несоблюдение

всех заповедей – Божьих и земных.

* * *

Мой закат утешительно светел:

каждый вечер сижу я с женой

и наследство, которое детям,

пропиваю, покуда живой.

* * *

Смотря вокруг то мельком, то подробно,

вдоль жизни я бреду уже по краю;

стараюсь я писать правдоподобно,

поэтому охотно привираю.

* * *

Сидят мудрецы-аналитики,

и глазки моргают растерянно,

когда о российской политике

беседуют эти растения.

* * *

С тех пор, что сняты все препоны

и абсолютных нету истин,

весьма узорны выебоны

пера и кисти.

* * *

Течёт наш постепенный эпилог,

и больно всем, когда уходит каждый;

желание увидеться – залог

того, что снова встретимся однажды.

* * *

Только те, кто смогли и посмели

власть паскудную громко ругать,

лишь они, вольнодумцы, сумели

голой жопой ежа напугать.

* * *

Я остро ощущаю иногда

(в ровесниках я вижу это с нежностью),

что самые последние года

овеяны высокой безмятежностью.

* * *

Хвала Творцу, что девы сочные

собою красят наши дни –

и носят железы молочные

с большим достоинством они.

* * *

Божий мир хорош, конечно, очень,

но для счастья многое негоже;

впрочем, я сильнее озабочен

тем, что я себе не нравлюсь тоже.

* * *

Про мудрость преклонных годов,

про старческий разум пронзительный

наврал, не жалея трудов,

какой-то мудак омерзительный.

* * *

Белеет чистая страница

и манит с ней вступить в игру;

ещё мне многое приснится,

ещё немало я навру.

* * *

Страшней и горестней всего

из испытания дряхлением –

окостенение того,

что гордо названо мышлением.

* * *

Вижу некий жизненный курьёз,

как документальное кино:

те, кто принимал себя всерьёз, –

все уже несчастливы давно.

* * *

Жестоко всё устроено в природе:

мы жили, мы ругались, мы дружили,

а нынче все уходят и уходят,

а новые вокруг – уже чужие.

* * *

Рассудок мой не отдыхает:

я днём поспать имею свойство,

но и тогда он молча хает

всё мировое неустройство.

* * *

Я целый день прожил неверно –

я суетился и кишел,

и делового духа скверна

осела копотью в душе.

* * *

Пора, мой друг, пора, ничуть не рано,

ушли уже напор, накал и прыть,

стишки текут из некоего крана,

который надо вовремя закрыть.

* * *

Последние когда выходят в первые,

ломая все устои и опоры,

они тогда нахрапистые, нервные,

и видно, что бездарные и воры.

* * *

Хотел бы мыслить я логически,

но правит воля, мне чужая, –

стишки растут эпидемически,

друг друга смыслом заражая.

* * *

Когда, укрывшийся халатом,

я сладко сплю средь бела дня,

судьба, фортуна, рок и фатум

лелеют бережно меня.

* * *

Всё время, что я нежился в узилище

и видел сквозь решётку мир оттуда,

я думал: это лучшее училище

для тех, кто пессимист или зануда.

* * *

И я б молился, веря истово,

знал, почему и что грешно,

боялся помысла нечистого…

И Богу было бы смешно.

* * *

Мир изменился очень сильно,

в нём торжествуют ум и дух,

однако столь же изобильно

цветёт и множится лопух.

* * *

Я голым был, издавши первый крик,

умру зато в излюбленном халате

и, я надеюсь, – дома, где привык,

а не в больнично пахнущей палате.

* * *

Я ценю репутацию пьяницы,

потому что она худо-бедно

любопытным потомкам останется

как живая о предке легенда.

* * *

Был часто к риску я влеком,

ничуть не думая о выгоде,

и полным был я мудаком,

хотя вполне прилично выглядел.

* * *

Всё в мире этом туго скручено,

увязано и предназначено,

и если нами что получено,

то как-то нами же оплачено.

* * *

Удачу нам несёт обычно случай,

нам легче жить в наивной этой вере,

и, не боясь ползучих злополучий,

распахнуто мы держим наши двери.

* * *

Порядок в России сегодня пригодный,

чтоб жить интересно и вкусно,

великий, могучий, правдивый, свободный

держа за зубами искусно.

* * *

Я сколько ни шутил, но в самом деле

у Бога я в финансовой опале,

и рядом деньги как ни шелестели,

к моим рукам никак не прилипали.

* * *

От жутко воплотившейся утопии,

Россию поразившей безобразно,

во множестве родились её копии,

а стало быть, безумие заразно.

* * *

Нет, мы не случайно долго жили,

к поросли ушедших мы привиты,

время к нашим жизням доложили

те, кто были смолоду убиты.

* * *

Поскольку нам выпало счастье родиться

в кошмарной империи, канувшей в Лету,

по полному праву мы можем гордиться,

что мы пережили могильщицу эту.

* * *

Есть люди – кругозор их необъятен,

а мыслят они здраво и логично,

и мир вокруг им полностью понятен.

Зовут их идиотами обычно.

* * *

Конечно, так должно было случиться,

что острого лишусь однажды смысла:

усох мой уксус, выдохлась горчица,

шампанское от возраста прокисло.

* * *

Пласты культурных наслоений –