Провинциальный детектив - Фридрих Незнанский

– Здесь не надо говорить. После математики выйдем и там, за поваленным деревом, спокойно все обсудим.

Мальчики прошли по пустой – урок уже начался – рекреации к кабинету. Вошли. Извинились. Сели за свою парту – вторую в среднем ряду.

Еще с начальной школы, когда у него только-только стало падать зрение, Люда требовала, чтобы он сидел на первой парте. Носилась со справками от окулиста, размахивала им перед училками. А их и убеждать не надо было – все и без того хвостами перед ней вилять готовы. Ему не хотелось сидеть на первой парте. Компромиссом оказалась вторая. Рядом подсадили еще одного близорукого анархиста – Дэна.

Поговорить надо было. С глазу на глаз, не по Интернету, не по телефону. Что-то надо было делать со всей этой историей.

Математика – любимый предмет. И все равно он сидит и ждет не дождется, когда урок закончится. Слишком много всего важного надо обсудить. Дэн, похоже, тоже нервничает. Хотя это может заметить только тот, кто его хорошо знает. Боится? Может быть, хотя, в общем-то, нечего пока. Что это за неконтролируемое беспокойство? Стыд? Скорее, какая-то странная неловкость. С этим надо разобраться. Может, действительно лучше ему уехать? Все-таки хорошо отец с Элей придумал.

Звонок заходится истерическим визгом. По крайней мере, так кажется ему.

Панюшкин, стоя недалеко от входа, видел, как младший Кравцов вышел из школы. Но он был не один. С приятелем. Куда он сейчас пойдет? Домой? Нет, мальчики обогнули здание и направились в сторону парка. Он проследовал за ними. Погулять решили. Надо признать, ничего криминального в этом намерении нет. Действительно, почему не погулять после уроков?

В парке оказалось на удивление людно. Толпами бродили мамаши с колясками, сновали шустрые дети на велосипедах и самокатах. Хозяева выгуливали смешных мелких собачонок. Бабушки оккупировали скамейки.

Лавируя между прохожими, Панюшкин шел на некотором расстоянии от мальчиков, ожидая, когда же они, наконец, разойдутся и Кравцов-младший останется один. Дойдя до оживленного перекрестка двух аллей, на котором стояли несколько палаток с мороженым и сахарной ватой, они вошли в покосившийся синий домик с надписью «Тир». Панюшкин засомневался: с одной стороны, были опасения, что Илья запомнил его, узнает, и тогда разговор уж точно не получится. С другой стороны, стрельба для мальчишки – момент показательный. Очень хотелось увидеть его с оружием в руках. Пусть даже с игрушечным…

Возле тира стояла взмыленная молодая «мамочка», – Панюшкин давно выделил для себя этот типаж, – и шумно препиралась с пацаненком лет восьми.

– Мама, ну, дай пострелять!

– Да ты все равно не умеешь! Только деньги зря потратим! Пойдем лучше на качели.

– Да ну их, эти качели! Каждый день качели! И вообще, как я научусь, если пробовать не буду!

– Потом, на выходных пойдем с папой, он тебе покажет. Все! Давай руку!

– Ма-ам! Ну, давай постреляем! Все равно на выходных никуда не пойдем, я же знаю, опять ругаться будете.

Мамаша густо покраснела и крепко сжала детскую ручонку, собираясь потащить сына за собой. Панюшкин быстро сориентировался.

– Девушка! – Никакой реакции не последовало. – Девушка!

– Вы ко мне обращаетесь? – Панюшкин, как мог, улыбнулся ей. Как ни странно, это сработало.

– Давайте, я с ним постреляю! Пожалуйста! Мы оба вас просим!

Мальчик недоверчиво посмотрел на мать.

– Я приглашаю! – Панюшкин уставился на нее и улыбнулся еще раз, нарочито восхищенно и, как ему самому показалось, слегка лукаво. Как оно было на самом деле, сказать сложно, но, тем не менее, цели своей он достиг. Усталая молодая женщина улыбнулась в ответ, хоть и не без некоторой подозрительности.

В тире воняло чем-то затхлым, за стойкой стоял давно небритый парень, смеривший вошедших равнодушным взглядом. Панюшкин занялся мальчишкой, периодически поглядывая в дальний угол, где угадывались фигуры двух подростков. Прикрытие было идеальным. Даже если Илья его узнает, что маловероятно – он, похоже, слишком увлечен собой, – придраться будет не к чему. Отец пошел пострелять с сыном. Пересеклись случайно, что ж тут такого? Город-то маленький…

Стрелял один из мальчиков. Кто именно, Панюшкину было не разобрать – они были примерно одного роста и одной масти. Стрелял хорошо, можно даже сказать, отлично. Один за другим запускались паровозики, начинали махать крыльями игрушечные утята и цыплята. Тот, что стоял рядом, отпускал комментарии. Панюшкин напряг слух и узнал голос – уже окончательно сломавшийся, оформленный, лишенный подросткового повизгивания гладкий тембр Кравцова-младшего.

Маленький подопечный лейтенанта тоже требовал внимания, и Панюшкин сделал три показательных выстрела – разумеется, успешных, – потом дал мальчишке извести остаток купленных им пуль. В качестве приза полагался небольшой слоненок из синтетического меха расцветки «вырви глаз». Панюшкин вручил его мальчишке и двинулся было к выходу, но именно в этот момент мимо них прошли завершившие уже свои баллистические экзерсисы объекты его импровизированной слежки. У одного из них в руках был призовой тигренок из того же игрушечного семейства, что и панюшкинский розовый слон.

– Отдай ты этого зверя ребенку, – предложил Илья.

Тигренок оказался в руках у обалдевшего от такого неожиданного счастья мальчишки.

– Что ты стоишь? Скажи «спасибо»! – Панюшкин продолжал изображать заботливого отца. Сын чиновника на секунду задержался взглядом на его непроницаемом лице и вышел из тира вместе с приятелем.

Что ж, не удалось его увидеть с «оружием» в руках. Панюшкин вручил ребенка, прижимавшего к груди только что приобретенный зверинец, матери и отправился вслед за мальчиками по главной аллее.

Когда мимо на бешеной скорости проехали две девицы на роликах, Панюшкин отшатнулся, отвлекся на долю секунды и почти потерял свой «объект» из вида. Растерянно оглянулся и заметил, что мальчишки сошли с дорожки и пошли куда-то в сторону, в направлении оврага, заросшего мелким подлеском. В общем и целом, этот парк в центре города был довольно ухоженный и благоустроенный, но и здесь можно было найти бесхозные уголки, до которых еще не добрались ландшафтные дизайнеры и устроители детских площадок. «Конечно, нам чем хуже – тем лучше», – подумал Панюшкин и смирился перспективой безнадежно испачкать начищенные с утра ботинки. Достигнув оврага, он заметил, что приятели остановились и довольно удобно устроились на некоем подобии естественного «дивана», образовавшегося из стволов нескольких поваленных деревьев.

Панюшкин остался стоять у края оврага: отсюда ему было кое-что видно, но, разумеется, совершенно ничего не слышно. Его уже начинали порядком раздражать эти подростковые игры в дурацкую таинственность. Но это нормально – все пятнадцатилетние мальчишки любят обставлять свои простенькие дела и секреты кучей ритуалов, которые любому взрослому человеку покажутся ужасающей нелепостью. Панюшкин вспомнил себя самого в пятнадцать лет и своих дачных и дворовых дружков. Даже ближайший поход на рыбалку или, например, Нинку, соседку, они не могли обсудить просто так на скамеечке. Надо было обязательно напустить на себя жутко таинственный вид и забраться как можно дальше, придав тем самым пустяковому делу невообразимую важность. Может, и здесь то же самое?

Строить предположения и ругаться ему пришлось долго – мальчишки просидели на поваленном дереве без малого минут сорок. Сам Илья говорил спокойно, не жестикулируя. Изредка до Панюшкина доносился его прерывистый смех. Второй мальчишка ерзал, размахивал руками, несколько раз порывался уйти. Наконец, они поднялись оба и решили, видимо, подняться по другому склону оврага. Панюшкин в который раз раздраженно выругался. Про себя, естественно. Если он сейчас пойдет за ними, то треск веток под ногами будет слышен во всей округе, и тогда эти любители навести тень на плетень поймут, что они тут не одни. Оглянутся – и все, провал «операции». Он вспомнил, что как раз за оврагом, в боковой части парка, есть еще один выход. Похоже, они туда и идут. Можно рискнуть. Даже если он ошибается, это не такая уж драма. В конце концов, они и так уже почти «ушли». А если нет, тем лучше. Стоит попробовать.

Он почти бегом вернулся на тот перекресток, где стоял тир, и по боковой аллее обогнул заросли. У ворот никого не было. С чувством закономерного разочарования Панюшкин вышел из парка и для очистки совести огляделся. Приблизительно метрах в двухстах виднелись две фигурки, бодрым шагом удалявшиеся в сторону автобусной остановки. Подъехала маршрутка. Они ее пропустили. Следом остановился старый автобус с «гармошкой» – такие еще ходили по городу. Когда он отошел, меткого стрелка на остановке уже не было. Там стоял только один Илья. Панюшкин-таки дождался.

– Привет! – сказал он, и мальчик оглянулся. – Ты ведь помнишь меня? Я вчера вечером к тебе домой приходил. Из милиции.