Провинциальный детектив - Фридрих Незнанский

На второй кассете была совсем тоска зеленая. Кто-то из участников действа, у которого наутро похмелье, видимо, было меньше, чем у других, решил поиздеваться над собратьями по несчастью и устроил на кухне засаду с камерой, снимая каждого, кто выходил в едва запахнутом халате и шлепанцах и трясущимися руками доставал из холодильника бутылку минералки. Лица по большей части были совсем не одухотворенные. Однако и в этом случае Алевтина не решилась осудить ближних – в конце концов, после таких возлияний кто угодно будет выглядеть неважно.

Кошмар! И это та самая «оперативная работа», за которой она ехала? Хорошо, предположим, не только за ней, но и просто… Просто… Нет, лучше об этом не думать. Так много до чего додуматься можно. Но работенка, конечно, оказалась «аховая». Алевтина вздрогнула, вспомнив, как она три часа назад мучилась, судорожно соображая, в какие отверстия на задней панели телевизора нужно воткнуть этот злосчастный провод от камеры. И никто, никто не пришел на помощь! Впрочем, она и не просила! Просто надеялась, что Сашенька сам догадается, как ей тут несладко с этими проводочками-шнурочками, и спасет ее. Но нет! Он оставил ее одну в гостиничном номере с допотопной одноматричной камерой и кучей этих дурацких кассет с домашним порно. Да, да! Именно с ним! Потому что на третьей кассете именно оно и было. Не слишком жесткое, правда.

Девицы сначала визжали просто так. Но потом появилась причина, которая кого угодно заставит издавать такие звуки. «Ой, гадость-то какая!» – подумала испорченная современным обществом и порочной массовой культурой московская девушка. Самое смешное, что Смородский все это даже не прятал! Саша говорит, что все эти кассеты были просто разбросаны по дому. Смотри – не хочу! Совсем мужик ничего не боялся! Ни стыда, ни совести! А Панюшкин говорил ей, что это была известная в городе личность, не без политических амбиций, между прочим. Какие уж тут могут быть амбиции?! Или он людей совсем за лохов держал?

В общем, эти козлы играли «в собачку». Одна из блондинок в ошейнике шлепала на четвереньках, гавкала и выполняла команды, которые с интонациями заправского кинолога выдавал жирный персонаж. Смородский смеялся. Видно было, что все это безобразие его крайне забавляет. Девица подползла к нему, и начала тереться белобрысой головой о брючину. «Хорошая собачка, послушная!» – по голосу Смородского чувствовалось, что он то ли набрался до чертиков, то ли еще чего похуже. Тут решил проявить активность бритый мужик. Он выказал недовольство поведением двух оставшихся девиц. Мол, эта собачка послушная, ручная, а те дикие. Его рука отправилась куда-то за пределы кадра и извлекла оттуда некий предмет, который при ближайшем рассмотрении оказался всего-навсего плетью. И давай охаживать двух «непослушных» псинок. А те давай визжать, кататься по полу и изображать раскаяние. Хлестал он, по всему видно, всерьез, по-взрослому. Так что и раскаяние, видимо, было совсем не шуточное. Когда одна из якобы непослушных девиц, укрощенная и покорная, подползла к бритому и начала лизать ему ботинок, Алевтина не выдержала и выключила.

Экая мерзость! И главное, по ее личному мнению, эта пакость ни на миллиметр не приближала их к разгадке. Ну, извращенец. Ну, дружки у него извращенцы! И что? За это, вроде бы, сейчас не убивают. Кому же оказался нужен этот старый козел?!

Ладно, Саша сказал: «Смотреть внимательно». Значит, надо собраться с силами и смотреть. Такова ее тяжкая «оперативная» доля. Алевтина раздраженно взъерошила шевелюру и снова нажала на «PLAY».

Глава 22

Пальцы стучали по клавишам со скоростью пулемета. Врожденная грамотность сказывается и здесь – ни одной ошибки или опечатки. Вопрос – ответ, ответ – вопрос. Казалось бы, проще созвониться, но за последние три года чат уже стал привычкой. Он, между прочим, «падонсковским» языком никогда не пользуется. Никаких «пасиб», «пысы» и прочих неудобочитаемых монстров, порожденных, по его глубокому убеждению, исключительно ленью. Неужели так тяжело написать «спасибо» или переключить шрифт и напечатать латинское «P.S.»? И, скорее всего, это оправдание для всех прочих орфографических ошибок, которые можно ляпать без зазрения совести, оправдываясь тем, что «это стиль такой». Да, с таким вот, с позволения сказать, «стилем» все равны: и зубрилы, которые учат, как проклятые, правила, и неисправимые бездари, для которых орфография родного языка навсегда останется недостижимой вершиной, и такие счастливцы, как он, которым все, и в том числе счастье писать без ошибок, дано просто так, по праву рождения. Ну, уж нет. Не бывать такому равенству! По крайней мере, в ближайшем окружении. Любая, даже самая красивая девочка, если напишет «чмоки» или «споки», пойдет далеко и очень надолго. Пока не научится писать правильно.

Сейчас его пальцы немного дрожали от возбуждения. Новости были слишком горячими, чтобы писать о них спокойно. Дэн на сообщение о ментах отреагировал на удивление кратко и невозмутимо. «Не парься», – написал он и внезапно исчез из чата минут на двадцать. Такое с ним часто бывает: мама попросит о чем-нибудь – мусор, например, вынести или полы помыть. Он без комментариев испаряется и, видимо, проделывает все эти хитрые маневры. Для Ильи это реалии другой планеты. Года два назад мать настояла, чтобы он сам убирал за собой постель, хотя вообще-то для этого существует горничная. Это была целая история. Отец возмутился, сказал, что приобретение лишних навыков – это просто потеря времени. Мать взъелась на ровном месте и настояла на своем. Ей, конечно, так и не удалось доказать, что умение натягивать простыню на кровати непременно пригодится ему в жизни, но она уперлась, и отец сдался. В мелочах она иногда побеждает.

Дэн появился. «Что значит «не парься»? – Я тебе говорю, не бери в голову. Состава преступления здесь не найти ни при какой погоде. Не суетись. (И много смайликов.) – А я и не суечусь. Просто обидно, что так глупо ошиблись. – Не «ошиблись», а «ошибся». Давай честно, это ты туда полез. (И еще много-много смайликов.)»

Дурацкие смайлики. Он их никогда не ставит. Все должно быть понятно – смех, издевка, ирония, грусть, негодование, восхищение – из текста. С этими смайликами можно просто-напросто научиться выражать свои мысли. И вообще, Дэн слегка зарвался. Только он позволяет себе так с ним разговаривать. Ему, конечно, многое можно, он друг, но все же…

«Не «полез», а написал». И все. Теперь его очередь исчезнуть. Минут эдак на тридцать. Он встал из-за компьютерного стола и поднялся на второй ярус своей огромной комнаты. Упал на кровать – единственный предмет мебели, стоявший там. Хотел почитать, но не стал включать свет. Просто лежал в темноте с открытыми глазами.

– Илья! – послышался отцовский голос. Опять? Что на этот раз? Он нехотя спустился и остановился на последней ступеньке лестницы.

– Ты спал?

– Нет, просто лежал – читал.

Он немного приврал. Просто так, ни для чего. Нельзя же сказать, что он просто валялся и думал. Сразу начнется: «О чем?» и прочие проявления неуместного интереса. Все равно придется врать. В любом случае.

– Мы тут с мамой обсудили то, что произошло…

«Очень хорошо. Обсудили они! Можно себе представить, какие соображения возникли по этому поводу у Люды. (Про себя Илья дано называл мать по имени.) Это становится интересным. И главное, на ночь глядя! Им что, заняться нечем, только ментов очумевших обсуждать?! Впрочем, да, им, наверное, действительно нечем».

Он уже спустился окончательно и занял свое место у компьютерного столика. Отец откинулся на софе у окна. В криво запахнутом халате и тапочках, взъерошенный. Почти смешной.

– Ты не хочешь уехать?

Вот тебе раз! Похоже, папаша не на шутку испугался. Как мало ему, оказалось, надо. Последовали долгие, нудные рассуждения о предстоящих выборах, подковерных играх, происках врагов, опасностях, подстерегающих на каждом шагу.

– Я отлично помню, ты сам хотел съездить на месяц-другой к Эле в Лондон. А там, глядишь, и придумаем что-нибудь с учебой. В конце концов, что тебе дает эта школа для умственно отсталых?!

С последним утверждением спорить было сложно. Свое мнение по поводу этой самой школы Илья не скрывал никогда. Мамаша как всегда гнула свою линию: «Ты жить где собираешься? Здесь? Так, значит, и учиться нужно здесь!» Она всегда была против как заграничного, так и домашнего обучения. Он давно уже хотел перейти на экстернат, и, между прочим, никто не сомневался, что у него получится, но Люда была против. Все долдонила про социализацию – слово-то какое! – и взаимоотношения с людьми. Причем она имела в виду элементарное умение нравиться, и ничего больше. И бесполезно было объяснять ей, что оно у него и так уже есть. Похоже, единственным человеком, не ставшим жертвой его обаяния, была его родная мать. Про себя Илья иронично называл это ее свойство «иммунитетом».

Эля – двоюродная сестра матери. Классная девица. Хотя, какая уж тут девица – младше Люды на десять лет, значит, ей тридцать семь уже. Но все равно классная. Давным-давно получила MBI в английской бизнес-школе, да так там и осталась. Съездить к Эле – это в принципе здорово. Он давно хотел, но Люда упиралась. Несколько раз они были там всей семьей, но одного она его отпускать не хотела. В чем дело? Она что, Эле не доверяет? Впрочем, Люда всегда придумывает какие-нибудь дурацкие запреты, когда надо и не надо. Просто ей скучно. Не работает уже со времен царя гороха, уже на стены от безделья лезет. Значит, предлагают ехать в Лондон? Очень хорошо.