Мы потребуем крови - Девин Мэдсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я внезапно очнулась. Из высокого окна сквозь закрытые ставни пробивался послеполуденный солнечный свет.
– Вот и хорошо, – пробурчала императрица. – Я принесла еду. Тебе нужно поесть, госпожа Мариус, и не говори мне, что не хочется и ты устала, – я прекрасно знаю, как действует эта болезнь, как день за днем стремится убить меня. Ни одно лекарство из тех, которыми меня пичкали лекарь Кендзи и Знахарь, не шло мне на пользу так, как еда. Так что замолкни и ешь, даже если сразу после этого придется опять вздремнуть.
У меня не было сил спорить. Императрице удалось приготовить немного риса, суп, кусочек соленой рыбы и какую-то подвявшую зелень. И чай.
– Я не люблю чай.
– Ты, может, и не любишь, но мое тело привыкло пить чай по нескольку раз за день. Вспомни, как ты себя чувствовала без… как там оно называлось? Пьянка?
– Пойло.
– Вот именно. Так что пей и не ной.
– Я же не ребенок. – Она помогла мне сесть холодной и жесткой рукой, до нее неприятно было дотрагиваться. – Тебе не странно заставлять саму себя что-то делать?
Она склонила окоченевшую шею.
– Да, немного. Но когда, как я, всю жизнь себя заставляешь и укоряешь, то не так уж и странно. Хотя знаешь… – она попробовала улыбнуться. Получилось криво, у трупа не шевелилась половина лица. – Я куда добрее к тебе в моей шкуре, чем была когда-либо к себе.
Мне было знакомо это чувство, но я не могла говорить о нем, я не могла открыть незажившую рану, вечно тлеющую внутри. Вокруг этой раны я и вырастила Кассандру Мариус, чтобы защитить маленькую девочку, на которую плевали и кричали за то, что она не как все, которая всегда знала, что не права, плохая, сломленная, порочная. Каждое наказание было заслуженным. А когда меня некому стало наказывать, я наказывала себя сама.
Под внимательным присмотром императрицы я накормила ее тело, а после уснула. На сей раз Кайса оказалась одна, лишь отдаленно слышались голоса и смех. Фыркнула лошадь. Кто-то захихикал над грубой шуткой. Где-то рядом, потрескивая, горел костер. Окружавшая меня искусственная тьма пахла затхлостью. Вероятно, палатка. Грязь. Кожа. Мои руки все еще оставались связанными, но я не думала о побеге. Он все равно отыщет меня. Ему нужна моя помощь. Он просил моей помощи.
– Это армейский лагерь, Кассандра, – тихо произнесла Кайса. – Я не знаю где.
Я попробовала спросить, чем он занимается. Почему нуждается в помощи. Но хотя я видела и слышала ее, она находилась слишком далеко, чтобы услышать меня. Кайса закрыла глаза, и когда она тоже погрузилась в сон, мы больше не были вместе.
Я проснулась. Лунный свет крался по полу. Мне оставили фонарь, добыли где-то чистый халат. Я взяла фонарь и выбралась в коридор.
Зал, где росло огромное дерево, совсем не изменился с прошлого раза. Вода так и стояла лужами на камнях, а корни обвивали перила и колонны, превращая пространство в подобие лесной пещеры. Ветви дерева раскинулись как лучи, листва трепетала под блестками ночного неба. Я снова не могла избавиться от чувства, что двигаюсь по кругу, ничего не добившись. Я уже была здесь. Делала то же самое. Я должна была совершить нечто большее.
Идя по сырому полу, усыпанному цветами, я услышала в коридоре благословенный звук голосов. Капитан Энеас и императрица сидели в мастерской на скамье с кучей книг и парой ламп.
– Нашли что-нибудь? – спросила я, ковыляя к ним.
– Здесь не так много записей, как я рассчитывал. – Капитан Энеас не отрывал взгляда от книги, которую листал. – Но может, что-нибудь и найдем.
– Не так много? Да их тут целая куча.
– В основном это книги других авторов, – сказала императрица. – На самые разные темы. Есть одна об анатомии ног.
– Ног?
– Да. Автор, кажется, был особо заинтересован лягушками. В нашем случае это не очень полезно.
Я опустилась на скамью рядом с ней.
– Ну, не знаю. Я могла бы поместить тебя в лягушку.
Императрица Хана подняла взгляд. Ее мертвое лицо казалось нелепым, рот был странно полуоткрыт.
– А ты можешь?
– Поместить тебя в лягушку? Не знаю. Давай найдем лягушку и посмотрим?
– Пожалуй, не стоит. У меня нет желания провести остаток дней в лягушке.
Она снова переключилась на книгу. Страницы зашелестели в мягком свете лампы, пока императрица не потянулась за новой и неловким движением не обвалила всю стопку на пол.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила я. – В этом трупе ты ведь тоже застрять не хочешь.
– А еще не хочу быть слабой, когда так много нужно сделать, – огрызнулась она.
У меня с Ханой не было такой прочной связи, как с Кайсой, но я помнила боль коченевшего и разлагающегося тела Джонаса, помнила ощущение, что ты в ловушке, удушье. И она осталась бы там навсегда? Тогда я старалась не думать об этом, и я слишком боялась ответа. Что случается с Ходячей смертью, когда она умирает? Она просто… угасает, как все остальные, или по всему миру разбросаны такие, как мы, запертые в мертвых телах и медленно сходящие с ума?
Я содрогнулась и, вместо того чтобы ответить на немой вопрос во взгляде императрицы, потянула книгу из стопки и открыла ее. Корешок книги хрустнул.
– Сравнительное руководство по анатомии животного мира Песков, – прочла я вслух. – Где эти Пески?
Капитан пожал плечами. Я перелистнула несколько страниц, все они были покрыты исправлениями и заметками, написанными разными чернилами.
– Как… как звали таких, как Лео? – спросила я, отчего они оба оторвались от своих книг. – Я – Ходячая смерть. – Я вдруг поняла, что впервые произнесла это название вслух. – Кочо называл себя Похитителем мыслей, а ты говорил, что те, кто тут раньше жил, назывались эмпатами. Но кто такой Лео? Что противоположно Ходячей смерти?
Лицо капитана Энеаса исказилось, в свете фонаря на нем проступили усталость и шрамы.
– Не припомню, чтобы кто-то об этом упоминал. Нам такое обсуждать запрещалось.
– Очень жаль, – мертвым голосом отозвалась императрица. – Потому что госпожа Мариус верно мыслит. Зная имя таких, как он, будет проще отыскивать упоминания. Может, вы припомните другие названия? Здесь есть пачка бумаг о Саки, но это все, что нашлось об этих… состояниях.
Состояния. В ее устах это выглядело как болезнь, но только этим не заразиться и не исцелиться. Я родилась такой, мы все родились такими, и меня передергивало, когда это называли болезнью. Я делала только зло. Жизнь, как у нас с Кайсой, была
