Священная Римская империя германской нации: от Оттона Великого до Карла V - Франсис Рапп

Политика императоров не всегда совпадала с интересами знати, и мы видим, что при всех королях вспыхивали мятежи, которые нелегко было полностью усмирить. Ни один из них не смог вынудить правителя сложить с себя полномочия. Герцоги не смогли воспользоваться кризисами ни 983, ни 1002, ни 1024 гг., чтобы отнять корону у семьи, получившей ее в 919 г., однако выборный характер монархии делал возможным это изменение. Зачастую выборы проводились в условиях, нарушающих установленный порядок, так как царствующий правитель просил у знати избрать своего сына, чтобы его можно было привлечь к управлению государством, и тот становился королем. Оттон I прибег к этой процедуре в 961 г. Ни состав выборщиков, ни точные формы опроса нам не известны. В этой процедуре должны были участвовать все народы, и поскольку их представители не могли быть собраны сразу, к ним отправлялись, чтобы узнать их мнение, например в Саксонию, как это сделали Генрих II и Конрад II. Епископы часто играли очень значительную роль при предварительном обсуждении. Вспомним о Виллигизе Майнцском, поддержка которого стала решающей, когда Генрих Баварский добился права наследовать Оттону III. Напомним также, что решение должно было быть единогласным, а не приниматься большинством голосов. Оно проявлялось в клятве верности, приносимой избраннику королевской знатью до ритуала коронации. В принципе представители знати могли бы выбрать кого-то, не принадлежащего к царствующей семье. На самом деле ничего подобного не происходило. Должны были соблюдаться два критерия: зрелость кандидата, его возраст и его личные качества, а также кровное родство. Упоминая об этом праве королевской крови (Gebliitsrecht), Виллингз отклонил кандидатуры маркграфа Мейсенского и герцога Швабского в 1002 г. Чтобы выборы не превратились в простую формальность, в 1054 г. знать, избрав Генриха IV по просьбе его отца, заявила, что они сохраняют право пересмотреть свое решение, если ребенок проявит себя неспособным управлять государством. Теоретическая мера предосторожности. Все правители, даже Салии, были потомками по женской или мужской линии Генриха I и Матильды.

Безусловно, эта верность династическому принципу объяснялась традиционными представлениями германских народов, видевших в королевском происхождении, stirps regia, особую харизму, священную силу, мистическая власть которой, тонко показанная Марком Блошем, была очевидным признаком. Парадоксально, но церковь, как мы видели, высказывавшаяся за сохранение наследственного перехода власти, в принципе скорее враждебно относилась к этой концепции, подчеркивая значение способностей, действительно проявляемых кандидатом к выполнению своих обязанностей. Поспешим заметить, что среди представленных нами деятелей не было бесцветных личностей. Идеализм одних (вспомним Оттона III и Генриха III) контрастировал с реализмом других (например, Генриха II и Конрада II), однако все они проявили свой характер и физическую силу. Какую выносливость нужно иметь, чтобы проводить большую часть жизни в пути, верхом объезжая огромные территории, ни одна карта которых не давала соответствующего представления о них! Империя не была лишена этой возможности в эпоху правления Капетингов. Вспомним только один из примеров, детство Оттона III. Два регента, позволивших ребенку вырасти и возмужать, прежде чем взять власть в свои руки. Сначала Феофано, затем Аделаида были женщинами с исключительными качествами. Давайте упомянем также великих аббатис Кведлинбургскую и Гандершеймскую, сестер или теток королей, которым часто поручалось решение деликатных задач. Не все они почитались святыми, как Матильда и Аделаида, но все способствовали «своими молитвами и делами земному успеху и духовному спасению своего властителя».[13] Они придавали языческой харизме отблеск христианской святости, который усиливал авторитет правителей.

Действительно, коронование придавало королю эту святость, каким бы он ни был сам по себе. Как писал во времена первых Салиев нормандский неизвестный автор, миропомазание делало из того, кто его получал, christomimetis, воплощение Христа, и телесная оболочка правителя обретала иную сущность, действительно мистическую, освященную божественным разумом. Он становился, подобно Мельхиседеку, королем и священником, находящимся на полпути между народом и духовенством. В отличие от своего отца Генриха I, Оттон I придавал огромное значение коронации, и все его преемники пошли по его стопам. Не все они были коронованы в Ахене, как Оттон I, но, начиная с Генриха III, единственным подходящим местом для этой церемонии признавалась придворная ахенская часовня. Память о Карле Великом, заставившая в 936 г. Оттона I отправиться в столицу великого императора, не должна была никогда больше угаснуть. Сам Оттон III, очарованный Римом и мечтающий вернуть Вечному городу его славу caput mundi, старался найти могилу Карла Великого и пожелал быть похороненным рядом с ним. Что касается Конрада II, ему казались похвалой слова, что у его седла свисают стремена Карла.

Было невозможно равняться на первого императора Запада, не предполагая наследовать его действия полностью, добавив к королевской короне императорскую. Нужно ли было искать ее в Риме? Карл Великий сожалел о том, что сделал это, и его сын был коронован в Ахене, но это раскаяние не длилось долго. Преемники Людовика Благочестивого снова повторили поступок, которого не желал его отец. Некоторые современники Оттона I, летописец Видукинд, например, хотели, чтобы империя была принесена воинами их победоносному главе. Но их никто не слушал. Все наследники Оттона последовали его примеру и отправлялись в Рим, чтобы короноваться там. Генрих III двинулся в путь только через двенадцать лет после своего восшествия на престол. Хотя кроме Оттона III никто из императоров не собирался оставаться в Вечном городе, поскольку он служил лишь сценой для их коронации, связи империи с Римом продолжали укрепляться. В свое время, чтобы не задевать «римлян» Византии, Карл Великий оставил титул imperator Romanorum. В XI в. его далекие преемники более не считали нужным щадить самолюбие Востока. Они назвали свою империю Imperium Romanum или Romanorum, Римская империя или Империя римлян.

Была ли эта империя германской? Конечно нет, поскольку немцы еще не осознали ясно, что являются нацией; само название regnum teutonicum не было распространено, ни, тем более, официально принято. Однако у этого королевства, возникшего первоначально как Восточная Франкия и превращавшегося в Германию, с империей была очень тесная связь. Когда в 1007 г. Генрих II назвал себя Romanorum rex, еще до коронации папой, состоявшейся только в 1014 г., он демонстрировал свою уверенность, что это однажды произойдет, и, таким образом, не имея возможности назвать себя римским императором, он позволил провозгласить себя их королем. Таким образом, принц, которого выборы и коронация в Ахене делали королем Восточной Франкии, становился почти что императором и рано или поздно был увенчан папой в Риме. Королевство и империя столь тесно сближались, что они практически сливались воедино. Доказательством этого смешения служит для нас немецкий язык: в нем существует только одно слово rike, Рейх, для обозначения империи и королевства. Как будто, чтобы еще сильнее подчеркнуть родство между regnum и imperium, правитель носил одну корону, выступая в качестве императора и короля. Если будущий император всегда был королем, которого избрали представители народов, объединенных внутри того, что мы для удобства называем regnum teutonicum, он не мог довольствоваться властью над одним народом. Империя предполагает, что ее правитель руководит более чем одним народом. «Триада», созданная в 1034 г. с присоединением Бургундии, что случилось намного позднее присоединения Италии, представляла собой, таким образом, обширное территориальное единство, которое самим своим масштабом оправдывала притязания его главы на императорский титул. И было чрезвычайно важно, что это господство распространилось на многие народности и объединило Италию, Галлию, Германию и Славию, как показывают миниатюры некоторых рукописей. Рост империи и ее разнообразия не позволяли ее властителю считаться всеобщим. Это определение встречается только у некоторых писателей. Императоры его никогда не принимали. Короли Франции, Англии или Испании, сильные своими собственными имперскими традициями, не согласились бы быть только подчиненными.

Империя может стремиться к всеохватности, только осознавая свое место в христианстве, общности королевств, которой управляет папа, номинально по крайней мере. Император — защитник папства, слабость которого столь очевидна, что неоднократно оказывалось необходимым вмешательство его защитника. Одилон Клюнийский признает правильность — обоснованность этих вмешательств, «которые позволили Риму снова… править миром». Но означает ли всеохватность универсальность функции? Именно она превращала империю в Imperium christianum. чья ответственность в некотором отношении была ограничена лишь рамками христианского мира. Его границы императоры стремились раздвинуть, поддерживая миссионерство. Если империя занимало в мире первое место, praecellit in mundo, то только благодаря своим особенным отношениям с папским престолом.