АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2 - Зубачева Татьяна

— А вот… "Я видела вас в Гатрингсе, в парке…" Ну, тут я чего-то не совсем поняла, какой-то центр, тут и медицина, и наука, всё вперемешку… неважно. Ага, вот. "Он любит Вас и девочку, и в искренности и силе его чувств Вы можете не сомневаться". А вот ещё… "К сожалению, Вас видел ещё один человек. Я пыталась уговорить его молчать", — читала Женя, — "но мои призывы не дошли до его сердца", — Женя быстро вскинула глаза на Эркина. — Эркин, ты догадываешься, о ком это?

— Да. Этот… как его, Рассел, так?

— Да.

— Выследил, значит, — у Эркина зло сошлись брови. — Упустил я его тогда. И потом…

Женя успокаивающим жестом положила ладонь на его сжатый кулак, и Эркин мгновенно нагнулся, прижался лбом к её руке. И замер так.

Кто-то шумно затоптался у двери, и Эркин сразу выпрямился. В приоткрытую дверь заглянула Ада.

— Я не помешала?

— Нет, что ты, — сразу ответила Женя, складывая письмо.

— Я стирать пойду, — Ада быстро собрала узел и ушла.

И так быстро, что Эркин даже не то, что встать, дёрнуться не успел, а её уже нет, и они опять одни. Женя улыбнулась. Её рука лежала на его кулаке. И Эркин рискнул. Медленно-медленно, плавно-плавно он поднял руку и прижал пальцы Жени к своим губам. Другой рукой Женя погладила его по голове, взъерошила ему волосы и снова пригладила. Глаза у Эркина влажно заблестели.

— Всё будет хорошо.

Он молча не поцеловал, а погладил губами её руку и отпустил. Женя смотрела на него и чувствовала, что сама сейчас заплачет, но, зная его реакцию, сдержалась. И не стала читать ему остальное. Пусть это останется с ней, ему это слышать незачем. И они молча, неподвижно сидели, глядя друг на друга. Женя улыбалась и видела, как он ответно улыбается, и пусть миссис Стоун ошибается, но написанное ею — истинная правда…

"…Вы отважная женщина, Джен, — Женя вспоминала прочитанное и словно слышала резкий голос миссис Стоун, — Вы решились не только полюбить, но и родить от любимого, и выйти замуж за истинного отца своего ребёнка. Да, я знаю, Джен, что физиология неумолима. Но я знаю, что такое истинная любовь и близость с любимым и любящим. И все эти безумные и бесчеловечные эксперименты по искусственному осеменению, исследования влияния обстоятельств и условий зачатия на развитие эмбриона, и… нет, я даже написать, даже молча вспомнить об этих изуверах-экспериментаторах и исследователях не могу, всё это ничтожно и незначимо перед любовью. Нет, Джен, истинный отец ребёнка — это тот, с кем женщина испытала… нет, кем она, а не её тело, была любима. Я не знаю, как Вы догадались прийти в этот Центр, где ставили эксперименты и проводили исследования, насилуя саму человеческую природу и сущность, коверкая и уродуя тела и души, в том числе и самих исследователей. И если это была месть, то я аплодирую Вам и Вашему избраннику. Я не знаю, ни как Вы попали туда, ни как Вам удалось спастись самой и спасти ребёнка, я этого не смогла, но Вы… Вы переиграли их, Джен, отомстили за себя и за меня тоже. И за всех других мужчин и женщин, прошедших через этот ад и оставшихся там. И за моего единственного. Его отобрали у меня, не дав даже посмотреть, даже коснуться. Зачатый "в порядке эксперимента", он и дальше предназначался для экспериментов. Я не знаю его судьбы. Сейчас ему было бы семнадцать. Или ей? Даже этого мне не позволили узнать. Я не знаю, как вы сумели найти друг друга, Вы и Ваш любимый, и не хочу знать. Потому что даже сейчас даже случайная обмолвка может выдать помогавших Вам и ему. Я счастлива за Вас. А Вы… Вы будьте счастливы, Джен. Забудьте всё, что было, как страшный нелепый сон, и живите. И ничего не бойтесь. Помните, что когда наступит решающий час, Ваши сила и смелость придут к Вам…"

…Женя обсуждала с Эркином варианты их дальнейшей жизни. Он слушал, кивал, сам что-то говорил, но Жене это было неважно. Ну, в самом деле… Разве важно: где или как они будут жить? Важно, что будут и что жить.

Заворочалась Алиса. И Женя спохватилась, захлопотала. Надо её собрать, скоро ей на молоко. У Эркина пуговица на рубашке еле дышит, вот-вот оборвётся.

— Сейчас я прямо на тебе прихвачу. Отвернись только, а то уколю.

Вошла Ада с узлом чистого белья, таща за собой перемазанного Толяна. Женя, низко наклонившись и почти прижавшись лицом к шее Эркина, перекусила нитку.

— Ну, вот и всё.

Эркин встал и ловко протиснулся к двери.

— Э-эрик! — просияла улыбкой Алиса, садясь в кровати. — А на молоко ты меня поведёшь, да?

Женя сразу кивнула.

— Отведи её, Эркин. У меня дел выше головы.

— Хорошо, — согласился Эркин. — Я во дворе подожду.

— Да не мешаешь ты ничуть, — сразу сказала Ада, стаскивая с Толяна грязную рубашку. — И где ты её так уделал, горе моё?

Эркин натянул куртку, улыбнулся Алисе, сосредоточено расстёгивающей пижамку, и вышел.

После барака холодный воздух обжёг лицо и защекотал в носу. Эркин, стоя на крыльце, оглядел лагерную площадь, залитую уже по-зимнему неярким солнцем. Ну вот, письмо он отдал, и всё обошлось. И… и неужели Женя… не то, что забыла, нет, такое не забывается, но уже не так переживает из-за того… что и в мыслях называть страшно. Пропади он пропадом этот Джексонвилль. Здесь они в безопасности. А если эта сволочь белёсая, что Женю с Алисой искала, здесь и появится, то отделает он сволочугу как надо. Ни одна больница этой скотине уже не поможет.

Эркин не спеша спустился с крыльца. Холодный ветер сильно ударил его в грудь, заставив застегнуть куртку. А совсем зимний ветер — удивился Эркин. Если снег выпадет сейчас, то дня два пролежит, не меньше.

— Эрик!

Он оглянулся. Алиса сбежала к нему с крыльца и цепко ухватилась за руку.

— Сейчас Толян выйдет, и пойдём. Мы его на молоко возьмём, да?

— Почему ж не взять, — улыбнулся Эркин.

— А чего меня брать?! Я и сам дойду, — пробурчал, спускаясь к ним с крыльца, свежеумытый Толян. — Идти-то здесь… — он независимо сплюнул сквозь зубы и пошёл с другой стороны, будто сам по себе, искоса поглядывая на возвышающегося над ним Эркина.

Идти до столовой, где уже собирались дети, было и впрямь недалеко. Но Алиса и за столь малую дорогу рассказала Эркину и Толяну, больше обращаясь к Толяну, кучу новостей про их утреннюю прогулку. Толян старательно делал презрительное лицо, но было видно, как он завидует.

— Салочки — девчачья забава, — он снова сплюнул. — Вот борьба если…

— Эрик тебя одним пальцем повалит, — засмеялась Алиса. — Я его осалила, а он меня нет.

— Поддался он тебе, малявка, — презрительно скривил губы Толян.

Алиса замерла с открытым ртом, но только на секунду.

— А победа — это главное!

— Победа должна быть честной, — гордо ответил Толян.