Написано кровью моего сердца - Диана Гэблдон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что ты сказал? — Я наконец-то опомнилась. Чувствовала себя слабой и рассеянной, но зато спокойной.
— Я спросил, что такое энтропия.
— А-а. — Я вдруг задумалась: кажется, понятие энтропии в этом времени еще не сформулировали. — Это, ну… отсутствие порядка, предсказуемости, неспособность системы функционировать.
— Какой системы?
— Тут ты меня подловил, — призналась я и, поднявшись, вытерла нос. — Просто идеальной системы с тепловой энергией. По сути своей, второй закон термодинамики гласит, что в замкнутой системе, которая не получает энергию извне, энтропия будет постоянно нарастать. В общем, это такой научный способ сказать, что в итоге все рушится.
Джейми засмеялся, и я, несмотря на мое расстройство, вместе с ним.
— Что ж, не мне спорить со вторым законом термодинамики, — сказал он. — Похоже, так все и есть. Ты когда последний раз ела, саксоночка?
— Не знаю, — ответила я. — Есть не хочется. — Хотелось мне лишь одного — сидеть рядом с Джейми.
Мы немного помолчали, а потом он спросил:
— Видишь, какое небо? — Безупречно фиолетовый горизонт окаймлял бескрайнее сине-черное небо, в котором далекими огоньками загорались звезды.
— Еще бы.
— Ну да. — Он откинул голову и смотрел вверх, я же любовалась четкой линией его длинного прямого носа, нежным крупным ртом и вытянутой шеей, как будто видела их в первый раз.
— Разве это не бездна? — Джейми не отводил глаз от неба. — И все же мы не боимся смотреть.
— Тут все иначе, — сказала я. — В этой бездне есть свет. — Мой голос звучал хрипло, и я сглотнула слюну. — Хотя даже звезды, согласно второму закону, когда-нибудь перестанут гореть.
Джейми хмыкнул.
— Люди могут придумывать какие угодно законы, а вот Господь дает надежду. Звезды не погаснут. — Он повернулся ко мне и, взяв за подбородок, осторожно поцеловал. — И мы тоже.
Шум города уже затих, однако темнота сдерживала не все звуки: вдалеке слышались голоса, кто-то играл на скрипке. Наверное, в одном из домов дальше по улице собралась компания. Низкий звон колокола церкви Святого Георгия отбил время — девять часов. Все шло по плану.
— Пойду-ка навещу своего пациента, — сказала я.
Глава 119
«Увы, бедный Йорик!»[128]
17 сентября 1778 года
Лагерь Миддлбрук, Нью-Джерси
Две ночи спустя Уильям стоял у мрачного леса, наблюдая, как свет кривобокой растущей луны падает на лагерь Миддлбрук. Стук сердца отдавал в ушах, дыхание участилось, пальцы сжимали рукоятку лопаты, которую он только что украл.
Он правильно понял, как добиться гостеприимства. Изобразил заметный акцент и выдал себя за молодого иммигранта из Англии, желающего присоединиться к войскам Вашингтона, после чего семья Гамильтонов пригласила его на ужин и предоставила ночлег. На следующий день старший сын Гамильтонов, ровесник Уильяма, отвел его к лагерю, где и познакомил с капитаном Ронсоном, одним из немногочисленных командиров, что еще оставались в Миддлбруке.
Слово за слово Уильям перевел разговор на сражение при Брендивайне и британских военнопленных… и в итоге ему показали небольшое кладбище.
Он был осторожен, упоминал Бена только в ряду других знакомых его семьи, которые, как он сказал, принимали участие в битве. Некоторые из собеседников вообще не отреагировали, но двое или трое вспомнили, да-да, английский виконт, пленный, его поселили у семейства Тобермори, такой воспитанный парень, жаль, что погиб…
Некий лейтенант Кори сказал то же самое, однако в его взгляде при этом что-то мелькнуло. Уильяму хватило ума сменить тему, хотя намного позже, когда Кори не было поблизости, он снова заговорил о капитане Бенджамине Грее.
— Он похоронен где-то рядом? — изображая обыденный интерес, спросил Уильям. — Я знаком с его семьей. Хотелось бы, знаете, написать им — сообщить, что побывал на могиле…
Путь до кладбища, расположенного на небольшом лесистом холме, предстоял неблизкий. Кое-где захоронения были упорядочены, другие же остались безымянными, а большинство могил явно рыли в спешке. Сопровождающий, похоже, никуда не спешил и высказывал желание помочь; он разыскал журнал, в который помощник командира записывал имена скончавшихся, и, немного поплутав, привел Уильяма к осевшему бугорку: из земли торчала рейка с именем «ГРЕЙ», выцарапанном ногтями.
— Хорошо, что успели до очередной зимы, — заметил сопровождающий, выдернув деревяшку и придирчиво ее рассмотрев. Он покачал головой, достал из кармана графитовый карандаш и, с силой нажимая на него, обвел буквы, после чего вставил рейку обратно в холмик. — Может, продержится хоть какое-то время, если родные решат поставить памятник.
— Вы так… добры. — Уильям с трудом сдерживал эмоции. — Я обязательно расскажу об этом его семье. — Однако нельзя было плакать о парне, которого он как бы не знал, так что Уильям взял себя в руки и на обратном пути решил поговорить о чем-нибудь заурядном.
Позже, оставшись один, он в поисках утешения прижался к боку кобылы, которую назвал Мирандой, и тогда-то расплакался. Миранда, не особо бойкая, но в общем и целом хорошая лошадь, в ответ на его всхлипы лишь слегка запыхтела и переступила с ноги на ногу.
Уильям продолжал упрямо верить, что здесь какая-то ошибка. Бен не мог умереть. Своим сомнением в правдивости полученных вестей дядя Хэл лишь поддерживал его уверенность. Звучало вполне логично, ведь что бы ни замышлял Иезекиль Ричардсон, Греям он добра не желал.
Но вот она, прямо перед ним: молчаливая и грязная могила Бена, усыпанная желтеющими сентябрьскими листьями. Вокруг гнили тела других погибших — и пленных, и солдат Континентальной армии, и членов ополчения… все равные после смерти и такие одинокие.
Тем вечером он снова ужинал у Гамильтонов, рассеянно поддерживая беседу за столом, так как мыслями сосредоточился на своем горе. Стоило только подумать о том, что ему предстоит вернуться в Нью-Йорк и рассказать все отцу и дяде Хэлу…
На следующее утро Уильям вверил Гамильтонам остатки оленя, попрощался с гостеприимной семьей и
