Власть и наука - Валерий Сойфер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И.Е. Тамм сказал, что изучение молекулярных основ наследственности стало важной частью современного естествознания, а Нуждин "был одним из виднейших противников, тормозивших это направление" (58).
Пока Сахаров и Тамм говорили, Лысенко молчал, но затем взорвался и буквально истерически стал требовать от Келдыша, чтобы президиум АН СССР на этом же заседании, немедленно перед ним извинился "за клеветнические заявления Сахарова" (60). Эта истерика ни к чему не привела. Келдыш перешел к раздаче бюллетеней академиков. Голосование для Нуждина (и для Хрущева с Лысенко) оказалось убийственным: "за" были только 23 академика (в основном сторонники Лысенко и философы), против -- 120!
В то время в биологических кругах Тамм и Сахаров стали легендарными фигурами. Конечно, им было отлично известно о предупреждении, сделанном Хрущевым Келдышу, и нужно было иметь изрядное мужество, чтобы выступить против личного протеже партийного вождя. Реальная угроза, нависшая над всей Академией, была велика, но несмотря ни на что и Тамм, и его ученик Сахаров не поступились своими убеждениями.
Мне думается, что борьба Сахарова за интересы науки оказалась важной и для него самого. В нем открылось нечто такое, что выделило его из среды коллег: способность к общественной деятельности, отсутствие страха перед давлением любого рода. В годы, когда он выступил в качестве оппонента лысенкоизму, он еще не проявил себя борцом за идеалы гуманизма, что принесло ему позже мировое признание. Это была, возможно, первая проба, но она ясно продемонстрировала могучую силу этого удивительного человека11.
Провал Нуждина на выборах вызвал гнев Хрущева, и он серьезно приступил к программе разгона Академии наук. В ЦК были сформированы комиссии по проверке различных сторон деятельности академии. Проект объединения ее с Госкомитетом по науке и технике обсуждался полным ходом.
Со своей стороны лысенкоисты тоже пошли в бой. Ольшанский написал Хрущеву раздраженное письмо (60), в газете "Сельская жизнь" 29 августа появилась статья Ольшанского "Против дезинформации и клеветы" (61). Все сообщения об успехах генетики были отнесены Ольшанским к разряду "дешевых сенсаций, не основанных на фактах прожектах". Снова была упомянута статья Медведева и Кирпичникова в журнале "Нева", опять характеризуемая как клеветническая. Обругиванию подвергалась деятельность В.П.Эфроимсона12. Еще более зло отозвался Ольшанский о книге Медведева "Биологические науки и культ личности". Он презрительно именовал ее "записка" и заявлял, что ничего, кроме измышлений, причем измышлений с далеко идущими политическими целями, книга не содержит:
"В высокомерно-издевательской форме он [Медведев -- В.С.], походя ниспровергает теоретические основы мичуринской биологии. Все эти домыслы и небылицы выглядели бы как пустой фарс, если бы в своем пасквиле на мичуринскую науку автор не прибег бы к политической клевете, что не может не вызывать гнева и возмущения... Ж.Медведев доходит до чудовищных утверждений, будто бы ученые мичуринского направления повинны в репрессиях, которым подвергались в ту пору ["культа личности" -- В.С.] некоторые работники науки.
Каждому ясно: это уже не фарс. Это грязная политическая спекуляция" (62).
Однако на этот раз вся эта раздраженная филиппика была направлена, главным образом, не против Медведева, а против якобы подпавшего под его влияние А.Д.Сахарова (Тамма, удостоившегося Нобелевской премии, лысенкоисты предпочитали теперь не упоминать):
"... политическая спекуляция Ж.Медведева производит, видимо, впечатление на некоторых малосведущих и не в меру простодушных лиц. Чем иначе объяснить, что на одном из собраний Академии наук СССР академик А.Д.Сахаров, инженер по специальности13 допустил в своем публичном выступлении весьма далекий от науки оскорбительный выпад против ученых-мичуринцев в стиле подметных писем, распространяемых Ж.Медведевым?" (63).
По-видимому, Лысенко почувствовал в это время, что поддержка со стороны Хрущева простирается столь далеко, что в отношении его врагов могут, на-конец-то, применить репрессивные меры, вплоть до суда. Отсюда вытекал вопрос, задаваемый его клевретом Ольшаникам:
"Не пришло ли время поставить перед Ж.Медведевым и подобными ему клеветниками такой вопрос: либо они подтвердят свои злобные обвинения фактами, либо пусть ответят перед судом за распространение клеветы" (64).
Ольшанский по сути дела давал инструкцию будущему суду о том, как квалифицировать аргументы критиков лысенкоизма:
"Разумеется, подтвердить свои обвинения фактами они не смогут, потому что таких фактов не существует" (/65/, выделено М.Ольшанским).
2 октября в той же "Сельской жизни" с обвинениями аналогичного свойства выступил ленинградский журналист П.Шелест (66). Не только над генетикой, но и над всей наукой сгустились тучи.
"Малая октябрьская революция"
Запустив в ход машину по подготовке разгрома своевольной Академии наук, Н.С.Хрущев отбыл на отдых на юг, чтобы, вернувшись, с новыми силами довершить задуманное. Но сделать это ему не удалось. Как передавали люди друг другу шепотком, на правительственную дачу в Пицунду приехал Микоян с генералами, заключившими Хрущева под стражу. Срочно собравшийся Президиум ЦК партии 14 октября отправил его на пенсию. Власть в свои руки взял Брежнев. В народе этот бескровный переворот иронично назвали "малой октябрьской революцией". 16 октября сообщение о снятии Хрущева было выплеснуто на страницы газет, но за день до этого в редакциях центральных газет уже стало известно о падении Хрущева и одновременном осуждении его любимчика Лысенко. Неожиданно видные генетики -- Эфроимсон, Рапопорт, литераторы, известные своим негативным отношением к Лысенко, и прежде всего О.Н.Писаржевский были вызваны в редакции, где им предложили срочно, за ночь, подготовить материалы, показывающие ошибки Лысенко.
Но очень скоро, буквально на следующий день, прояснилась одна важнейшая деталь. Высшие партийные лидеры действительно связали имена Хрущева и Лысенко в момент, когда надо было лишить власти Первого Секретаря ЦК, но они вовсе не ставили на одну доску выброшенного на свалку бывшего лидера, мешавшего их личной карьере, и полезного с многих точек зрения, своего по духу, академика Лысенко. Его заботливо ограждали от чрезмерно громкой критики и не торопились удалять с постов (прежде всего с поста директора Института генетики АН СССР и руководителя "Горок Ленинских").
Особенно рельефно это отношение проявилось при следующих обстоятельствах. Как уже было сказано, за день до объявления народу о снятии Хрущева Эфроимсон был срочно вызван в редакцию "Экономической газеты", где ему предложили немедленно -- к утру следующего дня -- подготовить статью на 20 страницах (печатный лист!) с рассказом о вреде, нанесенном Лысенко. "Напишите деловито, без смягчений", -- сказал Владимиру Павловичу сотрудник редакции М.В.Хвастунов. Статья был написана Эфроимсоном за двое суток, понравилась заказавшему её сотруднику редакции, была набрана, но потом вдруг публикация затормозилась. Вмешались какие-то иные силы. Эфроимсону объяснили, что якобы заведующий отделом редакции, испугавшись слишком разоблачительного характера статьи, решил посоветоваться с высокопоставленными друзьями, стоит ли её публиковать и не нагорит ли ему за излишнюю смелость. Набранный текст лег на стол секретаря ЦК партии по идеологии Суслова, и увидев его Суслов распорядился отклонить статью. Заведующий отделом газеты сообщил автору статьи мнение главного идеолога о его труде: "Здесь всё слишком концентрировано. Выберите четыре главных пункта и давайте по одному каждую неделю!" Верстка пошла в корзину для мусора, четыре еженедельных статьи так и не вышли14.
В других газетах осуждение Лысенко было преподнесено в весьма приглушенном тоне и как правило, без упоминания имени самого лидера мичуринцев. Первой 22 октября 1964 года была опубликована статья И.А.Рапопорта (67). Показательно, что она появилась в бывшей вотчине Лысенко "Сельской жизни". Теперь редакция этого рупора лысенкоистов спешила встать на "правильные рельсы". Ни слова персонально о Лысенко не прорвалось на страницы газеты. Между тем, молчание в данном случае разило еще сильнее. Как будто Лысенко вообще перестал существовать. Рапопорт перечислял успехи генетиков за последние годы, упоминал множество фамилий советских ученых, не изменивших генетике в самые трудные годы, отмечал их важные достижения:
"Открытые у нас раньше, чем в других странах, химические мутагены, также как и физические, позволили советским генетикам развернуть интенсивные исследования по созданию новых сортов..." (68).
С этого дня во многих газетах стали появляться статьи с осуждением лысенкоизма. Особенно часто на эту тему выступала "Комсомольская правда". 23 октября было рассказано о том, как ставленники Лысенко препятствовали работам с перспективным полиплоидным сортом картофеля (69). Наглядной стала картина того, как всё понимавшие люди, такие как П.М.Жуковский потакали диктатору и боялись подать слово в защиту многообещающего направления. 2 ноября был опубликован огромный очерк об выдающемся ученике Вавилова -- Михаиле Ивановиче Хаджинове (70). В статье было упомянуто волне арестов в годы главенства лысенкоистов, были названы имена погибших. Но имя Лысенко упомянуто не было. 10 ноября, наконец-то, была напечатана заметка с критикой в адрес самого Лысенко. В ней был рассмотрен микроскопический штрих из всей картины монополизма -- нездоровый интерес редколлегии журнала "Агробиология" к печатанию статей с оскорблениями молекулярной генетики и о делавшихся в этих случаях выпадах в адрес отечественных генетиков (71). Вот только в связи с этим было сказано о Лысенко: