Одна жизнь — два мира - Нина Алексеева

Сестра читала молитвы быстро, задыхаясь, без передышки, почти злым голосом.

Я решила спросить соседку:

— Скажите, Стела, о чем она молится каждый день?

— Она молится обо всем и обо всех, — ответила она.

— Я стараюсь разобрать и понять…

— И не старайтесь, я уже год здесь и с трудом это делаю. Там все: и бейсболисты, и боксеры, и карточные игроки, и наркоманы, и о тех, кто пьет, обо всех у нее молитва одна и та же. Вы католичка? — спрашивает она у меня.

— Нет, — отвечаю.

— Я тоже нет, я принадлежу к методистской церкви. Но сестра моей матери переменила религию на католическую и, поверьте мне, ходила исповедоваться почти каждый день, а домой возвращалась — и ей ничего не стоило голову человеку снять. «Для чего ты переменила религию?» — спрашивает ее моя мать. Разве не все равно, где молиться? Бог ведь один — небо одно.

Зашла сестра, принесла лекарства и заявила про новенькую:

— Она хорошая женщина, но она не католичка.

Удивительно, чтобы не католик и вдруг оказался хорошим человеком.

Счастье Стелы

Вечером зашла женщина, черная как смола, широкое скуластое лицо, приплюснутый нос, на жесткие курчавые волосы низко, почти на глаза, надвинут берет.

Она принесла дочери орешки, яблоки, вареную кукурузу.

Вот так метаморфоза, трудно поверить. Не только трудно поверить, но даже представить что-либо подобное. Стела, рыжая, веснушчатая, молочно-белое тело, не могу себе представить Стелу среди всей этой черноты.

Соседка говорит:

— Это ее мать, а вот ее дядя или еще какие-то там родственники — так те прямо как черти.

Теперь я понимаю, почему в нашу комнату часто заходят негры: она покупает у них лотерейные билеты, просит меня подсказать номер, у нее за год, видно, иссякли все комбинации.

Вечером играет с монашками и монахами в бинго, выигрыш от которого идет в пользу церкви, находящейся в этом же здании внизу. Туда больные, которым разрешалось ходить, по три раза в день бегали Богу молиться, а вечером играли там в бинго.

Наверху, где я лежу, это какой-то частный католический или полукатолический госпиталь, в котором кроме докторов всем заправляют монашки.

Стараюсь быть проще, говорить с ними о тех вещах, которые их волнуют. Однажды я спросила у Стелы после ее рассказа какие чудные арбузы на юге:

— А ты хотела бы поехать туда?

— Ни за что, там негров смертельно ненавидят, хотя что бы они делали, если бы не было негров, которые их обслуживают и делают всю грязную работу за них?

Утром передавали по радио негритянскую музыку. Стела слушала и тихонько плакала. Господи, подумала я, если бы вдруг я услышала вот здесь русские мелодии, я бы тоже разревелась.

Стеле предстояла операция, так как ее болезнь лечению не поддавалась. Ей дали «отпуск» на 10 часов попрощаться или вообще отвлечься.

— Знаете, я домой не пойду, — заявила Стела, — а то когда через несколько часов надо возвращаться, все ревут, как на похоронах. А так пойду, похожу по улицам, по городу, поглазею на витрины, потом пойду в кино, в ресторан, съем «френч фрайтс» — жареную картошку и вернусь к восьми часам обратно.

Прямо как в тюрьме.

Когда она вечером, еле держась на ногах от усталости, вернулась, она, захлебываясь от восторга, твердила:

— О, я была такая счастливая, такая счастливая! Я замечательно провела время. Я была в кино, потом в баре, встретила кузена бывшего мужа и его друга, у меня не было времени даже покушать, — говорила она, уплетая с жадностью сэндвич с сыром. Друг ее кузена занимается чем-то, но это «тайна». Позже она рассказала мне про свою жизнь, про наркотики, но это уже другая история, сама по себе целый роман.

Зашел доктор:

— Я знаю, вам здесь многое не нравится, но надо потерпеть.

— Я и стараюсь, доктор, изо всех сил.

— О, я знаю, — пожал мне руку и ушел.

Былое и думы

Позвонил Александр Федорович Керенский:

— Ниночка Ивановна, можно вас навестить?

— Очень рада буду. Но учтите, место отвратительное и настроение такое же.

— Что вам привезти, чтобы вас порадовать?

— «Былое и думы», — вырвалось как-то у меня.

— Герцена? — спросил он.

— Былое можно Герцена, а думы ваши, — он рассмеялся. И действительно принес мне «Былое и думы» Герцена.

Через пару дней зашел навестить меня князь Урусов. Высокий, статный, мне он очень понравился, сидел он у меня долго.

Про него мне сообщили, что он из православия перешел в католичество, и не так просто, как рядовой католик, а имеет какой-то католический сан. И я, атеист и безбожник, все время лежала и думала, почему он, один из (кажется, 16-ти) самых знатных, древнейших потомков княжеского рода из православия перешел в католичество. Чтобы сменить одну веру на другую, надо быть очень глубоко верующим. Была ли это в какой-то степени, чуть-чуть, может быть, подсознательная месть за страшную судьбу фанатичных старообрядок боярыни Морозовой и княгини Урусовой, которых, боясь придать более жестокой казни из-за их знатности, уморили прямо в земляной яме голодом? Княгиня Урусова умерла 11 сентября 1675 года, в тот же день, когда погиб мой брат, стараясь прорвать фашистскую блокаду, чтобы спасти население Ленинграда от голодной смерти.

Он принес мне какую-то душеспасительную литературу. По-видимому, ему кто-то сказал, в каком душевном состоянии я нахожусь, и так же как отец Даффи, сообщил мне, что Бог за меня молится и что он тоже будет молиться.

Увидев у меня на столе «Былое и думы» Герцена, произнес:

— Ах вот какая философия вас интересует.

— Вы знаете, читаю ее с огромным удовольствием.

Хотела сказать, что принес мне ее Александр Федорович Керенский, и спохватилась, так как понятия не имела, как может князь Урусов относиться к Керенскому. Я только знала, что бывшее высшее сословие терпеть не может не только его, но, почти все бывшее Временное правительство, поэтому никогда не видела их вместе, водораздел между ними был огромный.

Политические беседы с А. Ф. Керенским

Член комиссии по кровавым делам

Мы познакомились с Фирой Ильинской, дочерью одного из бывших владельцев золотодобывающих приисков на реке Лене. Она пригласила нас на обед. У нее мы познакомились с князем Оболенским и князем Белосельским-Белозерским, который пригласил нас к себе на дачу, где у него было что-то вроде однодневного дома отдыха, куда по выходным любила собираться и проводить время среди великосветских «знаменитостей» состоятельная еврейская элита. Там они наслаждались русской кухней, гуляли в парке, дышали свежим воздухом, за хорошую, конечно, плату, и очень довольные, что пообщались со знаменитостями (хотя атмосфера там была для них ой-ой-ой какая черносотенная, как я потом узнала), возвращались в город.