Чудом рождённый - Берды Кербабаев

— Я всегда тебе говорил, что не пощажу того, кто сидит на шее у туркмена. Пусть это будет старший мой брат, пусть младший…

— Выходит, что я…

— Если бы ты не был моим старшим братом, я бы сказал…

— Не бойся, говори!

— Я бы назвал тебя врагом своего народа!

Упершись обеими руками в стол, Агаджан нагнулся к брату.

— Так?..

Но Кайгысыз, не слушая его, вскочил на ноги и кричал:

— Я не тот беззащитный Кайгысыз, какого ты лупил когда-то! Не забывай! Мне не страшно теперь говорить тебе всю правду. Как назвать человека, который продает свою родину англичанам? Если он не враг своего народа, то кто же? Отвечай!

Голос Агаджана прозвучал глухо.

— Я не торгую своей страной.

— Какая разница? Сам не продаешь, так в сговоре с теми, кто продает. Разве вы не хотите запрячь туркмен в английскую арбу? Разве для такого предательства Теч-сердар произвел тебя на свет?

Тщетно Агаджан пытался прервать его гневную речь. Кайгысыз кричал всё громче.

— Вы предатели! На лице вашем клеймо! Будущие поколения заклеймят ваши имена позором!..

— Заткнись! — прохрипел сквозь зубы Агаджан.

— Ты не можешь заставить меня замолчать!

— Не смей больше называть меня братом! Мы теперь кровные враги. Если бы не считал тебя ничтожеством, я в землю вбил бы по самую глотку.

— Не думай, что я не могу взять тебя за горло, как Джепбар-Хораза.

Агаджану показалось, что каждый глаз Кайгысыза стал величиной с деревянную плошку, и не было в них пощады. Ему стало страшно.

Увидев, что брат поник, Кайгысыз тихо сказал:

— Идущий в ад ищет попутчика. Всего страшнее, что ты загубил своего сына. Загубил невинного, добродушного Силаба!

— Что я сделал любимому сыну?

— Узнаешь, когда его горячая кровь зальет песок, когда придется читать по нем джиназу… отходную! Только и жалко одного Силаба.

— Где твоя совесть? — у брата вдруг хлынули слезы и он закрыл лицо руками.

— А твоя судьба может оказаться пострашнее… — продолжал Кайгысыз.

Вошла Даша с чайником.

— Завтрак готов.

Агаджан оттолкнул женщину и выбежал из комнаты.

Ночной разговор

Опоздал. Опоздал… Надо было предвидеть события. Ведь фронта нет, и даже сотня нукеров на лихих конях смогла захватить город. Все эти дни он должен был бы искать явок на случай внезапного ухода в подполье, он должен был уничтожить, или, по крайней мере, эвакуировать архивы Комитета. А он мотался по аулам, пренебрегая слухами… Ведь говорили же ему, что советские отряды отступают.

Даша стояла в двери. И было жаль покидать ее в этот ночной час… Вообще жаль: оставишь ее и, может быть, все хорошее, пришедшее с нею в эту тяжелую зиму, разлетится подобно расчесанной шерсти, попавшей в смерч. Но Атабаев понимал, что она никуда с ним не уйдет, а ему нельзя оставаться дома.

Наверно, есть уже в штабе белых списки, пойдут по квартирам, его приметы всем известны… Может быть, найти коня и ускакать в Мене?.. Но разве можно надеяться на Гельды? А младший брат Ялкат? Он его любит, но кто поручится, что и он по примеру Агаджана не ушел а нукеры к Эзиз-хану?.. А если он и дома, — как долго смогут они защищаться у порога кибитки? Может, двинуть коня напрямик сквозь пустыню в Чарджоу? Но где найти надежного спутника, проводника, знающего дорогу? Ждать до завтра? Тогда как бы не сесть ему за решетку вместе с Джепбаром-Хоразом…

Уничтожая разные бумаги, Атабаев наткнулся на книжку из библиотеки Абдыразака и вспомнил тихий дом на окраине города… Абдыразак — вот к кому надо идти! «Что я — ишак со спутанными ногами? — подумал он и даже повеселел, потому что в минуту опасности всегда одобрял свой собственный юмор и считал это чертой мужества. — Сейчас же уйду к отшельнику…»

После того весеннего мартовского дня, когда он целый день бродил с праздничной толпой по улицам и пел солдатские песни, Кайгысыз не раз встречал этого чудака и даже пытался привлечь его к работе Продовольственного комитета. Абдыразак уклонился.

— Дай бог прокормить свою семью, — бормотал он.

Атабаев догадывался, что честный Абдыразак бежит от соблазнов, не хочет кормиться за счет неблаговидных проделок. Наверное, думал: лучше чинить дырявые ковры так, чтоб даже внимательный глаз обманулся; лучше, нагрузив верблюдов, сырые яйца везти караваном из Ташауза, чем ввязываться в дела властей и думать, что управляешь судьбой мира.

Но Абдыразак никогда не предаст. Только бы пройти к нему окольными переулками…

Уходя из дома, Кайгысыз сказал Даше:

— Кто бы обо мне ни спрашивал, говори, что давно уехал в Ташкент.

— И Джепбару-ага?

— И даже Тиг Джонсу!

Глубокой ночью он постучался в дверь Абдыразака. Хозяин не удивился, только спросил на пороге:

— С добром?

— Чего бы мне искать среди ночи в твоем доме, если бы всё было хорошо?

— Хочу понять, не следят ли за тобой.

— Пока незаметно.

— Тогда считай, что спасся.

— Что-то ты слишком самоуверен.

— Отвечаю за свои слова.

— Так ли?

— Именно так. Во-первых, не догадаются, а во-вторых, никто не переступит порога, прежде чем не уложу на месте четверых-пятерых!

Атабаев взглянул на хозяина: совершенно невозмутимый человек! Хоть ростом он чуть короче Кайгысыза, но плечи — косая сажень; можно на каждом плече двух человек посадить. Смуглое, горбоносое лицо кажется свирепым. Опоясать его пулеметной лентой, повесить на плечо пятизарядку — неустрашимый воин. И характер его все знают. Если стал — топором не срубишь.

Абдыразак ввел Атабаева в комнату. Тускло мерцал прикрученный фитилек керосиновой лампы, едва освещая красно-черный ковер на полу, оставляя углы в глубокой тени. Свирепые глаза хозяина сверкали устрашающе в полумраке гостиной, но Атабаев знал, что за этой грозной манерой глядеть на гостей, скрывается добродушный и приветливый домосед-философ.

— Мудро рассуждая, это даже хорошо, что ты должен скрываться, — сказал Абдыразак.

— Это почему же? — удивился Атабаев.

— Нет худа без добра, поучу тебя немного грамоте,

Кайгысыз улыбнулся.

— На языке фарси? Я никогда не сумею читать по-персидски.

— Я знаю, что ты учитель русского языка, — продолжал Абдыразак, — но придется поучить тебя туркменскому.

— Еще смешнее…

— Я думал, ты толковый, а вижу, совсем тупой, — подтрунивал Абдыразак. — О чем я говорю? Года полтора тебе некогда было почесать затылок, так по крайней мере сейчас прочитаешь несколько книг.

— Сначала нужно подумать, как избавиться от опасности.

— Я же сказал, что можешь не беспокоиться. За три-пять дней никто не узнает. А за это время может мать умереть и дом повалиться. Мало ли что может случиться. Возможно и хорошее!

— Вот это верно! — раздался густой незнакомый голос.

Кайгысыз обернулся. На кровати за его спиной, оказывается, кто-то лежал. Сейчас он приподнялся на локте и почтительно поздоровался.

— Кто это? — тихо спросил Атабаев.

— А это один тедженский бродяга.

— А все-таки?

— Мурад Агалиев. Разве никогда не встречались? Он теперь тоже беглый, вроде тебя. Эзиз-хан решил согнать в свои войска всех образованных людей. А Мурад, на его беду, очень грамотный! Очень!..

Повеселев от этих слов, незнакомец вскочил на ноги, крепко пожал руку вошедшему.

— Здравствуйте, товарищ Атабаев! Если быть точным, надо сказать, что это уже не гостевая комната Абдыразака, а убежище беглых. Пословица есть: «Гость жалеет гостя, а хозяин — обоих». Слава аллаху, что я здесь не один. А то Абдыразак замучает своим состраданием…

На вокзале отрывисто прогудел паровоз. Кайгысыз прислушался. Ночные поезда давно не приходили в Мерв, значит, подходят белые. Кто знает, может, уже на станционный перрон посыпались из теплушек и платформ непрошеные гости.

— Мы даже не вдвоем, — сказал он Мураду. — Нас гораздо больше.

— В Чарджоу? — улыбнулся Абдыразак.

— Сегодня в Чарджоу, завтра снова здесь. Когда-то я чувствовал себя одиноким в школе. И старый человек, русский учитель, шепотом говорил мне о любви к своему народу, о страданиях народа. Потом в семинарии у меня появился друг и брат. Он погиб от рук жандармов. И снова мне казалось, что я в пустыне.

— Вот-вот, — кивнул Абдыразак, — так оно всегда и получается. Ты слышишь? За окном сейчас тишина. Полчаса назад шла перестрелка. Приятно хоть на минуту ощутить спокойное дыхание истории. Она почти всегда рассказывает о кровавых событиях. Сколько крови пролили деды и прадеды за свою родину! Какие тяготы вынесли на своих плечах, как украшали свою землю, какие жертвы приносили ради нее… Историки спорят о том, сколько душ загубил Тулы-хан, когда разгромил Мерв. Одни говорят — семь тысяч человек пали от его воинов, другие — миллион триста. На земле нашей восемь веков назад не нашлось бы места не политого кровью. Не будет она просыхать и теперь…