Чудом рождённый - Берды Кербабаев

— Да что же мы тут плетемся! Пошли на мостовую! Разве мы не народ?

Они вмешались в серошинельную колонну и, негромко подтягивая незнакомые слова русской солдатской песни, зашагали вперед.

Только к вечеру Кайгысыз попал на Кавказскую улицу к Ларисе. Дверь открыла кухарка. В прихожей валялись старые изломанные корзины, обрывки бумаг и тряпок. Она обвела рукой комнату, как бы приглашая Кайгысыза оценить весь этот беспорядок, и сказала:

— Уехали. Испужались! — и, нагнувшись к его уху, прошептала. — Нынче, говорят, всю полицию — в тюрьму!

Кайгысыз молча, так и не переступив порога, вышел на улицу. Он испытывал странное чувство облегчения и пустоты. Вот и ушло, кончилось всё, чем он жил в эту зиму. Узел не распутали — разрубили. Конечно, к лучшему, но пусто, пусто…

Митинг в офицерском клубе

В семнадцатом году ни одной капли не упало с неба на землю Закаспия. Пересохшие реки только дразнили жажду земли, не утоляя ее. Семена, брошенные в поле, не дали ростков. Голод вступил, как хозяин, в каждый дом, в каждую кибитку. Деньги стоили не дороже соломы.

Февральскую революцию народ встретил с полным доверием — рухнул колониальный режим, начинается новая жизнь. Надежды сменялись разочарованиями и снова возникали надежды. Их подогревала видимость свободы.

В городе чуть ли не каждый день шли собрания и митинги. Ораторствовали в офицерском клубе, спорили в клубе железнодорожников, надсаживали горло на площадях и рынках. Для слов была полная свобода, на деле все оставалось по-старому. Ни хлеба, ни равноправия народов. Временное правительство разрешило свободу собраний, но сохранило в Закаспии прежний военно-колониальный режим, и все чиновники во главе с генерал-губернатором остались на своих местах. Они использовали влияние местных «туркменских комитетов», чтобы ограничить авторитет возникавших повсюду Советов. Слово — свобода — не сходило с языка местных деятелей и администраторов, а народу жилось все хуже и хуже. Не сразу это стало заметно людям, привыкшим скрывать каждую вольную мысль. Однако трудно было не заметить в конце концов голодных крестьян, толпами идущих в город.

Повсюду — на вокзалах, в чайханах, в базарных рядах, на лестницах у входа в казенные учреждения — можно было теперь встретить рабочих туркмен, возвращающихся из России. Их мобилизовали на тыловые работы. Там было занято в 1916 году больше двухсот тысяч несчастных скитальцев из Средней Азии. Их угнали в далекие русские губернии — в земляных бараках или теплушках они задыхались от тесноты, от нестерпимой вони, идущей от сохнущей обуви и одежды. Зимой многие мерзли — не привыкли к русским морозам. Больные валялись рядом со здоровыми, а по утрам унтер-офицеры выгоняли всех на работу нагайками.

Зайдя в типографию, Атабаев услышал однажды от русских наборщиков, что некий подпоручик Матвеев, обследовавший положение тыловых рабочих, писал в своем рапорте начальству, что состояние мобилизованных туземцев «прямо ужасное: кажется, будто они привезены в Россию не для работ, а для воспитания в них ненависти к русскому государству».

Вернувшись на родину, эти, хлебнувшие горя, люди создавали революционные организации среди мусульман — в противовес националистическим и контрреволюционным обществам местной буржуазии и духовенства. В офицерском клубе Атабаеву рассказали, что Закаспийский областной комиссар Дорер попросил правительство оставить войска в Закаспии для борьбы с демобилизованными, так как они насмотрелись на мятежные эксцессы в России и становятся в аулах крайне беспокойным элементом.

Отчаянное положение народа, полное равнодушие к этому правительства, пустая говорильня общественности, — всё это поднимало бурю негодования в душе Кайгысыза. Значит, ничего не изменилось? Рухнул оплот самодержавия, а на плечах народа по-прежнему все тяготы жизни? Нет, надо действовать!

Летом он выступил на собрании, посвященном сбору средств для армии. Еще недавно в офицерский клуб банковского конторщика из опальных учителей, тем более — туркмена, не пустили бы и на порог этого привилегированного центра общественной жизни города. Теперь — здесь солдатские шинели, кителя железнодорожников, линялые халаты дехкан смешались с офицерскими френчами, черными визитками, атласным блеском байских одеяний.

Атабаев еще никогда не разговаривал с большой аудиторией. Он немного боялся за себя: как знать, красноречив ли ты, захотят ли тебя слушать? Но нужно было высказаться, нельзя молчать, и он заставил себя превозмочь смущение.

— Люди! — сказал он. — Четвертый год мы кричим о войне, о помощи фронту. Ради нее отнимаем последнее у крестьян. Из-за войны рабочие мечтают только о черном хлебе. Мы радовались свержению царя, верили в свободу, а к чему пришли? Тот же грабеж, то же вымогательство. Не видно разницы между царским правительством и правительством Керенского!

В зале поднялся шум.

— Клевета на правительство!

— Долой с трибуны!

— Демагог!

Но тут же Атабаев услышал из толпы и голоса поддержки.

— Кому не жаль своей жизни — пусть тронет его пальцем! — кричал молодой дехканин.

— Говори, Атабаев, жми! — поддержали солдаты.

Стуча кулаком по столу, председатель с трудом успокоил народ.

Атабаев продолжал:

— Скот в аулах гибнет от бескормицы. Мрут люди. Рядом с сегодняшней могилой на завтра вырастет десяток новых. Все стремятся в город. Выйдите на базар и вы увидите, что крестьянин уже не брезгует ни ишачьим, ни собачьим мясом. И мы еще смеем чего-то требовать от крестьян.

— Правильно!

— Мои мысли говоришь!

— Страна голодает, — говорил Кайгысыз. — Если не кормить корову, она не даст молока. Почему же вы хотите доить голодного крестьянина? Надо прежде накормить его и дать семена. Я хочу воспользоваться этим собранием, чтобы поставить новый вопрос…

— Не имеете права нарушать повестку дня! — крикнули из зала.

— Какая повестка у голодного брюха? — медленно послышалось в ответ.

На трибуну выскочил юркий офицер в модном защитном френче «под Керенского». Это был представитель из Ташкента, один из организаторов собрания. Он даже попытался оттолкнуть туркмена и занять его место. Атабаев легко стряхнул его руку со своего плеча. Пришлось офицеру ораторствовать, примостившись сбоку, вытягивая длинную шею из-за руки Атабаева. Впрочем, и ораторствовать не дали! Он только успел прокричать:

— Я не позволю срывать вопрос государственного значения! Не позволю мельчить, раздроблять…

— А ты кто такой?

— Давай, Атабаев! Кто не хочет слушать, может уходить!

Покуда шумел народ, Атабаев, уже оправившись от волнения, оглядывал зал. Он заметил, что толстые люди в новых халатах негодуют, ему показалось, что в дальних рядах сидит и Джепбар-Хораз и, кажется, подбивает выступить своего соседа. Солдатские шинели настроены явно в пользу Кайгысыза. Это подбодрило. Он потянулся, развел руки в стороны, и юркий офицер легко скатился с трибуны. Снова поднялся шум.

— Хулиганство!

— Плевок в лицо власти!

— Не знаем мы твоей власти!..

— Познакомишься в участке!

— Руки коротки!..

Люди вскочили с мест. Спорили, жестикулировали, казалось, дело вот-вот дойдет до потасовки. С помощью Кайгысыза председательствующий с трудом установил тишину.

— Ничтожное количество продуктов, которое мы получаем, — твёрдо продолжал Атабаев, — попадает в руки спекулянтов. А ведь если бы их справедливо распределяли, было бы народу куда легче. Мое предложение — создать продовольственный комитет! Пусть он ведает распределением.

— Вот молодец! — крикнул кто-то в зале.

— Чепуха!

— Народ за Атабаева!

— Это ложь!

Перекрикивая шум, Атабаев сказал:

— Предлагаю поставить на голосование мое предложение!

Председатель беспомощно оглянулся и, не найдя поддержки у растерявшихся единомышленников, провозгласил:

— Кто за предложение — поднимите руки!

Точно густая поросль камыша поднялась в зале.

— Опустите. Кто против?

Поднявшихся рук было немного. Не больше, чем зубов во рту старика.

— А теперь надо выбрать членов продовольственного комитета и председателя, — сказал Атабаев и покинул трибуну.

Его место тотчас же занял Джепбар-Хораз.

— Люди! — прокричал он, размахивая руками. — В нашем уезде только один человек достоин быть председателем комитета. Честный и справедливый Кайгысыз Атабаез!

Гром аплодисментов заглушил его слова.

Уходя с собрания, тедженский дехканин сказал марыйскому:

— Все как будто хорошо, но я не знаю, кто такой Кайгысыз Атабаев.

— Служит маленьким чиновником в банке. Баев не любит. Помогает получать ссуды нашему брату — бедняку.

— Зачем же он понадобился Джепбар-Хоразу? У Джепбара дурная слава.