Возраст гнева - Сергей Самаров

Я выехал на главную улицу. Движение в это время суток было интенсивным. Конечно, можно было бы использовать тараканью верткость «Джимни» и поехать, перестраиваясь из ряда в ряд. Но не случайно же в официальных протоколах такой тип езды называется агрессивным. Поскольку сам я человеком агрессивным не был, то и ездил так только в исключительных случаях, когда очень торопился. Моя подготовка позволяла мне ездить в агрессивном стиле и при этом самому оставаться не агрессивным. Обычно при виде машины с таким стилем езды другие водители проявляют повышенную осторожность, стараются отстать или перестроиться в соседний ряд.

Но агрессивный стиль потому и агрессивный, что чреват аварией. Если кому-то захочется устроить аварию с моим маленьким «Джимни», то при таком стиле езды сделать это будет проще простого. Виноватым останусь я, как водитель, выполнявший недопустимые маневры. Мне не помог бы даже видеорегистратор.

Я ехал в потоке, никого не обгоняя, внимательно посматривая по сторонам в ожидании опасности. Дважды я видел на дороге коричневый «Туарег», причем оба раза машины шли параллельным курсом. Я умышленно позволил им себя обогнать. У одного из «Туарегов» номера тоже были заляпаны грязью. Однако по следам грязи идентифицировать машину сложно. Один раз навстречу попалась «Панамера», но она была другого цвета. Угрозы для «Джимни» не было, я благополучно проехал половину города и добрался до мечети примерно в то время, в которое рассчитывал. По моим прикидкам, имам должен был быть на месте…

Глава девятая

Как показала действительность, это были только прикидки. Имама на месте не оказалось. Меня встретил какой-то человек с внешностью отъявленного башибузука[8]. Он посмотрел на меня так, словно я пришел в мечеть раздавать мусульманам православные нательные крестики. Его раскосые глаза сверкнули. Человек зачем-то провел ладонью по своей до блеска выбритой голове, словно приглаживая несуществующий чубчик, и прохрипел:

— Жди. Мы тоже ждем. Должен быть…

Ждать я должен был стоя, поскольку башибузук сесть мне так и не предложил. Да и не было в том коридоре, где мы разговаривали, ни одного стула. А ложиться по-собачьи на коврик под дверью кабинета имама я не пожелал. Во дворе людям тоже предлагалось стоять или лежать. И потому я предпочел выйти во двор, где бил прохладный фонтанчик[9]. Там, как я заметил, подъезжая к месту, была пара скамеек.

Скамейки стояли чуть в стороне от самого здания, неподалеку от автомобильной парковки. Таким образом, я оказался вблизи своего «Джимни», одиноко стоящего на посыпанной гравием стоянке. Делать асфальтированную площадку здесь, судя по всему, не планировалось.

Я сел, забросив ногу на ногу. С этого места мне было видно только верхнюю часть купола мечети, украшенную традиционным полумесяцем, и замершую стройку — со стандартными лесами, но без подъемного крана. Минарет, прилегающий к мечети, еще не был возведен до конца, строительство по каким-то причинам сильно затягивалось. Возможно, не хватало средств.

Впрочем, слышал я, минарет — не самое необходимое сооружение в мечети. Главное — зал для молитв с обращенной в сторону Мекки пустой нишей — михрабом, — в которой молится имам. Справа от михраба располагается минбар — кафедра, с которой имам читает пятничные и праздничные проповеди и молитвы. Стены большого зала для молитв категорически запрещается украшать изображениями людей и животных. Вместо этого на стенах арабской вязью пишут строки из Корана.

В саму мечеть я не проходил. Кабинет имама располагался в пристроенном флигеле слева от мечети. Меня могли допустить только туда. Чтобы войти во флигель, по крайней мере, не надо было разуваться.

Я сидел и ждал имама, когда в очередной раз позвонила жена. Я достал смартфон, посмотрел на экран и нажал кнопку «отбоя». Подождал еще некоторое время. Новый звонок раздался следом за первым. Я выключил смартфон, понимая, что она — наглая в своей неугомонности! — будет набирать мой номер снова и снова, в надежде, что мне это надоест и я отвечу.

Посидел, не выпуская телефон из рук, минут пять, потом снова включил. Наверняка она еще несколько раз звонила за это время, но холодно-равнодушный женский голос компьютерного робота сообщил ей, что мой телефон «выключен или находится вне зоны действия сети». Это должно было охладить ее пыл. Должна же она наконец понять, что больше не имеет надо мной власти.

Сидеть на скамейке становилось жарко. Солнце пекло, а деревьев, дающих тень, рядом не было. Но к жаре я отношусь так же равнодушно, как к холоду. В этом я похож на памятник Владимиру Ильичу Ленину, что стоит на центральной площади нашего города.

Тем временем к мечети подъехал черный внедорожник «Тойота Лэнд Крузер 200». Неплохая машина. По крайней мере, солидная. У нас в стране считается, чем больше машина по размеру, тем она солиднее. Хотя это далеко не так. Сегодня одному солидность подавай, другому комфорт, третьему проходимость. Все зависит от привычек и условий эксплуатации.

Я уверен, что тот же Виктор Федорович Скоморохов, заядлый рыбак, предпочел бы мой «Джимни» любому люксовому «Мерседесу». Скоморохову важно проехать туда, куда другие рыбаки не проедут. Возможно, он даже выбрал бы мотоцикл, потому что на двух колесах можно добраться до мест, которые недоступны для четырехколесного «проходимца» «Джимни». А «Джимни» проедет там, где три «Ленд Крузера» застрянут, даже если будут друг друга подталкивать и вытаскивать на буксире.

В это время мне позвонили. Я посмотрел на определитель. Звонила, слава богу, не жена, а капитан Саня.

— Слушаю, товарищ капитан, — ответил я. — Есть новости?

— Ваш генеральный директор вас разыскивал, Тим Сергеевич. Сразу по двум вопросам.

— Он что, мой номер забыл?

— Я подумала, он стесняется. Неловко себя чувствует при общении с вами. Своего рода синдром после определенных событий.

— Пусть звонит, я на него не в обиде. Обещаю — хамить не буду. А бью вообще в исключительных случаях.

— Я без вашего разрешения ответила ему. Петя спросил, не будете ли вы возражать, если он заключит на вас договор одновременно и с МВД, и с ФСБ. Я посчитала, что у вас нет причин возражать. Есть только сомнение со стороны самого Петра Васильевича. Он желает, чтобы стороны договора не знали об этом. Я пообещала ваше молчание. Имела я такое право, Тим Сергеевич?

— Не знаю, как насчет права, я в законах не силен, но возражений с моей стороны на такой ответ нет. А второй вопрос Новикова?

— Детективно-правовое агентство получило телефонограмму от какой-то адвокатской конторы из Краснодарского края, город я не помню, которая интересуется вашими заработками на предмет судебного разбирательства по поводу выплаты алиментов. Петр Васильевич ответил им категорично, что прикажет выдать им справку только после того, как получит на это решение суда. Адвокатская контора обязана знать, что такие документы высылаются только по требованию суда. Видимо, расчет был «на дурака», авось да вышлют…

Я понял, что Новиков не случайно рассказал об этом капитану Сане. Он, как бывший внимательный сослуживец, проявлял о ней своего рода отеческую заботу. Может быть, просто товарищескую. И мысленно представлял наши с Радимовой отношения не только деловыми, но и личными, как, впрочем, и многие сослуживцы капитана Сани. Предупреждал ее, короче говоря…

— Ну вот, теперь меня в злостные алиментщики хотят записать, — вздохнул я.

— А алименты вообще-то лучше платить… — посоветовала капитан Саня слегка, как мне показалось, суховато, что чувствовалось даже по телефону.

— Во-первых, мы с бывшей женой еще официально развод не оформили. И об алиментах разговор зашел только сегодня, когда она позвонила. Во-вторых, она желает получать с меня алименты на своего сына от первого брака, на которого уже получает алименты от законного отца. Я ее сына никогда не усыновлял. Я желал когда-то, но не пожелала она. Отец раньше платил им большие деньги, сейчас у него кризис в делах, и последние полгода, насколько я знаю, он платит копейки. Она вначале не желала тех алиментов лишаться. А теперь вот вздумала. Не знаю уж, что там за адвоката она нашла, который подобный запрос делает…

Капитан Саня хмыкнула:

— Ловкая женщина, судя по всему. Я рада, что вы не из числа нехороших людей. Я всех злостных неплательщиков отношу к нехорошим людям, хотя и знаю, что это слишком строгая оценка. Во мне сейчас говорит женская солидарность. А вообще, что за человек ваша бывшая половина?

— Человек как человек… — ответил я уклончиво. — Кому-то может даже понравиться.

— Вы меня опять радуете. Желала бы я, чтобы майор Радимов так же отзывался обо мне. И не гадил за глаза.

— Гадит? — спросил я.

— Со старанием. Словно я у него масло с куска хлеба соскребаю.