Русский код. Беседы с героями современной культуры - Вероника Александровна Пономарёва-Коржевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЭБ: С этого мы и начали беседу.
АТ: Да, есть такая фраза: сего никто не избежит. Смерть, суд, рай, ад – если это для режиссера не простые звуки, он будет в любом авторе, любой пьесе это искать. И найдет момент, где закричать шепотом о том, от чего болит душа. Зритель это почувствует, конечно. Неверующий режиссер сделает это как неверующий, а покаявшийся… мы даже можем говорить не верующий и неверующий, а покаявшийся и непокаявшийся – это более емкая характеристика.
ЭБ: Согласен.
АТ: Потому что верить можно не только в Господа – у нас бесы тоже верующие. А если мы говорим о религиозности человека, то мы должны говорить о раскаянности и нераскаянности. Нераскаянный человек страшен. Он страшен везде – во власти страшен, в культуре. Культура – это особая форма власти. Нераскаянный человек здесь особо страшен, потому что он, никого не убивая из пистолета, при помощи своего творчества убивает всех, кто попадает в зону его действия. Это, собственно, и есть передовая линия современной борьбы. Здесь надо разбираться со смыслами и нужно говорить: «Ты понимаешь, на кого ты работаешь здесь? Попробуй-ка то же самое сделать, только при этом сильно помолившись. Если не получится – не делай». Когда у старца Силуана спросили: «Можно ли человеку курить?» – он ответил: «Можно, только пусть сначала помолится усердно этот человек». После усердной молитвы не хочется курить, в том-то и дело. Вот и не делайте ничего того, что не хочется делать, когда усердно помолишься. Это рабочий принцип.
Еще один аспект русской культуры заключается в том, что мы молодой народ. Сравните русских с теми же греками – народом, серьезно постаревшим и уставшим от всего, что с ними было. И западный народ на тысячу лет старше нас в христианстве. Они тоже имеют за собой сумасшедший бэкграунд с разными философами, театрами, культурным творчеством и государственным строительством.
А мы молодой народ, еще не устали жить. И мы в начале пути получили Откровение. Получили полностью законченное догматическое учение Церкви, плюс византийскую литургию, плюс мозаику, иконы, крестные ходы, храмовую архитектуру, монашество, семь Вселенских Соборов, Символ веры – все получили. То есть ты только что с дерева слез, и тебе на плечи повесили в законченном виде лучшее, что есть в мире. Теперь попробуй это все освоить, переварить.
ЭБ: Мы по пассионарности практически одновременно с исламом получили Весть. И поэтому пассионарность исламского мира совершенно сравнима с нашей.
АТ: Потом была прививка от Запада с его технологиями, уже послепетровская прививка. И у нас в крови начали бурлить две противоположные силы: западная идея и вторая – изначальная, византийская, святоотеческая, где есть только сакральное искусство, а светского нет. Где, что бы ты ни резал, все равно вырежешь крестик. Ложку будешь резать – крестик вырежешь сверху. Что бы ты ни мастерил, все равно «Отче наш» прочитаешь.
ЭБ: Как обязательный логотип.
АТ: Да. Мы были тотально сакральны во всех культурных проявлениях – и в песне, и в быту, и в одежде, и во всем остальном. Потом к нам привилась эта западная зараза. Мы не умерли от нее, мы ее переработали. В XIX веке пережили ренессанс, который у запада занял 300–400 лет, а у нас занял всего 100. Ренессанс со всеми нашими композиторами, опередившими время, как Мусоргский, со всеми поэтами, писателями, театральными деятелями. Потом был великий обвал, и мы из него выползли. Было несколько героических событий, вроде победы в Великой Отечественной войне и освоения космоса. Кстати, русский космос – это совершенная мистика. И одна из наших настоящих побед. «Летит, летит ракета вокруг земного света, а в ней сидит Гагарин, простой советский парень» – это было бы совершенно невозможно, если бы не было русской философии, в которой есть диковатый раздел «русский космизм». Философ Николай Федоров и его «Воскрешение отцов», рукописное причем. Переселение на другие планеты. Это совершенно запредельные идеи, чисто философские, умозрительные, для которых никогда не было и неизвестно, будет ли вообще техническая база. Скорее всего, нет. Но именно отсюда рождается все остальное.
ЭБ: Да, и, конечно, Циолковский, Чижевский и Вернадский.
АТ: Да, да, и революционер-изобретатель Николай Кибальчич, который в камере смертников рисует чертежи – это вообще богоборческий проект. Но он тоже был перемолот. Мы перемалывали его, превращали его во что-то другое. Когда сегодня икона святой Варвары или икона святого Николая торжественно с молебном водворяется на орбитальную станцию, летит туда, и люди читают «Отче наш» на орбитальной станции, это совершенно не соответствует изначальным планам Циолковского, Чижевского и всех остальных. Это уже перемолотая идея освоения космоса. Потому что изначально все было гордо, это рукотворное вознесение, как бы человек взошел на небо. Христос, говорите, ваш вознесся? Ха-ха, сейчас мы Гагарина вознесли, а потом Армстронг на Луну ступил. Это все русло одного и того же богоборчества, которое тоже перемалывается и крушится в процессе исторического движения. И уже гордости в космосе нет, космос коммерциализировался, он стал обыденным, туда запускают спутники, мы телевизор смотрим через него. А вначале все было очень богоборческое. И вот мы вползли в сегодня, в сегодняшний день. И у нас есть твердое пророческое слово лучших людей мира о том, что Россия должна подняться, именно в смысловом образе подняться. Для того чтобы быть сильной, у нее есть все: все еще многомиллионный народ, и недра, и опыт, и научная база, и образование, и прочее, прочее, прочее. И культура, конечно. Нужно только вооружиться смыслами. То есть нужно, чтобы в голове стало светло.
ЭБ: Нужен инструментарий…
АТ: Да. Нужно, чтобы в сознании стало светло, чтобы гармонический Пушкин опять уже в других культурных личностях заиграл. Чтобы вот хорошо было в человеке, чтобы не был изломан, как обэриуты какие-нибудь, дети подземелья, подвальные жители. Чтобы он не был порнографичен, чтобы он не был циничен.
