На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы - Валентин Пикуль

– Каким же образом?

– Очень просто: не плачу за выпитое и съеденное. Хотя… всегда всучиваю деньги. Но не берут. И – не надо!

Сергей Яковлевич подивился откровенности и спросил:

– Как же вы, Бруно Иванович, оказались в Уренске?

Чиколини загрустил, вспоминая:

– Эх, был ведь я комендантом в Липецке – на водах. Городок веселый, обыватели смирные. Приезжал как-то император покойный, и тут я сплоховал, прямо скажем… Бывает, знаете, эдакое умопомрачение. Сам не ведаешь, что творишь!

– А что же случилось?

– Да поначалу, – помялся Чиколини, – все хорошо было. Ходил я с его величеством. Показывал-рассказывал… Перешли мы с ним через Липовку (речонка такая). А за нами народец кинулся. И – только треск слышу: моста как не бывало! Людишки в реку – всем табором. Так и скрылись, в пиджаках да шляпах, по случаю высокого гостя…

– Ну, и что же его величество?

– Побледнеть изволили. Однако ничего – пошли далее. Тут он меня про жену спросил. А я-то и недоглядел в суматохе, как отбилась моя половина. Схватил какую-то поповну и тяну ее, как овцу. Она дура, императору-то представилась, а потом и ляпни: «Бруно Иванович, только какая же я вам жена?..» Его величество хохочет, а под шерсть ему и все – тоже скалятся. Ну, с меня пот льет, как вода по клеенке. А император (царствие ему небесное) дает мне деньги: «Вот тебе, Чиколини, пятьсот рублей, поправь мост…»

– Ну, – улыбнулся Мышецкий – и вы, конечно, забыли его отблагодарить?

– Хуже, – заскорбел Бруно Иванович. – Я поблагодарил… Да потом-то плюнул себе на пальцы и давай пересчитывать. Добрые люди по мозолям мне ходят, чтобы очухался, а я, знай себе, считаю. Пересчитал и рапортую: «Совершенно верно, ваше величество, точно пятьсот вы мне дали!»

Полицмейстер прослезился и долго фыркал в платок:

– Вот, ваше сиятельство, и оказался ваш Чиколини здесь – в Уренске. А Липецк-то городок хороший, обыватели смирные…

Коляска вкатилась на Торговую улицу и по самые оси колес сразу же погрузилась в разжиженную слякоть, которая сочно пузырилась и чавкала под кузовом. Седокам пришлось подобрать ноги и придерживать полы шинелей.

– Я возьмусь и за мостовые, – сказал Сергей Яковлевич. – Но сейчас не разорваться же мне на сто кусков…

Внимание его привлек громадный сарай, над двустворчатыми воротами которого висела сногсшибательная вывеска:

ПРОДАЖА ДЕГТЮ, РОГОЖ, ГВОЗДЕЙ

И ПРОЧЕГО ТОВАРУ КАМЕРГЕРА ДВОРА

ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА

Б.Н. АТРЫГАНЬЕВА

– Что он хочет доказать этим? – удивился Мышецкий.

Сергей Яковлевич прошел в сарай. На стенах висели шлеи и расписные дуги, пахло дегтем и керосином, болтались под потолком связки баранок. Несколько приказчиков (из числа тех, которые недавно плясали под окнами присутствия) зубоскалили в углу, лузгая семечки.

– Кто здесь старший? – подошел к ним Мышецкий.

Выдвинулся вперед сильно косивший парень:

– А что нужно?

Князь резко оттолкнул его.

– Хам, – сказал он. – Посмей грубить… Убирайтесь отсюда – все, все! И ключи – мне отдайте. Я прихлопну вашу лавочку…

Он закрыл сарай и с ключами – громадными, как пистолеты, – вернулся в коляску. Чиколини был явно напуган таким оборотом дела:

– Смотрите, ваше сиятельство, это добром не кончится. Борис Николаевич ведь камергер. Большие связи, в Питер запросто катается…

– Ерунда, Чиколини! Пусть он только рыпнется, и эта идиотская вывеска обернется личным оскорблением императору. Не бойтесь! Атрыганьев приползет ко мне на брюхе… Поехали!..

Атрыганьев, конечно же, не «приполз на брюхе». Но прислал короткую записку, в которой сообщал, что после поездки в свое имение Золотишное вернулся болен и просит вице-губернатора запросто посетить его.

О ключах в записке не было сказано ни слова.

– А я, кажется, сижу в галоше, – поморщился Мышецкий.

Губернский предводитель (при том, что уездных не было, благодаря малой прослойке дворянства) являлся, что ни говори, третьим по значению лицом в губернии после Мышецкого, и Сергею Яковлевичу теперь ничего не оставалось, как ответить на это приглашение визитом.

– Ну и ответим. Без працы не бенды кололацы!..

Захватив ключи от сарая, князь нагрянул в дом предводителя без предупреждения.

Сонный калмык пропустил его в переднюю с остатками старинного барства. Откуда-то вылезла, неслышно ступая по коврам, породистая борзая сука и легла возле ног Мышецкого.

Князь подождал возвращения калмыка.

– Иди, бачка, – разрешил тот. – Бориса Николаича видеть будешь… Иди!

Атрыганьев встретил вице-губернатора в гостиной, обставленной прекрасной мебелью. Блистала всюду золоченная через огонь старинная бронза. Вразнобой тикало множество различных часов – луисез, буль, ампир и форокайль. На миниатюрных полочках, вдоль стен, теснились горки хрусталя и фарфоровой посуды старого Гарднера, Поскочина, Широбокова.

Перехватив любопытный взгляд гостя, устремленный на портрет величавого старца в парике, Атрыганьев небрежно заметил:

– Мой прадед – работы Иоганна Лампи… Хотя с исподу имеется поддельная подпись Боровиковского!

Суховато представившись, они уселись в кресла. Внимательными взглядами оценили друг друга. Атрыганьев был еще сравнительно молод. Лет около сорока, не больше. Но мешки под глазами и трясучка в пальцах говорили сами за себя: излишеств в жизни этого господина было – хоть отбавляй. Внешне он чем-то напомнил Мышецкому графа Подгоричани с его великолепными рейтузами…

Молчание затянулось, и Сергей Яковлевич брякнул на стол связку ключей от сарая.

– Это ключи камергера? – сказал он. – Стыдитесь! Предводитель дворянства, а не гнушаетесь пачкаться в дегте… К чему вся эта неостроумная бравада?

– Вы ошибаетесь, – возразил Атрыганьев. – Я совсем не фрондирую. Времена изменились, и дворянин, чтобы поддерживать свою честь, должен изыскивать средства любыми путями.

– Но, – ответил Мышецкий, – с тех пор, как финикияне изобрели денежные знаки, есть много способов заработать их, не прибегая к унизительным средствам!

Атрыганьев продолжал свою мысль:

– Дворянство переживает кризис. Правительство жидовствует направо и налево, а его величество…

Он вдруг осекся и повел глазами вокруг – медленно, словно удав, переполненный пищей.

«Дурак», – подумал Мышецкий и закинул удочку подальше:

– Итак, продолжайте. «Его величество…»

– Нет, – очухался предводитель, – продолжайте уж вы!

Сергей Яковлевич сказал:

– Положение в губернии обязывает нас с вами, Борис Николаевич, приложить все старания, чтобы дворянство, верное заветам предков, оказалось впереди идей нашего века и…

Атрыганьев нетерпеливо остановил его:

– Не говорите так, князь. На дворянство вы можете не рассчитывать – его просто нет в нашей губернии. Люди без племени и роду, жалкие отребья общества – вот среда местных помещиков… Куцый! Василий Иванович Куцый! Вы, князь, слышали о таком дворянине?

– Нет, не слышал.

– Вот, а он тоже здесь… лицо! В губернии есть только один дворянин – это я!

Мышецкому надоело «столбовое» чванство.

– Тем более, – сказал он, – вы должны быть образцом в своем поведении, а не служить посмешищем обществу с «продажею дегтю, рогож, гвоздей и прочего товару».

– Но это же – трагично! – воскликнул Атрыганьев. – Кроме того, торговля дает мне возможность ближе соприкасаться с тем сословием, из которого нынешнее дворянство пополняет свои ряды, или, наоборот, само переходит в это сословие мелких собственников!

– Я усматриваю трагичное еще и в другом, – жестко продолжал Сергей Яковлевич. – Мне привелось видеть вашу черную сотню, которую вы сколотили под своим гербом с помощью «дегтю, рогож, гвоздей и прочего товару…».

Атрыганьев ответил спокойно:

– Не отрицаю! Но, позвольте спросить вас, князь, что вы сможете противопоставить всем этим заразам, происходящим от учения Карла Маркса и прочих? Кого сможете вы выдвинуть в авангард борьбы с различными социальными партиями?

– Существует власть, – кратко рассудил Мышецкий.

Атрыганьев брезгливо отвернулся, как от падали:

– Власть? Она подобна евнуху: хочет, да не может, только злится… Так вот я и дам в руки этим кастратам здоровые патриотические силы, способные сокрушить любую крамолу!

Мышецкий снова вспомнил кривоногого мужичонку, в пьяной присядке месившего грязь бурыми сапогами, и ответил:

– Вот в том-то и дело, что я не считаю эти силы здоровыми! Сейчас самые здоровые силы возятся у машин, пашут землю. А вы, Борис Николаевич, отыскали их в лавках Гостиного ряда и на задворках Обираловки…

Атрыганьев куда-то вышел и вскоре вернулся с бюваром в руках. Дал прочесть Мышецкому:

– Вот как оценил деятельность моего союза его императорское величество. Можете убедиться: «Благодарю всех русских людей в Уренске…» И так далее. Читайте сами, князь!