Асфодель, цветок забвения - Евгения Перлова

И сохрани ее на многая и благая лета!

Ксения покраснела, застенчиво улыбаясь, теребя фартук и кланяясь сестрам. Спев поздравление, монахини расселись за столы обедать, а Ксения, продолжая смущаться, ловя приветливые улыбки со всех сторон, прошла к дальнему столу, где ее ждала маленькая шоколадка, букетик ромашек и фигурка голубя, вырезанная из яблока. Элли присела рядом с ней и тихонько тронула ее за локоть:

– С днем рождения!

Ксения кивнула, а монахиня, сидевшая напротив, сказала:

– Мы дни рождения земные не празднуем, день ангела у Ксении сегодня.

– Понятно, – Элли опустила глаза, поводила ложкой в супе и вздохнула: в них плавали большие куски лука.

А сестры тем временем в унисон проговорили-пропели:

– Господи Иисусе Христе, Боже наш, благослови нам пищу и питие молитвами Пречистыя Твоея Матери и всех святых Твоих, яко благословен еси во веки. Аминь.

Элли повторила «аминь» и, аккуратно отодвигая прозрачные мясистые чешуи, от вида которых ее передергивало, выбирала картошку и морковь, смотрела, как через край ложки затекает жидкость, зеленоватая от укропа, и медленно отправляла в рот под пристальным взглядом соседки напротив.

Та молчала, улыбаясь кротко и ласково.

– Моя дочка тоже лук не любила, – наконец шепотом сообщила она, перекрестилась, умолкла и отвела взгляд.

После обеда сестры прочитали молитву:

– Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ…

И разошлись по своим послушаниям. Элли с Ксенией продолжили работу на огороде. Через пару часов к ним подошла мать Ариадна.

– Пойдем помолимся, Елена, – кивнула она Элли.

Они прошли к витой оградке, за которой было небольшое монастырское кладбище, и присели на каменную лавку.

Элли почувствовала, как невыносимо болит у Ариадны голова, и взяла ее за руку:

– Пожалуйста, разрешите мне?

На этот раз мать Ариадна сопротивляться не стала, и Элли положила ладони на голову: одну на лоб, другую на затылок. Боль прыгала ярко-белым клубком в самом центре, и Элли, закрыв глаза, остановила ее и, убрав руку с затылка монахини, представляла, как вытягивает пальцами нить клубка из правого уха, и та тянется, тянется, и вот уже достает до земли и уходит в нее, зарываясь, словно червяк, а клубок уменьшается, съеживается. Это длилось от силы минуты две. Потом Элли встряхнула руки и сказала:

– Все.

Мать Ариадна открыла глаза.

– И правда, все. Молитвы какие знаешь? – спросила она. – Нельзя такое творить без молитвы. Лукавый жаждет завладеть твоей душой. Дары, что нам Господь дает, защищать от нечестивого надобно. Если будешь людям помогать, защиту имей, с молитвой делать ты это должна.

От тихого ровного голоса монахини Элли почему-то стало не по себе.

– «Отче наш»? – спросила она.

– Хотя бы! Николаю Чудотворцу выучи. – Монахиня глубоко вздохнула и пристально посмотрела на Элли. – Молитвослов возьми.

Она достала из складок одежды маленькую пухлую книжицу в темно-синей клеенчатой обложке и протянула Элли.

– Хорошо, – согласилась Элли, – спасибо.

– Ты возьми его себе насовсем, – кивнула мать Ариадна.

– Хорошо, спасибо, – повторила Элли.

– Не место тебе тут… пока, – тихо сказала мать Ариадна, – дар твой беречь от лукавого надобно, ты сама должна определиться. Что делать с ним, куда идти, чему жизнь свою отдать. Молода ты еще совсем, не можно в таком возрасте из мирской жизни деву брать. Будет восемнадцать тебе, приходи, если выберешь с православной молитвой людям служить.

– Мне защита нужна, вот что я понимаю, – возразила Элли, – и я хочу людям помогать, лечить, говорить им об опасностях, которые вижу в их судьбах.

– Однако не по этой причине ты сюда пришла, Елена, не это было первым твоим желанием, – покачала головой монахиня. – Не Господь привел тебя, а гнев, желание сбежать от проблем, забыться. Так ведь?

– Так, – согласилась Элли, – это плохо?

– Не хорошо и не плохо, – вздохнула мать Ариадна. – Многие приходят сюда, Елена, ища покоя от скорбей, и ошибаются. Здесь есть свои скорби, и они порой тяжелее мирских. Эти стены, и одежды, и все послушания не значат ничего, если душа не работает. Работа души имеет целью перерождение человека путем заповедей Божьих. Любить ближнего как себя и Бога более всего остального…

– Принимая ложь, полюбить ближнего? А как принять ложь? Даже если она во спасение?! И вы любите Бога больше всего на свете? – перебила Элли.

Монахиня ласково посмотрела на нее. Помолчав немного, она не ответила на вопросы, а продолжила рассуждать, словно сама с собой говорила:

– Неведомо подчас человеку, сколько нужно времени и сил, чтобы полностью отречься от страстей и полюбить Бога больше всего земного, больше себя самого. Неведомо, какая порой непосильная борьба идет над собой, чтобы полюбить ближнего как себя! И мы несовершенны, нас каждый миг одолевают искушения, но здесь у всех одна цель – следовать за Христом.

– Хочу врачом стать, людей лечить, – сказала Элли, – наверное, это моя цель.

– Здесь, Елена, тебе не обрести тех знаний, которые даст мир в области медицины. Стань врачом, а потом с верой и знаниями сможешь творить большие дела. Возвращайся домой. Примириться тебе надобно с родными и с самой собой. Оставить горечь и скорби свои, ибо они не так страшны, как видятся тебе.

И мать Ариадна стала молиться:

– Возбранный Чудотворче и изрядный угодниче Христов, миру всему источай многоценное милости миро и неисчерпаемое чудес море… Радуйся, яко тобою отгонится рыдание, яко тобою приносится радование… Радуйся, Николае, великий Чудотворче…

Элли встала и подошла к витой оградке, за которой было монастырское кладбище. Где-то стояли кресты и фигуры ангелов, где-то просто лежали плиты. И было большое дерево, стволом обнимавшее старое зеленоватое надгробие. Элли долго смотрела на треснувший от крепких объятий камень, пытаясь прочесть даты и имя, ставшие неразборчивыми. Невольно закрыла глаза и ощупывала цифры и буквы пальцами. Камень, изъеденный мхом, не выдавал имя той, кто лежал под ним, а монотонный голос матери Ариадны обволакивал, уносил в далекие туманные края:

– Радуйся, избавление от печали, радуйся, подаяние благодати… Радуйся, скорый утешителю в беде сущих…

Элли увидела зимнее утро и молодую женщину в серой монашеской одежде, а напротив нее человека в военной форме и с красной звездой на фуражке. Раздался выстрел, и женщина упала. Она смотрела в небо, во лбу ее было темное отверстие, а вокруг головы растекался по снегу красный ореол.

– Радуйся, безчисленных неврежденно сохранивый… яко тобою лютыя смерти грешнии избегают…

– Ее звали Анной, как мою маму, – вдруг сказала Элли, убирая ладонь с камня.

Мать Ариадна, словно не слыша, продолжала монотонно:

– Радуйся, Николае, великий Чудотворче… всяких исцелений источниче… Радуйся, яко тобою всякая истина сбывается…

– Ее звали Анной, – сипло повторила Элли и откашлялась, – убили здесь, во дворе монастыря. И еще нескольких