Асфодель, цветок забвения - Евгения Перлова

Евгения Перлова

Асфодель. Цветок забвения

С любовью брату,

который верил

в Город Снегов

©  Евгения Перлова, 2023

© Оформление. ООО «Издательство Анимедия», 2016

Посвящение

She was always like a feather in the air,

I never knew if she was flying or falling.

She was always like a feather in my life,

I hope she flies[1].

Aura Dione, Song for Sophie

Burn your biographies,

Rewrite your history,

Light up your wildest dreams[2].

Panic! At the Disco, High Hopes

God, keep my head above water[3].

Avril Lavigne

Привет, девочка.

Такие простые слова. И трудные.

Хочу говорить их тебе каждый день, что бы ни случилось.

Мне тяжело было произносить твое имя не то что вслух, но даже думать о том, как тебя зовут. Конечно, это меня ничуть не оправдывает.

Я мог бы сказать: тогда с неба лило, как сегодня, а ты бы спросила: «Ну и что?» Ведь мы не знали друг друга столько лет. Какая тебе разница, шел в тот день дождь или нет?

Вместе с дождем воспоминания о девушке с каштановыми волосами приходят ко мне. У нее глаза цвета теплой осени. Как и у тебя. Когда греешь сахар, и он начинает плавиться, получается тот самый оттенок. Думаю, она бы тебе понравилась, та девушка.

Ведь у тебя ее имя.

Знаешь, в такой мокрый и неуютный день, как сегодня, несколько лет назад я резал запястье.

Погоди рвать письмо и называть меня идиотом. Хотя, конечно, я он и есть. Нет-нет, я не хотел умирать, никогда не хотел. Прости, что рассказываю, но, мне кажется, ты поймешь. По крайней мере, тебе следует знать.

Мне просто нужно было увидеть кровь, почувствовать, что я живой, понимаешь? А потом я стал «рисовать» птицу. Стрижа. Кривого, раскинувшего в стороны крылья. Я не чувствовал боли, и это было странно. Я замотал запястье платком и вышел под дождь. Волосы облепили лицо, я убрал их. Впервые подумал, что, наверное, надо обстричься, под дождем неудобно, за шиворот по хвосту стекает вода. Но если подстригусь – не смогу закрываться от людей, когда играю.

Ты…

У меня перехватывает дыхание, когда я думаю о тебе. Знаю, ты считаешь меня полным придурком, это жаль, но не смертельно.

Так бывает.

Я тебе сейчас подробно рассказывал об этой птице, потому что ты спрашивала меня о ней, помнишь? И я соврал. Сказал, что родился с ней. И ты почему-то поверила. Прости меня, девочка, я больше никогда не хочу тебе врать. Возможно, ты найдешь в себе силы и желание верить мне.

Когда-то я так же верил одному человеку. Той девушке.

Беспрекословно, безрассудно, бесконечно.

Люблю ли я тебя? У меня было слишком мало времени в самом начале, чтобы это понять. Но я хочу понять это сейчас. Хочешь ли ты?

М.

Часть первая

Город Снегов

Элли и Мика

Он помнил день, когда она появилась, но не помнил откуда. Хмурая, она возникла словно из параллельного пространства и стояла в дверном проеме, оценивающе разглядывая Мику. На ней было вязаное красное платье с длинным рукавом и блестящие туфли. Она стучала каблучком в пол, как будто отбивала ритм какой-то песни, крепко прижимая к себе большого плюшевого медведя. Ее волосы цвета темной карамели были заплетены в тугую корзинку. Мике казалось, что он знает песню, которую девчонка отбивает каблуком, и хотел было потопать с ней в такт, но она вдруг прекратила стучать и подошла к нему. Он стоял, не смея пошевелиться, пораженный самим фактом ее присутствия в его комнате.

– Я волсебница, понял? – сказала она, подойдя к Мике вплотную, нос к носу. – Медведя не трогай, а то заколдую насовсем!

В это мгновение она вторглась в его маленькое личное пространство, бесцеремонно, сразу и навсегда. Он смотрел в ее светло-карие глаза, оцепенев, и молчал. Она, довольная произведенным впечатлением, хмыкнула и прошла к его игрушкам, села на пол и стала играть. Он какое-то время продолжал стоять в ступоре, потом подошел к ней и плюхнулся рядом. Сидел и наблюдал за тем, как она достает его машинки и конструктор.

Медведя она задвинула за спину и погрозила Мике кулаком: не смей, мол, и смотреть даже на моего зверя.

Мика оглянулся и обрадовался, увидев в дверях маму. Вскочил, побежал и уткнулся ей в юбку. Мама подхватила его, и он, запинаясь, спросил, что за девочка в его комнате и как она умеет колдовать.

– Ты чего, Мишутка, это твоя сестра, Элина, – улыбнулась мама, целуя его в лоб и щеки, – я думала, ты помнишь.

Мика тихонько повторял: «сестра-сестра», буква «р» застревала где-то у неба, получалось «сестъя» – противное, колючее острое слово, не несущее в себе ничего хорошего.

Воспоминания о сестре до ее внезапного появления в дверях комнаты были смутными, размытыми и какими-то ненастоящими, словно раньше Элины вообще не было. Она же утверждала, что знала его с самого начала. Говорила, что когда он родился, то был лысым, потом стал белым как снег, а после немного потемнел. И что глаза у него сначала были черные, потом позеленели и, в конце концов, стали голубыми. Мика спрашивал у мамы, и та смеялась, отвечая, что все в точности так и происходило, видимо, сын долго не мог определиться, каким ему быть.

В другом воспоминании о сестре был ремонт в их общей комнате. Родители занимались им все выходные, и вот, наконец, закончив с поклейкой светлых обоев, уставшие, уложили детей на дневной сон и ушли на кухню пить чай. Проснувшись, Мика увидел на полстены кривое солнце, от которого расходились лучи с метелками, оно улыбалось большим неровным ртом и удивленно смотрело на него глазами-кругляшами разного размера. Элина была так увлечена рисованием метелки очередного луча, что не услышала, как ойкнула мама, зайдя в комнату.

Художницу отправили в угол, а мама долго и аккуратно стирала рисунок ластиком сначала под всхлипывания, потом под комментарии «ну красиво же было, ну солнце же». Угол был целой маленькой комнаткой, поскольку дверь